Лев Полушкин - Орлы императрицы
Сблизившись с придворными кругами и императорской семьей, Модест Андреевич заслужил расположение к нему Николая I, отзывавшегося о нем как о «человеке в наших правилах», который «смотрит на вещи с нашей точки зрения».
В 1848 г. был учрежден так называемый Цензурный комитет, в состав которого М. Корф назначается членом, а в 1855–1856 гг. становится председателем и устанавливает жесткий контроль за средствами печати [60/1, 576].
Кроме того, Модест Андреевич был крупным ученым-историком, его избрали в почетные члены Петербургской Академии наук, основными его трудами являются «Восшествие на престол императора Николая I», «Жизнь графа Сперанского», «Брауншвейгское семейство» и другие. Проводившийся по личному поручению Александра II сбор материалов для издания книги о Николае I требовал обращения к многочисленным фондам различных архивов, вследствие чего к этой работе Корф привлек помощников, ближайшим из которых был Владимир Васильевич Стасов.
Рукопись «Брауншвейгское семейство» хранилась в библиотеке Зимнего дворца и доступ к ней имели в основном члены императорской фамилии. По понятным причинам она не могла быть опубликована во времена царской власти.
Забытая рукопись своим воскрешением обязана И. М. Смирновой и А. В. Шаврову при участии Ю. Б. Живцова, которые исследовали как документы, связанные с происхождением текста монографии из фондов М. А. Корфа и В. В. Стасова, так и два варианта рукописи. Одна из них находилась в фонде Стасова, другая — в фонде собирателя исторических документов и коллекционера А. Б. Лобанова-Ростовского [34, 16].
М. Корф, а по его поручению и В. Стасов, имевшие неограниченный доступ к императорскому архиву, собрали и систематизировали бесценные документы.
Сам Модест Андреевич вспоминал о разговоре с Николаем I, последовавшим сразу после назначения его директором Императорской публичной библиотеки. Когда заговорили о библиотеках и архивах, государь вспомнил «о хранящихся в Государственном архиве делах о цесаревиче Алексее Петровиче и о Таракановой…
Я, с моей стороны, рассказывал о виденном мною в Публичной библиотеке подлинном деле касательно содержания несчастного Иоанна Антоновича и его семейства в Холмогорах, деле, где императрица Елизавета Петровна является совсем в другом свете, нежели как изображает ее история. Это, видимо, интересовало государя, чрезвычайно любившего всякую старину, особенно касавшуюся его семейства, и я тут же получил приказание препроводить это дело, как нимало не подлежащее хранению в библиотеке, в Государственный архив» [35, 496].
Николай Карлович Шильдер (1842–1902), сын видного военного инженера, начинал службу по военно-инженерной специальности. В 1875–1877 гг. состоял при Главном инженерном управлении.
Первые публикации Николая Карловича на исторические темы увидели свет в начале 1890-х гг., когда после смерти видного историка М. И. Семевского, ему пришлось редактировать журнал «Русская старина». Он первым обратил внимание на опубликованные во французских журналах мемуары графа Ф. Г. Головкина и способствовал их публикации в России. Александр III любил отечественную историю и не удивительно, что Николай Карлович, несмотря на отдаленный от высшего света образ жизни, вскоре после личного знакомства с государем стал приближенной к нему особой. Между ними установились настолько близкие отношения, что император приглашал историка к себе по вечерам, где в доверительной, неформальной обстановке происходили их беседы на исторические темы. Шильдер привозил с собой документы и рукописи для ознакомления с ними государя и совместного обсуждения.
Александр III лично распорядился относительно доступа Николая Карловича к самым секретным документам архива, предоставив ему полную свободу и право быть самому себе цензором [60/2, 557].
С июля 1899 г. и до конца жизни Н. Шильдер в звании генерал-лейтенанта служил директором Императорской Публичной библиотеки.
Продолжая дело М. А. Корфа, Н. К. Шильдер создал фундаментальные научные труды, в числе которых такие, как «Император Александр I, его жизнь и царствование», «Император Павел I», «Император Николай I, его жизнь и царствование». Благодаря трудам Н. Шильдера на стыке XIX–XX веков впервые опубликовано огромное количество ценного фактического материала.
В декабре 1900 г. Н. Шильдер избран членом-корреспондентом историко-политических наук Петербургской Академии наук.
Н. И. Панин — одна из «владетельных персон»
О могуществе и возможностях воспитателя Павла Петровича в дни переворота и в последующие годы говорят следующие факты.
