Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси
Период, который можно отнести к «осевым временам» европейской истории, в несколько десятилетий, отделявших завоевание лангобардами Италии и Далмации, и аварами — Паннонии (560-е гг.) от начала исламской экспансии в Леванте (630-е гг.), Скандинавия встретила в изоляции от общеевропейского процесса адаптации германских завоевателей и переселенцев к римскому наследию, укладу и миропорядку (Randsborg 1991:14-16). Потенциал Севера предыдущих столетий, реализованный в миграциях первых веков после рубежа эр, перестает развиваться в общеевропейском контексте. Скандобалтика концентрирует и «переживает в себе» накопленные ценности и опыт, регенерируя традиционные архетипы и облекая их в образы «эпической реальности» (Хлевов 2002: 140-263).
Основой хозяйства скандинавов «после-римского времени» было пашенное земледелие и скотоводство. Население сосредоточивалось в наиболее благоприятных ландшафтах Южной и Средней Швеции (Вестеръётланд, Эстеръётланд, Уппланд), Юго-Западной Норвегии, побережья Ютландии, заново осваивало частично обезлюдевшие датские острова, плотно заселяло Эланд и Готланд на Балтике.
В середине I тыс. н. э., после некоторых колебаний в заселенности, связанных с миграциями II—IV вв. и, возможно, объясняющихся кризисом интенсивного земледельчески-скотоводческого хозяйства, меняется система расселения (Hachmann 1970: 380— 432; Щукин 1977: 79-91, Brendsted 1963:47-55; Randsborg 1980: 61-66; Mollerop 1957: 43-47; Stenberger 1974: 10; Muller-Wille 1977: 213-214; Гуревич 1960: 231). Процесс этот можно рассматривать как локальную спецификацию общеевропейской «реорганизации» аграрного расселения при переходе от поздней античности крайнему средневековью, однако на Севере он проходил в неизменной взаимосвязи и опоре, иногда даже топографической непрерывности (Форбассе в центральной Ютландии), с традиционными структурами аграрной жизнедеятельности (Randsborg 1991: 57-81).
Рис. 14. Традиционный длинный дом, сохранившийся на Мэйнланде, Шетландские островаЕго можно сравнить с реконструкцией А. Хагена (рис. 13)
Прежние деревни, многодворные поселения первых веков нашей эры, сменяются обособленными большими дворами хуторского типа (рис. 13) Складывается экономика этих хозяйств, с населением около 50-100 человек, ставшая характерной затем для Севера на протяжении ряда столетий: большой удельный вес скотоводства (стойловое содержание скота — зимой, выпас на горных и луговых пастбищах — летом); единообразная структура посевных культур (устойчивое преобладание ячменя, постепенное распространение ржи и пшеницы, отсутствие проса — обычного для хозяйств Средней Европы); аграрная деятельность со значительным дополнением охотой, рыболовством, морским промыслом, добычей и обработкой металла, соли (Petersen 1951; 16; Hagen 1953: 157; Stenberger 1933; 14-16; Stenberger 1955; Arbman 1962; 29; Brendsted 1963: 283-285).
Технической базой этой экономики стали распространившиеся с VI в. железные хозяйственные орудия: рабочие части плуга, мотыги, лопаты, представленные в сериях погребений и кладов VII—VIII вв. (рис. 15). В это время появляются серпы, косы-горбуши, ротационные жернова (Petersen 1951: 123— 126).
Социальной базой северного «комплексного хозяйства» был «одаль» (odal) — неотчуждаемое наследственное владение большой семьи, домовой общины, состоявшее из усадьбы и прилегающих к ней пашен, лугов, лесных участков, водных угодий (Гуревич 1956: ТО- 96). По размерам и структуре одаль отличен и от земельных наделов, археологически засвидетельствованных у германцев в начале нашей эры, и от синхронного крестьянского аллода (a/l-od, однокоренное слово) свободных германских общинников на континенте (Brendsted 1963:94-104; Неусыхин 1964:44-47).
Перестройка социально-экономических институтов, по-видимому, произошла в середине I тыс. после переселения части избыточного населения, выразившегося в движениях готов, гепидов, бургундов и прочих «эрулов» из южной Скандинавии, англов и ютов — из Ютландии, что и проявилось в колебаниях заселенности этих областей (Muller-Wille 1977:160-172; Todd 1975: 81). Эти переселения способствовали установлению сравнительно прочных и дальних связей с континентом. Мигранты сохраняли какие-то контакты с соплеменниками на родине; так, как вернувшиеся около 512 г. в южную Швецию эрулы, засвидетельствованные Прокопием Кесарийским (Ргосор., VI, 15). Поток римских импортов, который в I-V вв. был представлен монетным серебром в кладах, насчитывающих до 1500 монет (Синдарве, Готланд), бронзовыми сосудами (около 700 находок), стеклом (свыше 260 находок), в конце римского периода наполняется золотом (Stenberger 1977:274-295,332— 333). Начинается «золотой век Севера» (вторая половина V-VI вв.).
