Рахамим Эмануилов - Террор во имя веры: религия и политическое насилие
Несмотря на озабоченность традиционного исламского духовенства, власти мало что предпринимали в начале 1990-х гг. для противодействия активизирующемуся проникновению салафитско-ваххабитских идей. Отчасти благодаря этому ваххабизму удалось обосноваться в ряде регионов Северного Кавказа (в частности, в Дагестане, позже – в Чечне и других республиках). В немалой степени приток адептов ваххабитского прочтения ислама (особенно из числа молодежи) был связан с ухудшающейся социально-экономической ситуацией в стране в целом и в регионе в частности. «Молодые люди шли в ваххабитские джамааты (общины) не из-за идеи создания Аравийского государства и не из-за проповеди пресловутой “чистоты” ислама. Самыми убедительными “агитаторами” исламского радикализма стали огромная безработица и безысходная нищета… Призывы сторонников нового учения к борьбе против “богопротивной власти” и ее лицемерных чиновников нашли горячий отклик у молодых людей, отчаявшихся найти достойное место. Социальный радикализм стал питательной почвой для религиозно-политического экстремизма», – считает исследователь Тимур Музаев[298]. Несомненно, проникновению и распространению на Северном Кавказе идей религиозного экстремизма во многом способствовали межэтнические конфликты (события в Чечне, осетино-ингушский конфликт, ситуация в Карачаево-Черкессии, Кабардино-Балкарии, Дагестане), осложненные крайне непростой социально-экономической ситуацией в регионе (в то же время невозможно списывать вовлеченность людей в экстремистские воинствующие группировки исключительно на тяжелое социально-экономическое положение и на бедность).
Несколько позже, чем в Дагестане, ваххабизм утвердился в Чечне на фоне «первой чеченской войны» (1994–1996 гг.), имевшей не слишком значительную религиозную составляющую, ее характер был более связан с противостоянием этнического сепаратизма и федерального центра.
Несмотря на то что исламский компонент присутствовал в чеченском сепаратизме, он не играл главенствующей роли. Попытка чеченского президента Джохара Дудаева провозгласить в мае 1993 г. Чечню исламским государством, а за собой закрепить пост имама, вызвала возмущение у многих верующих и успеха не имела. Даже с началом «первой чеченской войны» в 1994 г. генералу Дудаеву не удалось убедить муфтия Чечни Хуссейна Алсабекова объявить джихад против России. Джихад был объявлен только после того, как в марте 1995 г. муфтием стал Ахмад Кадыров. Впоследствии муфтий Ахмад Кадыров возглавил противостояние традиционных мусульман против сторонников ваххабизма. Как известно, во время «второй чеченской войны» Кадыров перешел на сторону федеральной власти и стал Президентом Чеченской Республики.
В немалой степени возрастающее влияние проповедников «чистого» ислама, особенно сильно проявившееся в период между двумя «чеченскими войнами» (1996–1999 гг.) привело к тому, что с течением времени все более отчетливо стала прорисовываться и религиозная мотивация чеченского сепаратизма, «собственно религиозный компонент в чеченском сопротивлении подпитывался извне»[299]. Во многом это было связано с финансовой поддержкой из Саудовской Аравии, стран Персидского залива, от салафитских международных исламских организаций, а также притоком в республику добровольцев-моджахедов из других стран, сыгравших немалую роль в обучении чеченских сепаратистов тактике партизанской войны в афганском стиле и в притоке денежных средств из экстремистских ближневосточных благотворительных фондов в пользу исламистски настроенных боевиков в Чечне. При этом «иностранные салафиты в Чечне ограничивались участием лишь в боевых действиях, не более чем они делали это в Боснии или Кашмире, где они находили местные суфийские обычаи одинаково еретическими»[300]. Участие зарубежных добровольцев в военных действиях на стороне сепаратистов «не просто акцентировало религиозный характер противоборства, но и вводило в идейно-политический оборот принцип исламской солидарности, а также подтверждало известный тезис о межцивилизационном противостоянии»[301]. (Впрочем, участие, пусть и незначительное, в «первой чеченской войне» на стороне сепаратистов-добровольцев из числа украинских националистов плохо вписывается в вышеупомянутый тезис о противостоянии цивилизаций.)
