Ирина Карацуба - Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов
Касаясь общественных недостатков, Екатерина настаивала, что они происходят от пороков, свойственных всем людям (приказные становятся взяточниками потому, что их соблазняют посулами просители), а главной целью сатиры считала исправление нравов: поскольку грубость и жестокость свойственна необразованным людям, то, просветив помещиков, можно сделать их человечными по отношению к крепостным.
Из семи сатирических журналов, которые стали выходить в качестве «потомства» «Всякой всячины», два сразу же начали острую полемику с ней — это были «Трутень» Н.И. Новикова и «Смесь» Ф.А. Эмина. Новиков, поставивший эпиграфом к своему журналу на 1769 г. слова из басни Сумарокова «они работают, а вы их труд ядите» (прозрачный намек на паразитизм дворян, хотя у Сумарокова речь идет о писателях-плагиаторах), обрушился на помещичий произвол, обличал царящее в России беззаконие, издевался над невежеством и продажностью судей в жанре частных объявлений: «Недавно пожалованный воевода отъезжает в порученное ему место и для облегчения в пути продает свою совесть; желающие купить, могут его сыскать в здешнем городе... Недавно пожалованный прокурор отъезжает во свое место и по приезде желает он развесть редкое в том городе растение, именуемое цветущее правосудие, хотя воевода того города до оного растения и не охотник, чего ради потребен г. прокурору искусный садовник... Молодого российского поросенка, который ездил по чужим землям до просвещения своего разума и который, объездив с пользою, возвратился уже совершенно свиньею, желающие смотреть, могут его видеть безденежно по многим улицам сего города».
«Всякая всячина» убеждала в необходимости умеренности, человеколюбия, подчеркивала достигнутые Россией успехи и советовала не торопиться: «Пока новые законы поспеют, будем жить, как отцы наши жили, с тем барышом противу них, что мы ощущаем более от вышней власти человеколюбия, нежели они». Что называется, сам себя не похвалишь — никто не похвалит. Но тут, скорее, было не столько самовосхваление, сколько стремление направить формировавшееся в том числе и новиковским журналом общественное мнение в нужное русло.
Однако полемика приобретала все более острый характер. В ответ на екатерининскую сатиру «в улыбательном роде» и утверждения типа «похвальнее снисходить порокам, нежели исправлять оные», Новиков смело заявляет: «Многие, слабой совести люди, никогда не упоминают имя порока, не прибавив к оному человеколюбия. Они говорят, что слабости человекам обыкновенны и что должно оные прикрывать человеколюбием; следовательно, они порокам сшили из человеколюбия кафтан, но таких людей человеколюбие приличнее называть пороколюбием». Это был совершенно беспрецедентный для России случай публичной полемики императрицы на равных со своим подданным — невозможно ведь представить себе Петра I, доказывающего в печати свою правоту. Кстати, не случалось подобного и впоследствии.
Терпения императрицы хватило ненадолго, и она от полемики перешла к мерам административным. Журналы Новикова и Эмина были подвергнуты более строгой дополнительной цензуре. В одном из последних выпусков «Трутня» следующим образом объяснялся отказ от публикации очередного критического письма — «оно задевает Всякую всячину и критикует господина сочинителя за то, что от критики свободно». В попытке подчинить себе общественное мнение Екатерина II потерпела неудачу. «Дурные шмели, — сетовала она, — нажужжавшие мне уши своими разговорами о мнимом неправосудии», оказались сильнее. Тиражи «Всякой всячины» падали, вскоре она закрылась. Впоследствии императрица скрывала свою причастность к полемике 1769—1770 гг., а к публицистике вернулась только спустя тринадцать лет. Перестал выходить под давлением свыше и «Трутень», однако через полгода Новиков начинает издавать новый журнал, а с 1772 г. — знаменитый «Живописец», смело и необычайно ярко обличавший жестоких крепостников и коррумпированных чиновников. В разгар пугачевщины Новиков ухитряется выпустить его третье издание и тем продемонстрировать верность давнему принципу — «я чувствителен к крепостному состоянию».
