Александр Быков - Эпоха Куликовской битвы
ИДЕАЛ КНЯЗЯ
Все русские князья того времени считали себя Рюриковичами — потомками легендарного первого русского князя Рюрика. И друг друга они воспринимали как более или менее близких родственников. Все русские земли Рюриковичи считали своим общим, родовым владением, то есть землей, которую род Рюрика взял под опеку. Дань, которую население платило князьям, считалась более-менее справедливым вознаграждением князю за его защиту.
Идеал справедливого, богоугодного князя был четко сформулирован в русской средневековой летописной и житийной литературе. Князь должен был служить защитником от внешних врагов и гарантом законности в своих землях.
А законность в Средние века была основана в первую очередь на «старине» — традициях и обычаях, сложившихся издревле. До наших дней самым обычным и естественным обоснованием законности и справедливости каких-либо действий является выражение — «всегда так было». Основной свод законов Древней Руси — «Русская правда» — был письменно зафиксированным обычаем древних славян. Изменения в него вносились постепенно, по мере необходимости, и многие нормы «Русской правды», сформулированные в Хвеке, дошли неизменными до века XVI.
Верховным представителем законности на Руси считался князь. Он был главой судебной и, одновременно, исполнительной власти. Собственно в средневековом обществе строгого разделения на судебную и исполнительную власть не было.
Народ ждал от князя действий, направленных на соблюдение «старины» и на справедливое решение новых, не регламентированных «стариной» случаев.
Необходимость во вмешательстве судьи — князя возникала, если происходило что-то необычное, выходящее за рамки традиций. Также князя призывали как помощника, чтобы восстановить справедливость в качестве судоисполнителя). Дело в том, что такой организации, как полиция, в XIV–XV веках на Руси не существовало. Общество достаточно эффективно самоуправлялось. Княжеские дружинники призывались на помощь лишь в тех случаях, когда собственных сил деревни или городской улицы для наведения порядка не хватало.
Именно поэтому от князя общество ожидало, что он будет «защитником вдов и сирот», то есть тех, кто сам не в состоянии себя защитить.
Если князь в своих действиях отступал от принятых обществом обычаев, то есть действовал «не по старине», то это вызывало законное недовольство и давало народу моральное право на неподчинение незаконным решениям, и даже на свержение этого «безсудного» князя.
Заметим, что Мамай в «Пространной повести о Мамаевом побоище» назван именно князем «безсудным», то есть попирающим старые обычаи, саму законность. То, что Мамай посягнул на сложившийся порядок взимания с Руси дани, сделало его незаконным в глазах русского общества правителем. Именно поэтому русские воины имели моральное право выступить против Мамая с оружием в руках.
Дело в том, что в XIV–XV веках государство еще не было той мощной административно-бюрократической системой, какой оно является сейчас. Даже если бы князь захотел заставить всех подданных жить по новым законам, он бы просто не смог этого сделать. Общество жило по сложившимся издревле правилам, которые оно считало справедливыми. И князь тоже вынужден был им следовать, хотя бы внешне.
Первые налоги, которые князья начали собирать с подданных, были очень простыми: налог с дыма — то есть с отапливаемого дома. Налог с купцов, собираемый на мостах и переправах, или за право ввоза-вывоза товара из города. Князья начали отдавать городки и деревни в кормление своим верным слугам — боярам и поместным дворянам именно потому, что сами не могли эффективно собирать с населения налоги.
Вообще, княжеская власть распространялась в полной мере только там, где князь присутствовал лично, со своей дружиной, или там, где присутствовал его законный представитель наместник, даруга, мытарь) с военным отрядом.
Еще одним институтом, обеспечивающим стабильность и законность в средневековом обществе, была церковь. Религия тогда была действительно совестью общества. Третейским судьей в спорах часто становился священнослужитель, для князей — епископ или митрополит. Церковь во многом формировала общественное мнение, поэтому князья были вынуждены постоянно искать поддержки церковных иерархов.
Итак, русский князь XIV–XV веков не был самовластным монархом, источником законности. В глазах общественного мнения князь был тем лидером, который должен за соблюдением этой законности следить. А сама законность — это «старина» — сложившийся издревле порядок, зафиксированный в «Русской правде» и других письменных юридических актах. Но понятие «старина» было гораздо шире, чем все письменно зафиксированные законы. Стариной становились и прецеденты — то есть предыдущие судебные решения, и неписаные, но всеми признаваемые обычаи.
Дмитрий Иванович Донской вступил на путь превращения московского княжества в российское самодержавное государство. Он попытался править самовластно — перестал считаться с общественным мнением, попытался подчинить себе митрополита всея Руси. Такое мог себе позволить Иван Грозный в XVI веке. Но в XIV веке такое поведение князя было воспринято «в штыки».
