Екатерина Рыбас - Российские вожди в борьбе, любви и смерти
В то же время везде и всюду — в кино, по радио, со сцены — звучали многочисленные песни, восхваляющие вождя:
На просторах родины чудесной,
Закаляясь в битве и труде,
Мы сложили радостную песню
О великом друге и вожде.
Сталин — наша слава боевая,
Сталин — нашей юности полет.
С песнями борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идет…
Многие поэты пытались сочинять о Сталине, но стихи выходили неискренними, хотя и мастерски сделанными:
Николай Заболоцкий
Есть в Грузии необычайный город.
Там буйволы, засунув шею в ворот,
стоят как боги древности седой,
склонив рога над шумною водой;
там основанья каменные хижин
из первобытных сложены булыжин,
и тополя, расставленные в ряд,
подняв над миром трепетное тело,
по-карталински медленно шумят
о подвигах великого картвела.
Припоминая отрочества годы,
хотел понять я, как в такой глуши
образовался действием природы
первоначальный строй его души, как он смотрел в небес огромный купол,
как гладил буйвола, как свой твердил урок,
как в тайниках души своей баюкал
то, что еще и высказать не мог.
... Подходит ночь, и песня на устах
у всех, у всех от Мцхета до Сигнаха.
Поет хевсур, весь в ромбах и крестах,
свой щит и меч повесив в Борисахо.
Из дальних гор, из каменной избы
выходят сваны длинной вереницей,
и воздух прорезает звук трубы,
и скалы отвечают ей сторицей.
И мы садимся около костров,
вздымая чашу дружеского пира,
и «Мравалжамиер» гремит в стране отцов —
заздравный гимн — вождю народов мира.
Борис Пастернак
Я понял: все живо.
Векам не пропасть,
И жизнь без наживы —
Завидная часть.
Спасибо, спасибо
Трем тысячам лет,
В трудах без разгиба
Оставившим свет.
Спасибо предтечам,
Спасибо вождям.
Не тем же, так нечем
Отплачивать нам.
И мы по жилищам
Пройдем с фонарем,
И тоже поищем
И тоже умрем.
И новые годы,
Покинув ангар,
Рванутся под своды
Январских фанфар.
И вечно, обвалом
Врываясь извне,
Великое в малом
Отдастся во мне.
И смех у завалин,
И мысль от сохи,
И Ленин, и Сталин,
И эти стихи.
Железо и порох
Заглядов вперед
И звезды, которых
Износ не берет.
Анна Ахматова
(написала эти стихи, надеясь спасти сына, Льва Гумилева, пропадающего в тюрьме)
Пусть миру этот день запомнится навеки,
Пусть будет вечности завещан этот час.
Легенда говорит о мудром человеке,
Что каждого из нас от страшной смерти спас.
Ликует вся страна в лучах зари янтарной,
И радости чистейшей нет преград, -
И древний Самарканд, и Мурманск заполярный,
И дважды Сталиным спасенный Ленинград.
В день новолетия учителя и друга
Песнь светлой благодарности поют —
Пускай вокруг неистовствует вьюга
Или фиалки горные цветут.
И вторят городам Советского Союза
Всех дружеских республик города,
И труженики те, которых душат узы,
Но чья свободна речь и чья душа горда.
И вольно думы их летят к столице славы,
К высокому Кремлю — борцу за вечный свет,
Откуда в полночь гимн несется величавый
И на весь мир звучит, как помощь и привет.
А вот то, что чувствовала поэтесса на самом деле:
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек
И долго ль казни ждать.
И только пышные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда.
Даже
Александр Вертинский
(отметился как автор стихов о Сталине)
Чуть седой, как серебряный тополь,
Он стоит, принимая парад.
Сколько стоил ему Севастополь?
Сколько стоил ему Сталинград?
И в седые, холодные ночи,
Когда фронт заметала пурга,
Его ясные, яркие очи,
До конца разглядели врага.
В эти черные тяжкие годы
Вся надежда была на него.
Из какой сверхмогучей породы
Создавала природа его?
Побеждая в военной науке,
Вражьей кровью окрасив снега,
Он в народа могучие руки
Обнаглевшего принял врага.
И когда подходили вандалы
К нашей древней столице отцов,
Где нашел он таких генералов
И таких легендарных бойцов?