Еще в середине 1760 г. генерал-поручик и действительный камергер Н. И. Панин был назначен Елизаветой Петровной обер-гофмейстером при дворе великого князя Павла. Препоручая также и бразды воспитания потенциального наследника престола, специальной инструкцией на имя Н. Панина, «сочиненной в Петергофе июня 24-го 1761 г.», ему предписывались, в частности, следующие полномочия: «Для лучшаго достижения сего важного вида повелеваем нашему сенату, чтоб он и все присутственныя места, каждое по своему ведомству, сообщали вам по требованиям вашим надлежащия к тому известия… Впрочем, имеете вы сочинить штат, сколько каких чинов и других нижних служителей для комнаты (малого двора. — Л.П.) его высочества, по рассуждению вашему, надобно, и подать оной на апробацию вашу, означа притом потребную на содержание прочаго сумму, которую мы определить намерены… Все, кои комнату его высочества составлять будут, имеют состоять под единым вашим ведомством… Дабы не было вам никакого препятствия… то имянное соизволение наше есть такое, чтоб никто в оное не мешался» [64, 430].
Таким образом, за год до свершения переворота Н. Панин получил в свое полное распоряжение аппарат, составленный из угодных ему лиц, имевший право требовать от Сената и других государственных структур практически любые интересующие его сведения.
Полномочия Никиты Ивановича стали неограниченными после упразднения в феврале 1762 г. Тайной канцелярии. И когда, помимо воли могущественного вельможи, самодержавная власть перешла в руки Екатерины Алексеевны, от него можно было ждать тайных каверзных контрмер.
Н. Шильдер примечает: «после переворота 1762 года правительство Екатерины II не могло сразу приобрести ту прочность и устойчивость, которыми оно отличалось в последующее время. Революционная атмосфера продолжала еще окружать престол воцарившейся императрицы. При таком положении дел Екатерина… вынуждена была силой обстоятельств помышлять, прежде всего, об укреплении за собой занятого положения. Наименьшей свободой она пользовалась тогда в отношении к сыну; поэтому воспитательное значение Никиты Ивановича Панина должно было остаться неприкосновенным, если бы даже в уме Екатерины и существовали основательные соображения или желание видеть сына переданным в другие руки. Недаром императрица признавалась Храповицкому в 1793 году, вспоминая давно прошедшие события: „Там не было мне воли сначала, а после, по политическим причинам, не брала [Павла] от Панина. Все думали, что ежели не у Панина, так он пропал“.
Тайная экспедиция, перенявшая функции Тайной канцелярии, была создана лишь осенью 1762 г., а ее глава генерал-прокурор А. И. Глебов, если и касался дел государственной власти, то решения по ним должны были приниматься совместно с Н. Паниным, что видно из рескрипта Екатерины на его имя от 2 октября: „По делам важным, кои касаются до первых двух пунктов и кои принадлежали до Тайной канцелярии, а вступают из разных мест в Сенат, оные распечатывать и определение чинить по оным с ведома нашего вам обще с тайным советником Никитой Ивановичем Паниным, и дела, кои между тем явятся маловажные, оные жечь, не делая на все то сенатских определений“» [26, 100].
Первые два пункта, о которых идет речь в рескрипте, являлись карающими «за умысел противу императорского здравия, персоны и чести» (первый) и «за измену государю и государству» (второй).
Из сего следует, что почти все дела и бумаги ропшинского дела, как и другие секретные бумаги по «первым двум пунктам», во время переворота были безраздельно в руках Никиты Ивановича. В то же время сохранившиеся подлинные письма Алексея Орлова из Ропши не оставляют сомнений в том, что по вопросам здоровья и содержания арестованного Петра Федоровича он докладывал государыне напрямую, минуя Панина.
Постигшая Петра III смерть усугубила и без того шаткое положение императрицы, которое стало бы катастрофическим, если (упаси боже!) вслед за смертью государя в небытие отправился бы и цесаревич, состояние здоровья которого внушало серьезные опасения.
Как засвидетельствовал Шильдер, Екатерина после гибели мужа «прежде всего, обратила внимание на состояние здоровья наследника и властной рукой вмешалась в это дело. Императрица поручила доктору Крузе исследование вопроса, имевшего в то время первостепенное династическое значение; в августе 1762 года Крузе представил созванному консилиуму подробное описание болезненных припадков великого князя и способов для излечения его… Метод лечения и рецепты, предложенные Крузе, были одобрены остальными медиками и ему же поручено было привести в исполнение прописанное лечение» [64, 32].