ТАЙНЫЕ ПРУЖИНЫ ЗАГОВОРА
Итак, Дмитрий Иванович свергнут и изгнан восставшими подданными. Андрею Ольгердовичу и Дмитрию Ольгердовичу не на кого теперь надеяться в борьбе за литовский престол со своим старшим братом. Сам этот престол уходит под руку дяди Кейстута. И братья выступают за Ягайло. Результат — Вильно занят врагами Кейстута, а тот тщетно дожидается войск Дмитрия Ивановича и Тохтамыша, осаждая Новгород-Северский. Положение незавидное.
Ягайле даже на руку то, что мятеж в Москве вышел из-под контроля. Главной цели он добился — Дмитрий Донской свергнут, братья Ольгердовичи теперь за Ягайло, и на пути к власти над всей Литвой стоит только Кейстут. Возможно, приглашение Остея Дмитриевича в Москву было частью плана Ягайло. Послав своего сына князем в Москву, Дмитрий Ольгердович продемонстрировал свою лояльность брату.
Как только Дмитрий Константинович понимает, что заговорщики действуют не в его пользу и что он никак не сможет воспользоваться результатами мятежа, он сразу посылает навстречу приближающемуся Тохтамышу своих сыновей. Цель Василия и Семена Суздальских — перехватить армию Тохтамыша в пути и повернуть ее на Москву. Видимо, Дмитрий Константинович, «лучший друг всех ордынских ханов», надеется использовать появление царя в своих целях. Каковы в этот момент его намерения, точно определить невозможно. Может быть, он все еще надеется, теперь уже с помощью войск Тохтамыша, добыть себе великокняжеский стол, а может и нет. В любом случае он рассчитывает использовать ордынцев для подавления вышедшего из-под контроля мятежа. Конечно, его не устраивал самовластный князь Дмитрий Иванович на престоле. Дмитрию Константиновичу казалось (и, видимо, небезосновательно), что он сам с подобной ролью справится куда лучше. Но еще более неприемлемой ситуацией для нижегородского князя была победа Ягайлы, и совсем уж нетерпимой была для него вечевая московская вольница.
Как написано в «Повести о нашествии Тохтамыша», Василий и Семен догнали ордынского царя у границ Рязанской земли. Что братья сказали хану, летопись не сообщает. Но одновременно с ними перед Тохтамышем появляется Олег Рязанский. Летопись подробно описывает его действия и речи. Теперь анализируем. Если бы в сообщениях Олега Рязанского и братьев Суздальских были противоречия, то хан заподозрил бы кого-то из них (а скорее всего, и тех и других) во лжи. Конечно, вряд ли сразу, не разобравшись, велел бы их убить, но уж наверняка приказал бы взять их под стражу, «на всякий случай, до выяснения». Ни того ни другого не происходит. Семен и Василий спокойно перемещаются, участвуют в переговорах с осажденными москвичами (им не позволили бы представлять в переговорах интересы царя, если бы не доверяли). Олег Рязанский тоже не был взят под стражу. Когда войска Тохтамыша, уходя из Москвы, разоряют Рязань, Олег оказывается во главе войск в своей отчине (то есть, когда он явился перед татарами в начале их вторжения, никто не задержал его и не оставил заложником, поэтому у Олега была возможность спокойно вернуться в Рязань). Значит, Семен с Василием и Олег Рязанский не противоречили друг другу. То есть, когда Олег оговаривал Дмитрия Ивановича, его, по крайней мере, не опровергали, видимо, потому, что и те, и другой участвовали в заговоре против Дмитрия Донского.
В то время когда Дмитрий Иванович бежит в Кострому, когда Семен и Василий ведут Тохтамыша в обход рязанских земель на Москву, когда Кейстут изнывает от ожидания и неизвестности под стенами Новгорода-Северского, разрываясь между желаниями дождаться подмоги, самостоятельно ударить на Ягайло или вступить с ним в переговоры, — в это самое время митрополит Киевский, Московский и всея Руси приезжает из Твери в Москву. С какой целью, спросите вы? Да ясно с какой — воспользоваться народным движением в своих интересах. Но сочувствия в Москве он, видимо, не встречает. Люди не только не слушают, но и грабят, выгоняют Киприана из города. Выходит, его в Москве не любили. Присутствуют при сем ограблении и изгнании, ухмыляясь и потирая руки (или просто не вмешиваясь, хотя могли бы — митрополит всея Руси все-таки), «архимандриты и игумены, протопопы, прозвитеры, дьяконы, чернецы», находившиеся в то время в Москве. Что бы мог сказать про этих священнослужителей Киприан, когда бы его спросили?.. Естественно, то, что они отступники и еретики, не вступившиеся перед чернью за своего митрополита, потерявшие стыд богохульники и негодяи. Естественно, что этим они предали святую православную веру и действуют заодно с генуэзцами, по наущению агентов Римского папы.