Он взрастил их. Над их воспитаньем
Долго думал он ночи и дни.
О, к каким роковым испытаньям
Подготовлены были они!
И в боях за Отчизну суровых
Шли бесстрашно на смерть за него,
За его справедливое слово,
За великую правду его.
Как высоко вознес он Державу,
Мощь советских народов-друзей.
И какую великую славу
Создал он для Отчизны своей.
Тот же взгляд, те же речи простые,
Так же мудры и просты слова.
Над разорванной картой России
Поседела его голова.
Естественно, после развенчания «культа личности» в искусстве начался подъем антисталинианы. Именно Сталин назвал писателей «инженерами человеческих душ». «Инженеры» обошлись со сталинской душой дерзко.
Александр Солженицын «В круге первом» вывел Сталина очень неприглядным типом: «маленький желтоглазый старик» «с жирными влажными пальцами, оставляющими следы на бумаге», — который вызывает отвращение. Он читает свою собственную биографию, комментирует: «Да, народу повезло», «Скромность — это очень верно». Солженицын создает сатирическую картину, как ничтожество и злодей с отщепенцами-родителями выбился в люди благодаря революции. Физиологические подробности помогли писателю создать еще более омерзительный образ.
В романе Анатолия Рыбакова «Дети Арбата» Сталин не такой карикатурный. Писатель пытался осмыслить политика как психологический тип: «Честность, искренность, любовь — не политические категории. В политике есть только одно: политический расчет». Сталин Рыбакова тоже ущербен, но не так очевидно, как у Солженицына: престарелый вождь остался беззубым и носит протезы.
Александр Бек попытался создать такой образ вождя, который отличался бы от всего, созданного ранее, — не слащавый и не ругательный. У Бека в романе «На другой день» Коба — неряха, у него низкий лоб, раздвоенный на кончике нос (признак жестокости), тусклый взгляд. Он склонен к предательству, хитрый, не терпит над собой насмешек, но обаятельный и обладающий харизмой вождь.
В «Пирах Валтасара» Фазиль Искандер описывает атмосферу сталинских застолий. Вождя боятся, но верят в него. Сталин у Искандера — это падший человек, который все же обладает душой: «Ни власть, ни кровь врага, ни вино никогда не давали ему такого наслаждения», как хорошая песня, «освобождавшая душу от гнета настороженности».
Более всех на поприще унижения Сталина неприятными физиологическими подробностями продвинулся Василий Аксенов (роман «Московская сага»). У вождя десятидневный запор, ему делают клизму. В конце романа Сталин инкарнируется в жука-рогача, большого, великолепного, ярко-черного: «Сталин, отсвечивая сложенными лапами, пополз куда-то в сверкающей траве. Он ни хера не помнил и ни хера не понимал…»
Дальше — больше. В романе Владимира Сорокина «Голубое сало» Сталин — педераст, наркоман и друг Гитлера. В «Апокалисповеди» (Евангелии от Сталина) Иосиф Виссарионович предстает новым Учителем, Христом, Спасителем, который между делом на «ближней даче» занимается оральным сексом со старшей хозяйкой, правда, в других физиологических подробностях.
Нодар Джин более человечен и эстетичен: «Впервые в жизни я мочился, посмеиваясь в усы. Глядя на свое ответвление, думал о том, что, будь я еврейским священником и не изловчись выпростать это ответвление незамеченным, меня следовало бы наказать на двойной срок. Один — за поругание закона, а другой — за качество ответвления».
Сталин в «Учителе» — это философ и эстет. Повествование ведется от первого лица, этот прием оттесняет со сцены самого автора, Нодара Джина. «Вся история — это история привычки владеть и делить, — говорит Сталин Джина, — и привычка эта настолько сильная, что либо она и есть самая сущность «серой кляксы», либо кажется таковой. Я считаю — кажется. И считаю, что посторонней воле эта привычка не нравится. Иначе не была бы дана мне, «серой кляксе», такая власть над другими. Люди полны дерьма, но я верю в народ. Его можно схватить за яйца, скрутить их, а потом больно сдавить — и заставить с этой привычкой расстаться. Человек — блядь, но его можно заставить вернуть себе девственность. К смирению ведет сила, которую обретаешь в страхе…» (Оставим без комментариев авторские стиль и лексикон.)
