Андрей Михайлов - От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Страницы истории французской литературы Нового времени (XVI-XIX века). Том I
На развитие средневековой швейцарской литературы большое воздействие оказало творчество поэтов Франции, особенно тех из них, кто, подобно Мартену Лефрану, подолгу жил на территории Швейцарии. Средневековая швейцарская литература на французском языке вообще может быть рассматриваема как одна из региональных французских литератур. Франкоязычная швейцарская литература XIV – XV вв. не выдвинула, как правило, самобытных оригинальных, чисто «швейцарских» писателей; то, что создавалось в Женеве и Лозанне в эту эпоху, было по преимуществу перефразировкой французских образцов. Лишь в историографии намечались специфически швейцарские черты – как в области лексики и некоторых стилевых норм, воспринятых из швейцарского фольклора, так и в области мировоззрения. Здесь отразились специфические черты швейцарского республиканского строя, не знавшего той разветвленной системы феодализма, как другие страны Европы, а также характерный для Швейцарии брюгерский дух, ставший впоследствии благодатной почвой для учения Кальвина.
Тенденции Возрождения в швейцарской литературе и культуре, помимо усиления светского начала и распространения гуманистических идей, характеризуются укреплением и дальнейшим развитием национальных черт, постепенным высвобождением из-под всепоглощающего влияния литературы и культуры Франции. Усиление национальных черт стало приметой одного из наиболее значительных направлений литературы швейцарского Возрождения. Крупнейшим представителем этого направления и первым значительным писателем Швейцарии был поэт и историограф Франсуа Бонивар (1493 – 1570)[345], человек трагической судьбы, воспетый Байроном в «Шильонском узнике».
В семнадцать лет Бонивар возглавил маленькое аббатство Сен-Виктор, установив в нем порядки, кое в чем напоминавшие будущий раблезианский Телем. Таким образом, гуманистические идеи нашли сторонников и пропагандистов и в Швейцарии. Вскоре Бонивар стал одним из активнейших участников национального движения за полную независимость Женевы. Эта патриотическая деятельность привела его в темницу, где он провел несколько страшных лет. Освобожденный в 1536 г., Бонивар вернулся в Женеву, ставшую политически свободной, но полностью подчиненной религиозной догматике Кальвина. Годы, проведенные в каменном мешке, не сломили жизнелюбия и свободомыслия Бонивара. Но в созданной Кальвином политической машине ему не было места. После освобождения его политическая деятельность была кончена. Бонивар обратился к труду писателя.
Бонивар был национальным героем, и с этим фактом Кальвин не мог не считаться; в 1542 г. на бывшего шильонского узника были возложены обязанности городского историографа. Составленные им «Женевские хроники», этот значительный памятник швейцарской историографии и литературы, были, тем не менее, запрещены в 1551 г. Кальвином к печати: апостолу новой веры не понравился их стиль и политические взгляды писателя. Бонивар в «Женевских хрониках» выступает сторонником демократического государства с выборным верховным органом во главе. В одном из стихотворений Бонивар точно и лапидарно изложил свои взгляды на государственное устройство:
Quand seront heureuses provinces,
Royaumes, villes et villages?
Quand l’on fera sages les princes
Ou (qu’est plus court) princes les sages.
(Когда будут счастливы провинции,
королевства, города и села? —
Когда государи будут мудрыми,
или (что значительно проще)
когда мудрецы будут государями.)
Бонивар не был крупным поэтом, хотя уже в молодости, не без влияния Клемана Маро, он приобщился служению муз и даже стал лауреатом одного из местных поэтических конкурсов. Он и сам понял, что лирика не была его стихией, и обратился к прозе.
В отличие от многих других женевских писателей и поэтов той эпохи, Бонивар вырос и сложился на национальной почве; его «Хроники» – это памятник прежде всего литературы Швейцарии. В своей книге Бонивар описал события из жизни родного города; типичный водуазский юмор, образная речь жителей кантона, широкое использование народных легенд, не литературный французский, а так называемый романдский язык – все это является характерными особенностями исторических сочинений писателя.
