Александр Бушков - Екатерина II: алмазная Золушка
Даже против яицких казаков, поддержавших Пугачева, Екатерина не провела массовых репрессий. Реку Яик переименовали в Урал, Яицкое войско — в Уральское. Часть замешанных в бунте императрица попросту переселила в Сибирь, где они положили начало нескольким казачьим войскам.
А вот с запорожской бандой разделалась без малейших церемоний. В один прекрасный день Сечь окружили войска генерала Текели и объявили, что таковая отныне считается ликвидированной на вечные времена, а населяющим ее лоботрясам предоставляется на выбор: либо поступить на службу в русскую армию, либо освоить какое-нибудь полезное ремесло и записаться в городские жители.
Некоторая часть так и поступила. Другая предпочла сбежать как раз к басурманам — в Турцию, отчего-то предпочитая покровительство «нехристей» жизни среди единоверцев.
Эх, и помотало эту братию по Европе! Как известный предмет в проруби… Сначала турки их поселили на Балканах — но там, легко догадаться, не было никаких возможностей для грабежи, и часть запорожцев оказалась в Австрии, где тем более не прижилась. Кое-кто из них все же вернулся в Россию, положив начало Кубанскому казачьему войску, но многие так и остались на чужбине. Последнего кошевого атамана Сечи Екатерина без всякой гуманности определила за решетку. Сидел он и при Павле, и при Александре I, пока не помер…
Последние осколки некогда грозной Запорожской Сечи, не в силах отрешиться от традиций, основали в Турции Задунайскую Сечь, просуществовавшую (точнее, прозябавшую) аж до 1828 года. Потом все-таки ушли в Россию. На том и кончилась история примитивной банды, опоэтизированной Николаем Васильевичем Гоголем совершенно не по заслугам, вопреки суровым историческим фактам…
Что еще можно рассказать о внешней политике Екатерины? Порой ее упрекают в том, что она не оказала должной помощи в борьбе с революционной заразой, исходившей от Франции.
Однако обвинения эти насквозь несправедливы. В конце-то концов, не могла же Россия практически в одиночку посылать армию через всю Европу. Поскольку никакой «коалиции», поставившей бы целью восстановить во Франции монархию, попросту не существовало. Поначалу против нее выступили армия из эмигрантов и пруссаков — но главнокомандующий, герцог Брауншвейгский (как достоверно выяснилось только через двадцать лет, после его смерти), попросту принял от посланцев революционного Парижа в виде взятки бриллиантов на сумму в пять миллионов (революционеры инсценировали «ограбление неизвестными лицами» королевской сокровищницы, и камушки уплыли к герцогу).
Равным образом и Англия первые несколько лет не проявляла никакого желания воевать против Франции. По весьма житейской и крайне выгодной для себя причине. Дело в том, что, как это обычно водится во времена революций, французы, увлеченно ликвидируя все «принадлежности старого режима», вместе с тем, что безусловно заслуживало отмены, изничтожили и некоторые вполне полезные учреждения, необходимые любой власти. В частности, отменили не только пережиток средневековья, внутренние таможни, но и таможенные пункты в портах, через которые ввозились иностранные товары. Два или три года английские негоцианты ввозили во Францию все, что хотели, в любых количествах, не платя ни копейки пошлины. Это было так доходно, что в британском парламенте «купеческое лобби» блокировало любые меры, направленные против революционной власти…
Что же, Россия должна была в одиночку донкихотствовать?
Екатерининские дипломаты в свое время любили говаривать: «Без нашего позволения ни одна пушка в Европе выстрелить не сможет».
И это, знаете ли, вполне соответствует истине…
В этой короткой фразе, в общем, прекрасно характеризуется тогдашнее положение России на международной арене.
Рассказ о политике закончен, и теперь мы перейдем к тем самым увлекательным вещам, о которых читать гораздо интереснее, чем о скучных словопрениях дипломатов — интригам, заговорам, самозванцам екатерининских времен.
Глава десятая
КАВКАЗСКАЯ КНЯЖНА И ПРОЧИЕ
Сначала — о заговорах, если можно так выразиться, «внутренних», то есть задуманных гвардией здесь же, в Петербурге, я бы даже сказал, в тесном семейном и дружеском кругу.
