Маремьяна Голубкова - Мать Печора (Трилогия)
- Тяните.
Тянем, а тынзей на том берегу он не взял. Вот захватило тынзей кустами и держит, не дает нам тянуть. А лодка - на середине реки. Оробел Илья, заметался, наступил на борт - лодка перевернулась кверху дном. Ни живые ни мертвые глядим мы на Илью, как его течением подхватило, а помочь ничем не можем. Пустил ему Леонтьев по воде свой хорей, да Илья и хорей прозевал.
Кое-как прикарабкался Илья к нашему берегу. Вода ручьями с него течет и с ватных штанов, и с фуфайки. Сменил он белье, надел сухое, а поверх белья, кроме совика, ему и надеть нечего.
Хорей уплыл у Леонтьева, а без хорея и добрые олени не идут, как лошадь без кнута. Олени к ягелю рвутся, и надо все время за ними бежать и кышкать. Вот и бегут - то Леонтьев, то Илья. Вспотел Илья, совик снял, в одном белье бежит. Лучше, чем в бане, Илья за тот перегон прогрелся, и ледяное купанье ему с рук сошло.
Издали видны чумы колхоза. Едем - думаем: вот-вот к ним подкатим, - а они все не ближе, как будто прочь от нас идут. Вот уже и совсем рядом, кажется, подъехали, а тут между нами и чумами глубокая, низкая падь оказалась. Окружена она сопками да холмиками, и берега изрезаны. Внизу пади ручей снегом завален, и через тот снег никакого проходу нет: олени тонут, и самим пропасть можно.
Чуть не час ездили мы вокруг чумов, пока нашли переезд через ту круговую падь. Узнали мы, что здесь стоит красный чум, в нем помещается Карский тунсовет и правление колхоза "Кара-Харбей".
10
Пошел Леонтьев в чум тундрового Совета. Людей тут немало, чум большой, а в середине его свободно, хоть танцуй. Жил здесь председатель тундрового Совета Николай Иванович с женой и ребенком, парторг, которого все звали попросту Петрович, молодой ветеринар Петря Абраменко - он окончил ветеринарную школу в Салехарде и уже восьмой год работал в одном колхозе. И еще здесь жила работница Настя; она уже старушка, а жила со всеми как ровня, и все ее Настей кликали.
Когда я пришла, Леонтьев в чуме тунсовета рассказывал хозяевам про нашу дорогу. Настя подавала с печки на тундровый столик большую кастрюлю с каким-то кушаньем, а Илья сушил над печкой ватную одежду.
Усаживают меня хозяева за стол и величают по имени-отчеству, будто давно знали.
- Садись, Маремьяна Романовна, хлеба-соли нашей отведай. Первых лебедей добыли.
Я лебяжьего мяса не люблю, - у старой птицы мясо не лучше жеребятины, - а тут попались молодые, уварились они хорошо, и не подумаешь, что это лебеди.
На другое утро нас разбудили выстрелы и крики за чумом. Разобрались уже позже, что в стадо оленей забрался волк, а когда поднялись люди убежал.
Нину Бородулину вызвали в девятую бригаду, там рожала ненка. В колхозе "Кара-Харбей" девять бригад. По числу оленей это самый большой колхоз Ненецкого округа, колхозное стадо здесь за десять тысяч перевалило. Поэтому Леонтьев и надеялся здесь получить оленей.
Петря Абраменко с утра ушел на прививки. Вместе с ним отправились Мотя Хатанзейская и та ненка Матрена, что привезла нас из пятой бригады. Их обеих Абраменко еще в прошлом году выучил себе в помощники.
Той порой Леонтьев говорил председателю тунсовета:
- Из Москвы в Воркуту выехала экспедиция - нефть искать. В тундре, сам знаешь, без оленя шагу не ступить. А работать мы будем только в тундре. Вот я и приехал к вам: надеюсь, что вы, Николай Иванович, поможете нам получить оленей в колхозах вашего тунсовета.
- Покупать вы хотите или как? Сколько голов нужно экспедиции?
- Триста.
Николай Иванович даже привскочил.
Видит это Леонтьев и говорит:
- Вот что, Николай Иванович! Экспедиция будет работать только до зимы, и олени нам только до зимы нужны. Значит, и вам и нам хорошо будет, если мы не покупать, а арендовать оленей будем.
На аренду Николай Иванович согласился.
Составили договор.
Пастухов нам на целое лето и осень нужно было двух взять. А двух мужиков лишиться Миша Хатанзейский никак не хотел. Спорили-спорили и порешили, что поедет в экспедицию тот самый Тимофей Хатанзейский из пятой бригады, через чум которого мы недавно проезжали. Вторым пастухом мог быть его старший сын, шестнадцатилетний Вася. Жена Тимофея Дарья тоже могла ехать: пастухов ведь тоже и обшить, и обмыть нужно, и обед им сварить. Ким, десяти годов, тоже в оленях мог помощником быть. Один Ондря у них на руках нахлебником поедет.
