Натаниель Готорн - Рассказы
Мы видели ее девушкой, женой, вдовой; теперь мы наблюдаем ее в особой роли: в роли сиделки Тутейкер, и только. И лишь сама сиделка Тутейкер своими увядшими губами могла бы поведать о том, что ей привелось пережить в этой роли. Какие истории могла бы она рассказать о великих нашествиях болезней, во время которых она шла рука об руку с ангелом смерти! Она помнит времена, когда оспа водрузила свой красный флаг почти над каждым домом на улице. Она была свидетельницей того, как тиф скосил целую семью, старых и малых, оставив в живых одинокую мать, и когда болезнь вырвала у нее последнее любимое существо, как несчастная голосила, умоляя Смерть взять и ее. Разве могла бы Смерть торжествовать победу, если бы не осталось в живых никого, чтобы оплакивать умерших! Сиделка Тутейкер может рассказать о неведомых болезнях, которые вспыхивали как бы стихийно, но оказывались завезенными из чужих краев вместе с богатыми шелками и другими драгоценными товарами. А однажды, вспоминает она, люди умирали от болезни, которую считали новой эпидемией чумы, пока врачи не обнаружили, что источником ее является древняя могила молодой девушки, ставшей, таким образом, виновницей многих смертей через сотню лет после своего погребения. Удивительно, что такое страшное зло таилось в девичьей могиле! Сиделка Тутейкер любит рассказывать, как сильные мужчины до последнего дыхания борются с пожирающим их жаром и как чахоточные девы уходят из жизни почти без сопротивления, как будто это их возлюбленные зовут их в дальние края. Открой нам, о страшная женщина, открой нам тайны Смерти! Как страстно желал бы я проникнуть в значение слов, срывающихся с губ вперемежку с рыданиями и обрывками фраз, тех слов, которые еле слышно произносят, покидая землю, чтобы предстать перед престолом вечного судии.
Страшная женщина! Она - святая покровительница молодых врачей и закадычный друг старых. Обитатели домов, в которые она входит, запасаются траурными одеждами, следом за ней идет гробовщик, и погребальный звон извещает нас о том, что она покидает порог дома. Сама Смерть встречалась с ней у изголовья стольких больных, что в знак приветствия протягивает сиделке Тутейкер свою костлявую руку. Это ужасная женщина. И можно ли себе представить, чтобы эта служанка человеческих немощей и несчастий с ее мрачностью, насквозь пропитанная всем, что есть самого грустного в участи смертных, - что она сможет когда-нибудь вновь стать веселой и радостной, даже если ее омыть в солнечном сиянии вечности? Не утратила ли она за время долголетнего общения с горем своих наследственных прав на бессмертную радость? Уцелел ли в ее душе хоть единый росток счастья?
Чу! Кто-то нетерпеливо стучится в дверь сиделки Тутейкер. Вздрогнув, она приходит в себя от своих сонных грез, отодвигает в сторону пустой стакан и чайную ложку и зажигает лампу от тлеющих в камине углей. Снова раздается: стук, стук, стук! - и она поспешно спускается с лестницы, размышляя, кто же на этот раз из ее друзей стоит у врат Смерти, если за сиделкой Тутейкер прислали столь настойчивого посыльного. Стук раздается снова в тот момент, когда ее рука уже коснулась замка. "Быстрей, сиделка Тутейкер! - кричит человек с порога. - Старому генералу Фейну подагра перекинулась на живот, и он послал за вами, чтобы вы ухаживали за ним на его смертном одре. Поторопитесь, нельзя терять ни минуты".
- "Фейн! Эдуард Фейн! Так он послал за мной наконец? Я готова. Сейчас наброшу накидку и иду. Итак, - говорит эта старуха с мертвенно-бледным лицом, одетая во все черное, как для похорон, - итак, Эдуард Фейн не забыл о своем Розовом бутоне".
Мы получили ответ на наш вопрос. В душе ее живет еще росток счастья. Ее долго хранимая верность, ее память о радостном прошлом, уцелевшая среди мрака ее последующей жизни, словно благоуханный цветок в гробу, говорят о том, что к жизни возродить можно все. В более благоприятном климате Розовый бутон может ожить снова и вновь собрать в своей сердцевине блестящие капельки росы.
МОЛОДОЙ БРАУН
Перевод Е. Калашниковой
Молодой Браун вышел в час заката на улицу Салема, но, переступив порог, обернулся, чтобы поцеловать на прощание молодую жену. Вера - так звали жену, и это имя очень ей шло - высунула из дверей свою хорошенькую головку, позволяя ветру играть розовыми лентами чепчика, и склонилась к молодому Брауну.