«Маркиз Пугачев»
Грянувшая в 1773 году пугачевщина охватила огромную территорию (от Оренбурга до Казани и Царицына) и в буквальном смысле потрясла государство. Сбылись слова тех, кто предупреждал о неминуемом взрыве народного возмущения тяжестью крепостных порядков. Именно в этом смысл крестьянского и казацкого бунта. В манифестах и указах Пугачева все дворяне квалифицируются как «сущие преступники закона и общаго покоя», «возмутители империи и разорители крестьян», их предлагается «казнить смертию, а домы и все их имение брать себе в награждение». Причем этот радикальный призыв аргументируется своеобразной, но хорошо понятной крестьянам справедливостью: «А на оное их, помещиков, имение и богатство, также яство и питие было крестьянского кошта, тогда было им веселие, а вам отягощение и разорение». На стороне восставших была страшная ветхозаветная правда — око за око, зуб за зуб.
По манифесту 31 июля 1774 г. крестьян призывали «ловить, казнить и вешать» дворян, «поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами». Будущее же рисовалось в самых радужных тонах: «По истреблении которых противников и злодеев-дворян, всякий сможет возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжаться будет». Кстати, искушению идеей отмщения поддались далеко не все. Нам, конечно, известны многочисленные случаи расправ, убийств и поджогов, но нередко крепостные сами прятали своих помещиков, спасая жизни им и их детям (так поступили с родителями и младшими братьями и сестрами А.Н. Радищева).
Спасовали и местные власти. Екатерина в письмах к подавлявшему бунт генералу Петру Панину (родному брату Никиты Панина) писала о причинах восстания: «Слабое поведение в разных местах гражданских и военных начальников я почитаю столь же общему благу вредным, как и сам Пугачев со своею сволочью». Возмущенная новиковскими обличениями «мнимого неправосудия», в приватном письме она говорила о том же: «Наперед раздражая жителей неправосудием и мздоимством, когда дошло до обороны, чувствуя народную к ним недоверенность, у них и руки упали, что способствовало бунтовщикам причинить толикия злодейства и разорения».
Пугачевщина совпала по времени с важными внешнеполитическими мероприятиями. К 1775 г. Екатерина окончила три тяжелые войны — с Польшей (первый раздел которой в союзе с Пруссией и Австрией был в 1772 г., к России отошла восточная Белоруссия), Турцией (война 1768—1774гг., в результате которой были приобретены земли от Днепра до устья Южного Буга, крепости Керчь и Еникале в Крыму) и своим «воскресшим» супругом, которого она, по аналогии с героем известной сказки Ш. Перро, называла «маркиз Пугачев».
Итоги первой, реформаторско-романтической, декады правления Екатерины II оказались неожиданными для нее. Новое законодательство так и не было создано, усилия по «приуготовлению умов» вызвали выход из-под контроля значительной их части. К этому императрица не была готова; вопрос о том, как работать со складывавшимся общественным мнением, оставался для нее открытым. В российской же литературе и общественной мысли начинает широко обсуждаться тема пределов и характера власти монарха.
Как писал знаток русской культуры XVIII в. Б.И. Краснобаев, «она была животрепещущей и в житейско-практическом плане, и в теоретическом, так как большинство мыслителей того времени связывали с характером правления, с деятельностью монарха не только особенности современного состояния государства и общества, а и надежды на будущее справедливое общественное устройство». Одновременно возник крестьянский вопрос — как проблема и политическая (что делать с институтом крепостного права), и общественная (влияние крепостничества на господ и на рабов), и культурная (возникновение интереса к крестьянской культуре и начало собирания ее памятников).
Екатерина переходит к более традиционной, прагматической и менее рискованной политике. Во внутренних делах идет модернизация системы управления, оформление и укрепление сословности, поощряется развитие просвещения, во внешней — начинается новый виток традиционных для России войн с Турцией и Польшей. Этот курс, по выражению В.О. Ключевского, приведет в конце царствования к двум основным итогам — громадному увеличению материальных средств (территория, население) и значительному усилению социальной розни (отношения между различными сословиями и национальностями внутри империи).
А все могло бы быть по-другому... Если бы Екатерина не убоялась воплотить в жизнь панинский проект, Россия, пожалуй, лишилась бы множества блестящих и разорительных начинаний, но зато начатое, будучи под контролем хотя бы части образованного общества, скорее всего развивалось бы более последовательно, закономерно и менее было бы подвержено капризам «российской Минервы». Действительно, прав был критик идеи Императорского совета Вильбоа — само его существование постепенно привело бы к формированию у подданных мысли разделить права с государем. И эти права, очевидно, в ходе практической государственной работы «разделялись» бы постепенно и мирно.