Говоря о Бониваре, мы уже несколько коснулись франкоязычной швейцарской лирики XVI в. Здесь очень значительно было влияние школы Маро (который и сам посещал Женеву, дружил с Бониваром, но не ужился с Кальвином). Наиболее самобытны были поэты Блез Ори (ок. 1528 – 1595) и Симон Гуларт (1548 – 1628), но оба в основном ограничивались морально-этической и чисто религиозной проблематикой, подражая преимущественно политической лирике Маро, в частности его посланиям. В области лирической поэзии швейцарская литература не выдвинула в XVI в. фигуры, которую можно было бы сопоставить с Франсуа Бониваром в жанре исторической прозы.
XVI столетие, время ожесточенных теологических споров, породило целую плеяду талантливых религиозных писателей и ораторов. Среди них выделяется прежде всего сам Жан Кальвин, а также Гильом Фарель (1489 – 1565) и Пьер Вире (1511 – 1571). Примыкает к ним и Теодор де Без. Из-под их пера вышло немало значительных сочинений теологического, философского, политического характера, немало сатирических произведений, язвительно и умно высмеивающих догматы католицизма. Характерная деталь: из перечисленных четырех основных теоретиков и публицистов кальвинизма лишь Пьер Вире был уроженцем Швейцарии, остальные трое были французами. Они принесли с собой в Женеву французские интересы, французское воспитание, французскую культуру. Они, как и десятки и сотни их менее заметных соратников, были людьми одной идеи, одной цели, все они были людьми политически одержимыми, были непримиримыми борцами, полемистами, солдатами. С их появлением в Женеве у швейцарской культуры возникли новые, довольно своеобразные связи и взаимоотношения с культурой Франции. Часто это было отношение враждебности, упорного отрицания всего того, что создавалось в области культуры у соседей. С другой стороны, французские дела не были этим пришельцам чем-то посторонним, они вызывали самый живой интерес и пристальное внимание. Такое сложное отношение к культуре и литературе Франции нашло отражение не только в произведениях чисто пропагандистского характера; мы встретимся с этим и в произведениях иных жанров, в том числе и в трагедии «Жертвоприношение Авраама».
Политическая заостренность, пропагандистский дух стали характернейшей чертой не только протестантской публицистики, но и всей швейцарской литературы после появления в Женеве Кальвина. Достаточно сказать, что лирическая поэзия свелась постепенно к переводу псалмов, начатому Клеманом Маро и продолженному Теодором де Безом и другими швейцарскими поэтами. Не избежал этого пропагандистского духа, бывшего и сильной и слабой стороной литературы Женевы, и театр.
Драматургия была одним из самых популярных, развитых и демократических (в силу своего бытования) жанров швейцарской литературы. Как уже говорилось, без театральных представлений не обходилось ни одно значительное событие в жизни города. Некоторые исследователи (например, В. Россель[346]), склонны изображать театральную жизнь Женевы более разносторонней и богатой, чем жизнь Парижа или других городов Франции. При этом обычно ссылаются на частичное запрещение в 1548 г. парижским парламентом представления мистерий. (В. Россель пишет об этом так: «Подмостки были разрушены, национальная драма умерла»[347].) Однако отметим, что представление моралите и фарсов и даже некоторых мистерий продолжалось, все учащались постановки гуманистических трагедий и комедий как на латинском, так и на французском языке. Не следует также забывать о многочисленных сценических воплощениях произведений античной драматургии, сначала на языке оригинала, а затем и в переводе. Объективно борьба церковных и светских властей с так называемым «Братством страстей господних» стала во многом борьбой за профессиональный театр и новую драматургию, хотя сами участники этой борьбы и не сознавали этого.
В Женеве театральные представления также подвергались неоднократным нападкам. Кальвин на протяжении всей своей деятельности упорно боролся с театром. Уместно напомнить об одном эпизоде: непримиримость Кальвина по отношению к театру натолкнулась однажды на сопротивление городского магистрата, настоявшего в 1546 г. на разрешении показать горожанам «Деяния апостолов», многочастную мистерию, одно из любимых женевцами драматических произведений. Начиная с 1540 г. со швейцарской сцены постепенно исчезают фарсы, моралите, мистерии, т. е. основные жанры средневековой драматургии. На смену им приходит ученая драма, преимущественно латинская. Старания Кальвина не пропали даром, его борьбу с театром достойно завершили его ревностные последователи: в 1617 г. женевская консистория совсем запретила театр. Это могло совершиться и раньше, еще при жизни Кальвина, не найдись у театра влиятельных и, главное, талантливых и убежденных защитников. Теодор де Без был в их числе. Во многом благодаря ему драматургия на французском языке не умирает в Швейцарии совсем.
