Вернер Лежер - Капитан Аль-Джезаира
- Аллах да проклянет этих христианских собак! До чего ж они трусливы! До смерти перепугались, что ли? Ни одного судна в море! - ворчал капитан после долгого, безуспешного корсарского рейда. Бесконечная водяная пустыня, ни одного паруса.
- Трубу! - приказал он.
Омар, сделавшийся личным слугой капитана, протянул ему подзорную трубу. Как, вместо того чтобы вложить трубу прямо в руку господину, этот лодырь имеет наглость заставлять его тянуться за ней? Это уж слишком! Вся ярость, накопившаяся у корсара за дни неудач, выплеснулась на несчастного юнгу.
- Собачий ублюдок! А ну, спустить с него его ленивую шкуру! - взревел капитан.
Два огромных мавра набросились на мальчика, потащили его. Сопротивляться им у Омара не было сил. Он тщетно пытался вырваться, готовый уже прыгнуть за борт, чтобы положить конец своему злосчастию.
Вскоре отчаянные вопли наказуемого достигли ушей рейса. Досада улеглась. Хоть какое-то разнообразие в этой тоскливой жизни без добычи. То, что юнгу бесчеловечно наказали без всякой провинности, его нисколько не волновало.
Капитан ушел с палубы. Офицеры облегченно вздохнули: не нужно больше терпеливо сносить скверное настроение начальства. Теперь они были свободны в своих действиях, ибо и с ними реис обходился весьма бесцеремонно.
- В "воронье гнездо" [Марсовая площадка, наблюдательный пост на мачте.], Омар! - приказал помощник капитана.
Взрослые мужчины веселились, наблюдая, как корчится и вскрикивает от боли и страха, взбираясь по вантам, только что выпоротый мальчишка.
Наконец Омар добрался до "гнезда" и, совершенно обессиленный, с трудом переводя дыхание, уселся на корточки. Он не думал о том, что стал теперь самой важной персоной на корабле, что раньше, чем любой другой, может заметить врага или будущий приз. Он хотел только покоя.
- Омар, я влеплю тебе пулю в брюхо, попробуй только засни! - крикнули ему снизу. Офицер держал наготове пистолет.
Уже больше часа, перемогая боль, стоял юнга свою вахту. Стоило глянуть на палубу, и он видел, что его истязатель зорко наблюдает за ним.
Бежать было некуда. Приходилось стиснуть зубы и держаться, пока не сменят.
Глаза жгло, как огнем, солнце палило нещадно. Бедняга чувствовал себя, как привязанный к пыточному столбу.
Вдруг на отливающей серебром морской глади появилось что-то чужеродное, непонятное. Призрак? Омар смежил веки. Как горят глаза, звездочки пляшут, мечется путанка из черных и красных нитей... Наконец он снова смог отчетливо видеть. Призрак был там же, только стал еще больше.
- Корабль по правому борту!
Корабль! Он освободит несчастного юнгу!
Нет, не от корсаров - от них вряд ли уйдешь, - но хотя бы на несколько часов от ненавистных мучителей: им ведь теперь будет не до него, своих забот хватит.
Чужой корабль медленно приближался. На мачте его развевался французский флаг.
На купеческом судне, без сомнения, тоже разобрали, что корсар алжирец. Значит, опасности нет. С Алжиром у Франции мир.
Однако французы просчитались. Корсар пошел на абордаж. Омар переживал события в "вороньем гнезде". Все закончилось быстро, почти без сопротивления. реис не посчитался с приказом дея: "француза" взяли как приз. Добыча оказалась богатая - шелковые ткани из Леванта. Дей, верно, будет доволен, реис - тем более. Он и сейчас уже доволен. Улыбается до ушей и абордажная команда.
Курс на Алжир! "Француз" следует в кильватер с турецкой командой на борту.
Аллах всемогущий! Но ведь Омар-паша запретил беспокоить, а тем более захватывать французские корабли. Неужели богатую добычу, плод многонедельного, казавшегося уже безрезультатным рейдерства, выбрасывать в море?
Всего в одном коротком переходе до родной гавани!
Корсарский капитан собрал офицеров и сообщил им о приказе властителя, о котором они и без того отлично знали.
- Что будем делать? - спросил он.
В течение нескольких минут все дружно сошлись в мнении: захваченные драгоценные товары перегрузить на пиратский корабль. Пленным отрезать головы, судно затопить. Команду под страхом смерти принудить к молчанию.
"Купца" затопили.
Кто-то проболтался-таки впоследствии об ужасном преступлении.
Дей разбушевался. Разбушевался так, что его советники пробкой вылетели из зала. Остался лишь один. Спокойно и невозмутимо, будто и ничего не слышал и ничто его не касалось, смотрел в окно. Это был Мустафа. Дей мог неистовствовать и орать сколько угодно: ренегат его не боялся.
- На реи этих негодяев!