Пока выбирала оленей да собиралась немалая Тимофеева семья, прошло еще пять дней.
Наконец к третьей бригаде подъехала семья Тимофея Хатанзейского с оленями. Пригнали сто тридцать голов. Остальные двадцать оленей мы должны были взять в шестой бригаде. Забрал Тимофей меня, Леонтьева, Петрю и Илью, и мы снова стали, как клубок, дорогу мотать.
11
Оглянулись мы в последний раз на провожающих. На высокой сопке стоят три чума, народ возле них собрался, олени неподалеку бегают. Над чумом дым, как облако, подымается и плывет. И Андрюшина гармошка нет-нет да снова слышится.
Тимофей ехал первым на легковых нартах и правил дорогу. Дарья на легковых с Ондрей была второй, а сзади у нее на буксире шла еще упряжка с грузовыми нартами. На них был сложен разобранный чум - шесты и шкуры, на чуме котлы да чайники, а поверх всего сидел Ким. Вася вел на хамбуе** нарты с большим красным ларем - ненецким походным амбаром. На буксире у Ильи шли сани с нашими продуктами. Я ехала на нартах Леонтьева. А Петря заключал весь аргиш и следил, чтобы не отставали порожние олени.
Из пади к речке Тимофей нашел проход по какой-то ложбине. Выехали мы на берег, сбили оленей в кучу, и началась переправа. Тимофей отыскал в прибрежных кустах маленькую лодочку-челнок. Одного человека она хорошо держала, а двое только на смелость ехать могли. Стал в нее Петря и видит, что в каждую щель вода бежит, ручьями течет. Петря заткнул тряпьем главные дыры и говорит:
- Все-таки лодка, а не рыбий пузырь.
И первым повез Леонтьева. Хоть и подмочили, а все же перетаскали они на другой берег весь багаж и продукты. Нарты переправили плавом. Когда переехали все мы, кроме Васи, начали перегонять оленей. Стоит Вася на своем берегу и кричит негромко и протяжно:
- Э-гей... э-гей...
На такой голос олени в человеку ближе подходят. Подошел к берегу с десяток-другой оленей, а все остальные по-прежнему стоят на своем месте. А Вася знает свое дело, стоит спокойно и кричит:
- О-хо... О-хо... О-хо...
И верно, олени один за другим потянулись на Васин голос и сбились в кучу у самого берега, некоторые даже в воду забрели. Задние олени хотят подойти поближе на голос, жмут середних, середние - передних, тех, что у края воды стоят, и вот передних уже столкнули в воду, и они волей-неволей плывут на другой берег. А олени глупые: стоит одному в сторону шарахнуться - и другие за ним, один поплывет - и другие не отстанут. Вот и наше стадо, как один, плывет. Олени переплыли, все с упряжками да с погрузкой возятся. А мы с Леонтьевым надумали пешком идти. Спросили мы у Тимофея дорогу, а он махнул рукой в сторону тех чумов, что видны были еще с сопки на нашей стоянке, и говорит:
- Там...
Вот мы и пошли. Сперва шли по сухому месту, от реки поднялись в крутую горку. Видим мы, что оленям здесь не выбраться, что будут они подниматься дальней кругоезжей дорогой, и идем, не торопимся. Но только поднялись на кряж - подхватило нас длинное, широкое болото.
Идем мы где сухим путем, где сырым, где по проталинам озерных кряжей. И час идем, и другой идем, а чумов нет. А путь все в подъем идет.
Только когда вышли мы на хребет - видим: никакие это не чумы были, две широкие елки присели к самой земле. Дальше, километра за четыре от елок, настоящие чумы стоят. Что ж, сами они к нам не подвинутся, надо идти.
Вот и купаемся опять в грязи, да в воде, да в снежной каше. Аргиша нашего и в помине нет, - может, другим каким-нибудь путем поехал. Идем. В эту пору весны болота показались мне не очень красивыми. Куда красивее гористые места да озерные кряжики! А озерки попадались частенько. Снова в небе солнце плыло, и на солнце они блестели, как полные чайные блюдца. Вот и петляли мы по межозерьям.
В озерах, видим, утки плотами плавают. Проходим мимо них, а они и не оглянутся, крылом не встрепенутся.
"Надо, - думаю, - яичек поискать".
Идем, Леонтьев - по одному берегу, я - по другому, и хвастаем, перекликаемся:
- Я два нашел!
- А я - четыре!
Утки гнезда вьют не всегда у самого озера, а где-нибудь в сторонке: где в кусте, где на холмике, а где и на гладком месте. Сгоним уток с гнезд, они и кружат над нами. Перед самыми чумами набрела я на гнездо утки вострохвоста. Яйца у них не как у других уток, продолговатые и чуть побольше. Матки не было, значит, улетела кормиться. В гнезде лежало девять яиц, они еще не остыли, матка улетела недавно.
В чумах мы застали всех еще спящими. Унимать собак вышла какая-то девочка. Она привела нас в свой чум. Мы обогрелись, обсушились у печки и уснули как убитые, не дожидаясь даже чая.