В нескольких десятках кладов Готланда, Эланда, Борнхольма найдено свыше 700 восточно- и западиоримских золотых монет—солидов (чеканка которых началась после 395 г.). Наиболее ранние клады сосредоточены на Эланде (450-490 гг.), клады Борнхольма (Бургундархольма) зарыты между 475-525 гг., клады Готланда датируются 500-560 гг. Ранние вещи дунайско-фракийского круга, например гривна из Бурахус, указывают на связи с восточноримскими провинциями (где к этому времени относится знаменитое «сокровище готов», золотой клад в Петроасе) (Odobescu 1889-1900). Основным источником поступления золота на Север были дани, добыча, выкупы, полученные германцами в ходе готских, гуннских, бургундских, лангобардских войн с Империей.
Захваченное золото дошло до нас главным образом в виде массивных изделий местного ремесла: спиральных колец, витых браслетов, шейных гривен. Они известны как по одиночным находкам, так и в составе кладов, достигающих веса 12 кг золота (Турехольм, Сёдерманланд). Наиболее эффектные, шарнирные воротничковые, гривны из Ханненов (Фюнен), Оллеберга и Мене (Вестеръётланд), Фьерестадена (Эланд) богато украшены в раннем германском «зверином стиле» (Maimer 1963: 16-17).
Рис. 15. Комплекс орудий земледельческого труда, предметов вооружения и конской сбруи из погребения в Бу, Норвегия (по Б. Хоугену)
Процесс переработки драгоценных изделий местными мастерами, создания нового мира образов и форм отразился в эволюции северных брактеатов, возникших в подражание западноримским медальонам IV в. (Maimer 1963). Сохранились многие сотни экземпляров: 758 по сводке 1963 г., из них 305 в Дании, 190 в Швеции (два в могилах), 154 в Норвегии (в основном в могилах, около 50 — место находки неизвестно). В основном эти находки концентрируются на юге Скандинавии (Сконе и прилегающие территории), Эланде и Готланде. За исключением Норвегии, брактеаты известны как одиночные (случайные) находки, иногда по , нескольку экземпляров в кладах.
Брактеаты скандинавского облика известны в Англии (Кент), Голландии, Германии, Польше, Венгрии, однако навею Европу насчитывается не более 100 экземпляров. Около 400 г. появляются скандинавские медальоны группы А (по Монтелиусу) с профильным изображением, заключенным в концентрические орнаментальные зоны; композиция и сюжет этих брактеатов напоминают латинские образцы. Брактеаты группы С — сложившийся местный тип и образ ! (рис. 16). Римский кесарь преображен в скандинавское божество, аса: профиль мужчины со вздыбленными волосами, выкатившимися глазами, энергично сжатым ртом (напоминающий образы кельтского искусства) высится над фигурой скачущего животного с рогами и козлиной бородой: можно угадать в нем древнесеверного бога-громовержца Тора с его козлами. На этих брактеатах встречаются рунические надписи: «Хьяльд начертал для Кунимунда руны на вельском жите» (римском золоте) (Чюркё, Блекинге); «Вигар, эрул, сделал этот оберег» (Фьорес, Халланд). Последняя надпись перекликается с известием Прокопия о возвращении эрулов.
Руны, асы, магическая сила золота — этот круг представлений вводит нас в мир скандинавской мифологии и эпоса, песен «Эдды». Большинство кладов имеют сакральный характер и продолжают древнюю северную традицию. Многие из драгоценных вещей связаны с традиционными германскими святилищами, продолжавшими функционировать (Хавур на Готланде, ВимозеДорсбьерг, Нюдам, Иллеруп, Порскер в Дании, Шеруп в Сконе, Шедемоссе на Эланде и многие другие). Вокруг этих центров, расположенных обычно посреди сгустка поселений и могильников (Stenberger 1977: 247, 278, 333; Brandsted 1963: 288- 290; Todd 1975: 195, 322), объединялись культовые союзы, которые со времен Тацита, если не раньше, были у германцев, видимо, ведущей формой социально-политической организации (Hachmann 1971: 106-107).
Рис. 16. Северные брактеаты V-VII вв. 1 — тип А, 3 — тип В,2- тип С, 4 — тип D
Архаический пласт верований сохранялся на Севере по крайней мере до V в. н. э. (Нюлен 1979: 14), когда у континентальнъх германцев (в той части, которая еще оставалась языческой) уже проходило, в III— V вв., выдвижение на первый план «одинического» пантеона и культов: «Судя по всему, первоначально культ Водана, бога воинских инициаций, выражавшихся в ритуальной смерти и переходе в состояние «воина-зверя» и даже мертвого воина, был тайным культом древнегерманских воинских союзов. Именно к этим союзам генетически восходили боевые дружины, возглавлявшиеся собственными предводителями… Особенно быстро изменялся пантеон в тех племенных объединениях, которые расселились на территории империи и испытывали большое римское влияние. В то же время в тех племенах, которые не так далеко отошли от традиционных сакральных центров и где вожди не смогли сильно потеснить старые органы народоправства (тинги), почитание древнего бога небативаза сохранялось» (Селицкий 2002:57-58). Возвращение отдельных дружин, и даже «воинских союзов» вроде эрулов, постепенно распространявших новые представления, культы и ценности, еще не вело к радикальным изменениям традиционных местных структур, лишь насыщая их новым потенциалом и подготавливая медленные, но глубокие изменения.