Как считает А. Малашенко, «именно с получившей известность под именем ваххабизма салафийей связана политизация ислама на Северном Кавказе, превращение ислама в орудие политической борьбы. Именно в связи с активностью салафитов возник вопрос о том, насколько исламский фактор является дестабилизирующим, насколько он влияет на безопасность в регионе и вокруг него. Наконец, именно с действиями сторонников салафийи связана проблема интернационализации конфликта в Чечне, международного терроризма»[302].
Следует здесь особо заметить, что события в Чечне не вызвали в исламском мире определенной солидарной позиции, особенно в среде истеблишмента. В большинстве случаев внешняя реакция мусульманских стран ограничивалась призывами остановить кровопролитие и применение силы, решать конфликт мирными средствами. Так, на саммите Организации Исламская конференция в декабре 1995 г. была отвергнута просьба лидера сепаратистов Джохара Дудаева о приеме Чечни в члены ОИК, а генеральный секретарь этой организации Х. Аль-Габид заявлял, что «каждая мусульманская страна может принять меры против Москвы в индивидуальном порядке»[303].
Показательна в этом отношении позиция Саудовской Аравии, демонстрировавшей взвешенную позицию по отношению к событиям в Чечне (в частности, стало очевидным, что надежды «Чеченской Республики Ичкерия» на официальную международную легализацию в арабском регионе не оправдались), хотя общественное мнение в ваххабитском королевстве явно склонялось на сторону сепаратистов. Многие богословы открыто характеризовали войну в Чечне как «джихад мусульман», а известная саудовская общественно-религиозная газета «Аль-Муслимун» регулярно печатала статьи под названиями типа «Чечня… крестовый поход продолжается!»[304]. Естественно, что позиция, занятая правящими элитами в мусульманских странах по отношению к чеченским событиям в глазах исламистской оппозиции служила дополнительным свидетельством их «неисламского характера».
Идеологами джихадизма как в регионе, так и за его пределами события в Чечне рассматривались в контексте глобальной борьбы мусульман против «неверных». Поэтому участию добровольцев из-за рубежа придавалось большое значение. Как заявлял Усама бен Ладен после штурма Грозного чеченскими боевиками в августе 1996 г., обращаясь к американцам, «сыны земли Двух священных мечетей отправлялись сражаться против русских в Афганистан, сербов в Боснию и Герцеговину, а сегодня они сражаются в Чечне и, с Божьей помощью, они одержали победу над вашим [США. – Авт.] партнером – над русскими»[305].
В числе иностранных моджахедов, прибывших в Чечню для борьбы против российских войск, оказалось немало ваххабитов (Хаттаб, шейх Фатхи, Абу-Дарр, Абдул-Ваххаб и др.), которые немало способствовали распространению этой версии ислама среди чеченских сепаратистов. Так, саудовец[306] амир аль-Хаттаб, ставший, по выражению одного из западных авторов, воплощением новой волны глобальных «неоджихадистов»[307], создал военно-учебную базу «Кавказ» близ Сержень-Юрта на юго-востоке Чечни, где боевиков из северокавказских джамаатов наряду с военно-диверсионным делом активно индоктринировали в духе ваххабизма и джихадизма. По выражению одного из ваххабитов, посещавшего лагерь Хаттаба, обучавшиеся там «были настоящими моджахедами, воинами ислама. В его лагерях они получали то, чего были лишены в светской жизни: общую цель, чувство общины и дух мужского товарищества»[308]. По имеющимся данным, Хаттаб принадлежал к числу «арабских афганцев», проходил в свое время подготовку в учебном лагере в Пакистане, руководимом шейхом Абдаллой Аззамом[309], а также воевал добровольцем в Нагорном Карабахе, Таджикистане и Боснии.
Естественно, события на Северном Кавказе не могли не привлечь внимание международных экстремистских сетей, в том числе «Аль-Каиды». Известно, что в 1996–1997 гг. на Северном Кавказе находился один из ближайших соратников Усамы бен Ладена египтянин Айман аз-Завахири, который был даже арестован в конце 1996 г. в Дагестане российскими пограничниками. Но впоследствии, будучи не идентифицированным, один из лидеров «Аль-Каиды», использовавший другое имя и фамилию, был отпущен на свободу и выдворен из России.
Несмотря на то что внешние влияния сыграли огромную роль в радикализации сепаратистских и оппозиционных настроений на российском Северном Кавказе, способствуя усилению этнонациональной мотивации мотивацией религиозной, нельзя не признать, что тому в значительной степени способствовали прежде всего внутрироссийские, региональные и локальные реалии.
