Евгений Анисимов - Императорская Россия
Но не всегда небо было безоблачно над гнездом Меншикова. Порой царь бывал суров к светлейшему. Все аферы, «жульства» и махинации Меншикова быстро становились ему известны, и в 1723 году светлейший ощутил растущее раздражение царя, уставшего «подтирать» за непрерывно «гадившим» любимцем. Но на этот раз за любимца вступилась жена Петра, царица Екатерина – бывшая любовница Меншикова. Их связывало нечто большее, чем память о поросшем быльем романе. Они, выходцы из низов, были одиноки в толпе родовитой знати, ненавидимы всеми в завистливом придворном мире, а поэтому держались друг за друга, боясь пропасть поодиночке. И когда в 1725 году Петр умер, Меншиков отблагодарил свою, как писал датский дипломат, «давнюю подругу сердца», сделав ее императрицей Екатериной I. Но покоя светлейшему не было и тогда – государыня много болела, родовитая оппозиция во главе с великим князем Петром, сыном покойного царевича Алексея, нетерпеливо ждала своего часа. Вот тогда-то он и осуществил свою комбинацию с Тестаментом, определив для себя место будущего тестя нового императора Петра II. Но планы его были разрушены недругами. Его свергли, и он с семьей под конвоем отправился в Сибирь. Меншиков не сопротивлялся – он сам безжалостно топтал людей без счета и знал повадки властителей. Он умер в Березове осенью 1728 года.
Возвращение двора в Москву
О Меншикове, сосланном в Березов, довольно быстро забыли. У трона уже были другие фавориты. Ближайшим другом императора стал князь Иван Долгорукий – красивый молодой человек. Он был на семь лет старше Петра II и пользовался безусловным доверием мальчика-царя как более «опытный», «повидавший жизнь» человек. Долгорукий, по своему характеру человек легкомысленный и пустой, был заводилой всех попоек и дерзких проказ, в которые не без успеха втягивал Петра II. Современники с ужасом вспоминали, как бесчинствовал «злодерзкий» фаворит царя, «по ночам в честные дома вскакивал, гость досадный и страшный». Под стать ему был и сам император. Ему не исполнилось и 14 лет, но он уже поражал наблюдателей ростом, физической крепостью и тяжелым характером. «Темперамент желчный и жестокий», упрямый – «стоит на своем, не терпит возражений и делает что хочет», «черты лица его хороши, но взгляд тяжел и, хотя император юн и красив, в нем нет ничего привлекательного или приятного». Так отзывались о Петре II иностранные дипломаты.
Никто не смел перечить царю, как только он освободился от власти Меншикова. Мальчик забросил учебу и с головой погрузился в любимое дело – охоту и травлю зверей. В этом ему особенно потакали Иван Долгорукий и его многочисленные родственники, занявшие первые места при дворе. В начале 1728 года императорский двор, а вслед за ним государственные учреждения, дипломатический корпус и многие дворяне перебрались в Москву. Поначалу говорилось, что поездка предпринята для того, чтобы короновать царя по традициям предков в Успенском соборе Кремля. Прошла пышная церемония коронации, но Петр II, увлеченный охотой в богатых дичью подмосковных лесах, возвращаться в Санкт-Петербург не собирался.
В Москве юный Петр II, увлекаясь только охотой, пропадал месяцами в подмосковных лесах и полях. И это вызывало беспокойство иностранных дипломатов. Многим стало казаться, что Россия возвращается к допетровским временам. Император Петр II быстро мужал, превращаясь в сильного, ловкого молодого человека. Современники отмечали, что характер у него был тяжелый, капризный. Он ни в чем не знал меры и любые советы встречал с неудовольствием. Окружение юного императора, состоявшее из людей недалеких и пустых, поощряло его капризы и охотничьи увлечения. Некоторое время императора сдерживала его старшая сестра Наталья Алексеевна, но в ноябре 1728 года она умерла от скоротечной чахотки. Как точно писал историк С. М. Соловьев, постепенно «император дичал».
Великую княжну Наталью похоронили в усыпальнице московских царей – в Архангельском соборе. Эти и другие факты с неумолимостью говорили, что окружение царя – князья Долгорукие и Голицыны, среди которых выделялся князь Дмитрий Голицын, – не хотят возвращения императора на берега Невы. Нельзя сказать, что было официально сказано об окончании «петербургской эпопеи» в истории России, но люди, стоявшие у трона, старались не вспоминать Петра Великого, не думать о судьбе государства.