Но никого из тех, кому можно бы отдать этот приказ, рядом не было, ни Векиля-харди, морского министра, ни Чауша-баши, главного палача.
Вообще никого нет больше вокруг трона - со злостью, но и с неким удовлетворением отметил дей. Вот так, значит, его боятся!
Из ниши показался Мустафа.
- Я велю исполнить ваш приказ, господин!
- Хорошо, но поскорее!
- Со всею возможною поспешностью! - заверил ренегат.
Мустафа, которого Гравелли знал и боялся под именем Бенелли, небрежным кивком позвал из передней одного из главных вельмож дея. Тот опрометью кинулся к нему. Бенелли ухмыльнулся. Перед ним в касбе дрожали едва ли не больше, чем перед самим властелином.
Он прошептал что-то высокому чину на ухо. Тот приложил в знак покорности руку ко лбу и поспешил прочь. И Бенелли снова усмехнулся.
- Подойди сюда, друг! - снова позвал Мустафа, спустя некоторое время. На сей раз это был янычарский офицер высокого ранга. Тот тоже немедленно последовал призыву.
- Приказ дея: команду, включая всех офицеров и капитана пиратского корабля, мавров, арабов, негров и турок, - он указал точное место стоянки корабля в гавани, - немедленно повесить на реях. Всех без исключения! Слышишь? Приказ исполнить немедленно. За исполнение отвечаешь головой!
- Но... - отважился было возразить турок, однако сразу же осекся. Подчиненному полагается думать так же, как начальник. Самое же лучшее, когда на тебя уставился Мустафа, вообще ничего не хотеть, ни о чем не думать.
Так и не сказав больше ни слова, офицер отправился исполнять приказание.
А Бенелли рассмеялся. Он велел принести чубук, устроился поудобнее и углубился в чтение Корана, ожидая донесений от своих порученцев.
Получив их, он доложил бею об исполнении его приговора. Омар-паша посовещался тем временем с тайным советником - Ходжией и верховным судьей Бейт-эль-Малемом и получил задним числом их одобрение своему суровому приговору.
- Это хорошо, мои отношения с Францией не должны осложняться. Там должны видеть, что я - добрый друг и строго наказываю своих людей за непочтение к французскому флагу!
- Они сумеют оценить твою справедливость, о дей! - заверил Бенелли.
Это была речь льстеца, человека, не имеющего своих собственных соображений или, по крайней мере, не высказывающего их. Почему? Омар-паша, этот капризный, непредсказуемый властитель, снова впал бы в ярость, скажи кто ему, что умом он - ребенок, а в политике и вовсе сосунок. Такого кощунства он ни за что бы не вынес. Да и какие, собственно, основания были бы для подобных упреков? Европейские нации терпеливо сносят все чинимые им обиды и выступать против него не собираются, предпочитая откупаться подарками. У Бенелли слишком светлая голова, чтобы не разглядеть и не воспользоваться слабостями Омар-паши и европейских правителей.
- Надеюсь! Но я слышал, будто мой приказ не исполнен. Что ты на это скажешь? - коварно спросил дей.
- Он исполнен!
Турок поиграл золотой, украшенной драгоценными камнями рукояткой своего ханджара - кинжала. На пальцах его блестели великолепной выделки перстни.
- Целиком?
- Да.
- Ты лжешь, Мустафа! А что с корабельным юнгой? Кто его освободил?
- Я!
Сказал, как клинком сверкнул. Омар-паша даже отпрянул. Осмеливающийся говорить подобные слова, спусти ему этакое, может стать бесстрашным и даже опасным противником.
- Ты отважился действовать против моей воли? - вскипел властитель.
- Мальчик принадлежит мне. Ты сам подтвердил, что все, оставшиеся в живых после захвата "Астры", - моя собственность. За что и нынче еще раз сердечно благодарю тебя, дей!
Турок хотел было возразить, хотел сказать, что между "тогда" и "сегодня" - никакого сравнения, особенно, если кто-то действует вопреки отданному приказу; но перед ним стоял Мустафа, человек, чьи способности и ум для него, дея, очень важны. Поэтому в ответ он лишь сумрачно буркнул:
- Я помню.
Ренегат приблизился еще на шаг, почтительно склонился. Глаза Омар-паши, не мигая, уперлись в советника. Он отлично знал, как опасен этот человек. С ним даже и дею надо быть поосторожнее.
- Я надеюсь, что этот мальчик станет когда-нибудь лучшим капитаном твоего флота! - тихо, почти шепотом, сказал Мустафа.
Турок тотчас по достоинству оценил всю гнусность этой затеи. Этот европеец должен сыграть такую же роль, как в свое время Арудж Барбаросса, [Арудж Барбаросса - средиземноморский пират, властитель Алжира, по происхождению грек.] основатель державы, - сражаться против своих единоверных братьев. Это великолепно, в этом - весь Мустафа. Не алжирец, а европеец поведет борьбу с европейскими государствами, погонит в рабство собственных братьев. Цены нет такому плану!