- Милый мой, - прошептала она тихо и немного грустно, приблизив губы к самому его уху. - Прошу тебя, отложи путешествие до восхода солнца и проспи эту ночь в своей постели. Когда женщина остается одна, ее тревожат такие сны и такие мысли, что подчас она самой себя боится. Исполни мою просьбу, милый муженек, останься со мной - хотя бы одну только эту ночь из всех ночей года.
- Вера моя, любовь моя, - возразил молодой Браун. - Из всех ночей года именно эту ночь я не могу с тобой остаться. Это путешествие, как ты его называешь, непременно должно совершиться между закатом и восходом солнца. Неужели, моя милая, дорогая женушка, ты уже не доверяешь мне, через три месяца после свадьбы?
- Если так, иди с миром, - сказала Вера, тряхнув розовыми лентами. - И дай бог, чтобы, вернувшись, ты все застал таким, как оставил.
- Аминь! - воскликнул молодой Браун. - Прочитай молитву, дорогая Вера, и ложись спать, как только стемнеет; и ничего дурного с тобой не приключится.
Так они расстались, и молодой человек пошел прямой дорогой до самого молитвенного дома; там, прежде чем свернуть за угол, он оглянулся и увидел, что Вера все еще смотрит ему вслед и лицо ее печально, несмотря на розовые ленты.
"Бедная моя Вера! - подумал он, и сердце у него дрогнуло. - Не злодей ли я, что покидаю ее ради такого дела? А тут еще сны, о которых она говорила! Мне показалось, при этих словах в лице ее была тревога, точно вещий сон и вправду открыл ей, что должно свершиться сегодня ночью. Но нет, нет; она умерла бы от одной подобной мысли. Ведь она - ангел во плоти, и после этой ночи я никогда больше не покину ее и вместе с ней войду в царствие небесное".
Приняв на будущее столь похвальное решение, молодой Браун считал себя вправе пока что поспешить к недоброй цели своего путешествия. Он шел мрачной и пустынной дорогой, в тени самых угрюмых деревьев леса, которые едва расступались, чтобы пропустить узкую тропинку, и тотчас же снова смыкались позади. Трудно было вообразить себе более уединенное место; но в подобном уединении есть та особенность, что путник не знает, не притаился ли кто-нибудь за бесчисленными стволами и в сплетении густых ветвей, и, одиноко шагая по дороге, проходит, быть может, в гуще неведомой толпы.
"Тут за каждым деревом может прятаться коварный индеец, - сказал себе молодой Браун и, боязливо оглянувшись, прибавил: - А что, если сам дьявол идет бок о бок со мной?"
Все еще оглядываясь, он миновал изгиб дороги, потом снова посмотрел вперед и увидел человека в скромной и строгой одежде, сидящего под большим, раскидистым деревом. Как только молодой Браун поравнялся с ним, тот встал и зашагал рядом.
- Поздненько вы собрались, молодой Браун, - сказал он. - Часы на Старой Южной церкви били, когда я проходил через Бостон, а с тех пор прошло уже не меньше пятнадцати минут.
- Вера немного задержала меня, - отвечал молодой человек с легкой дрожью в голосе, которая была вызвана внезапным появлением спутника, не таким уж, впрочем, неожиданным.
В лесу теперь стало совсем темно, особенно в той стороне, которою им пришлось идти. Однако можно было разглядеть, что второй путник - человек лет пятидесяти, видимо принадлежащий к тому же общественному сословию, что и молодой Браун, и очень с ним схожий, хоть, пожалуй, не столько чертами, сколько выражением лица. Их легко было принять за отца и сына. И все же, несмотря на то, что старший был одет так же просто, как и младший, и так же прост в обращении, была в нем какая-то неизъяснимая уверенность знающего свет человека, который не растерялся бы и за столом у губернатора или даже при дворе короля Вильгельма, если бы обстоятельства привели его туда. Впрочем, единственное, что при взгляде на него останавливало внимание, был его посох, напоминавший своим видом большую черную змею и так причудливо вырезанный, что казалось, будто он извивается и корчится, как живая гадина. Это, разумеется, был не более как обман зрения, которому способствовал неверный свет.
- Послушай, молодой Браун! - вскричал старший путник. - Таким шагом мы не скоро доберемся. Возьми мой посох, если ты уже успел утомиться.
- Друг, - возразил тот и, вместо того чтобы ускорить шаг, круто остановился, - я выполнил наше условие, встретившись с тобой здесь, но теперь хотел бы вернуться туда, откуда пришел. У меня возникли сомнения по поводу известного тебе дела.
- Вот как? - воскликнул обладатель змеиного посоха, незаметно улыбнувшись при этом. - Хорошо, но давай все же за разговором будем продолжать наш путь; ведь если мне не удастся убедить тебя, ты всегда успеешь повернуть назад. Мы не так далеко ушли.