Санкт-Петербург оказался покинут двором, дипломатами. Но город не погиб. Он жил своей жизнью. В порту все теснее становилось у причалов – десятки купеческих кораблей под флагами всех стран мира приходили сюда по мирной Балтике. С верховьев Невы непрерывной вереницей плыли тысячи барок с товарами – почти бесплатными дарами России: лесом, железом, пенькой, хлебом, воском и т. д. Делала свои первые шаги и Петербургская академия наук. Открытая в 1725 году, при Екатерине I, она растворила двери для европейских ученых, которые приехали сюда из знаменитых университетов Европы. Среди них были и опытные исследователи, и начинающие: астроном Ж. Н. Делиль, ботаник И. Г. Гмелин, математик Л. Эйлер, историк Г. Ф. Миллер и другие. Они заложили основы науки в России, обучили многих талантливых русских студентов. Продолжались научные экспедиции, начатые раньше.
Бездарный для политиков 1728 год стал знаменательным годом в истории русской науки. В этом году открылась библиотека Академии наук, в новой типографии стали печатать первые научные журналы как по естественным и математическим наукам, так и по гуманитарным. Научные публикации ученые могли печатать в основанном Г. Ф. Миллером журнале «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания к Ведомостям». Издание первой и единственной в то время газеты «Санкт-Петербургские ведомости» было продолжено. Словом, Петербург, давший приют науке, мореплаванию, европейской культуре, жил, несмотря на то, что двор перебрался в Москву, а царь был мал и глуп. России уже были нужны наука, знания. Она жила единой жизнью с европейским миром.
Заметки на полях
Жизнь Петербурга в эти годы продолжалась как бы по инерции. Будущее его было туманно. Как известно, император Петр II умер в 1730 году 14 лет от роду, а ведь он мог жить и жить, править, как его современник Людовик XV, лет шестьдесят, например, до 1790 года! Он женился бы на княжне Екатерине Долгорукой, окруженный ее старомосковскими родственниками, устроился бы в Москве навсегда. А что было бы тогда с Петербургом? Думаю, Петербург не умер бы, не исчез, как исчез в песках египетский Ахетатон – столица фараона-реформатора Эхнатона. Мы знаем, что церковное здание живет и дышит теплом маленьких свечек и верой прихожан, а без этого непременно гибнет и разрушается, несмотря на систему отопления. Так и город существует и живет благодаря людям, их суете. Унылые проспекты и линии скучны и мертвы только на планах, а на самом деле их переполняет жизнь людей, как кровь переполняет сосуды живого существа. Петербургские проспекты и линии – это «линии жизни» (А. Белый). Словом, Петербург продолжал бы существовать, и это могло длиться очень долго. После отъезда двора в Москву Петербург не покинули иностранные специалисты. Они, нанятые еще Петром Великим, честно отрабатывали свои контракты. А работали они хорошо – плохих специалистов Петр не брал. Да разве только иностранцы знали и любили свое дело! В Петербурге жили новые русские люди (не будем воспринимать это словосочетание «новые русские» иронично!), талантливые и работящие, честные и верные своему предназначению. Это были «птенцы» опустевшего гнезда Петрова. Он уже «поставил их на крыло», дал им, как написали бы в советское время, «путевку в жизнь». Это было совершенно новое поколение русских моряков, инженеров, мастеров и художников, родившихся в самом начале петровских реформ и уже вдохнувших воздух западной цивилизации.
Многие из них учились за границей, но вернулись в Россию, и Петербург стал их домом. Они хорошо понимали значение Петра и Петербурга в своей жизни и жизни страны. Они искренне, не «послюня глаза», скорбели о кончине государя, свято чтили его память. Один из них, русский резидент в Стамбуле Иван Неплюев нашел самые точные слова о Петре:
«Он научил узнавать, что и мы люди, одним словом, на что в России не взгляни, все его началом имеет, и, что бы впредь не делалось, от сего источника черпать будут».
Длинен ряд этих «птенцов». Для них уже не было другой жизни, кроме жизни в Петербурге – городе их прижизненной и посмертной славы.
Впрочем, город жил теплом и других людей. Их, как и всегда, было большинство. Одни невольные петербуржцы рады были бы уехать из этого гнилого места, да не могли, другим некуда было возвращаться. С тех пор как их согнали с родного места и переселили в Питер, прошла целая вечность, и на родине остались только руины да могилы. Наконец, третьи не могли сдвинуться из-за внутренней, присущей многим людям лени, из-за боязни неизбежных трудностей и расходов, да и какой смысл в переездах? Хорошо там, где нас нет!