После неудачного предприятия Мировича года три было совершенно тихо, никто на императрицу не злоумышлял.
Ну, а потом — началось…
В 1767 г. определенно что-то произошло. Достоверных данных нет до сегодняшнего дня, но долго, подозрительно долго ходили слухи, что во время поездки Екатерины в Москву там на нее было совершено покушение. Быть может, и правда. В характере Екатерины как раз было бы скрыть понадежнее все детали, подробности и обстоятельства. Умные правители так и поступают — чтобы меньше было болтовни. Глупые, наоборот, поднимают шум на всю прилегающую Вселенную. Вот, скажем, некий идеалист по фамилии Дамьен совершил покушение на жизнь Людовика XV — точнее, чуточку поцарапал его перочинным ножичком не в целях смертоубийства, а демонстрации ради. Чтобы таким образом, изволите ли видеть, сообщить его обожаемому величеству: страна на пороге пропасти, финансы в кризисе, министры дураки и короля обманывают...
Дамьена торжественно и принародно раздернули на куски четверкой лошадей посреди Гревской площади — а попутно самым подробным образом рассказали стране о нем, его мотивах и его показаниях на следствии. Страна на пороге пропасти, финансы в кризисе, министры дураки и короля обманывают — лишний раз прозвучало на всю Францию…
В том же шестьдесят седьмом году капитан кавалергардского полка Панов и еще несколько гвардейских офицеров начали вести меж собой крайне крамольные разговоры: мол, великому князю Павлу Петровичу исполнилось тринадцать лет, по законам Российской империи он вошел в совершеннолетие… а потому не положить ли конец «бабьему царству»? Самым решительным образом, как уже не раз поступала гвардия?
Всех их быстрехонько сослали кого в Сибирь, кого на Камчатку — тогдашний край света, далее которого никакой Макар со своими телятами уже не доберется.
1769 г. Восемнадцатилетний офицер из нарвского гарнизона Опочинин, поддержанный корнетом Батюшковым, начал всем рассказывать, что он — сын Елизаветы и «англицкого короля» (с которым Елизавета в жизни не виделась). А потому Екатерину следует заарестовать и посадить в крепость, Орловых перебить без жалости, всех пятерых, чтобы не маячили и не воображали из себя — а на трон возвести Павла Петровича. Впрочем, Опочинин тут же мечтательно уточнял, что здоровье у великого князя слабое, того и гляди, помрет скоро, и тогда уж императором будет он сам.
Поначалу его слушали, не выдавая, но потом Опочинин нарвался на батальонного лекаря Лебедева, который, как истинный интеллигент, тут же сообщил куда следует. Обоих офицеров моментально арестовали. На допросах они валили вину друг на друга — Опочинин клялся, что это Батюшков его уверил в «царском» происхождении, Батюшков отпирался, и оба утверждали, будто «все спьяну», прекрасно зная, что на Руси именно этот аргумент сплошь и рядом служит смягчающим обстоятельством.
То ли и судьи так же думали, то ли постарался настоящий отец Опочинина (не англицкий король, а русский генерал-майор), но юные обормоты отделались, по меркам того столетия, довольно легко: смертную казнь Екатерина заменила Батюшкову пятилетней каторгой, а Опочинину — и вовсе ссылкой в Иртышский гарнизон.
Лично меня такой мягкий приговор крайне удивляет. Потому что в протоколах допросов попадаются такие показания, которые непременно должны были заставить Екатерину насторожиться. Опочинин: «Настоящая государыня не императрица, а управительница». Батюшков: «Вот-де, когда цесаревич вырастет, то, верно, спросит, куда батюшку-то его девали, и так-де Бог Орловым за это заплатит…»
Опасные были словеса… Но — обошлось.
В 1772 г., накануне восемнадцатилетия Павла в гвардии вновь начались совершенно предосудительные разговоры. Солдат Исаков рассказал солдату Жихареву, что Гришка Орлов хочет извести наследника Павла Петровича и сам сесть на царство. Жихарев побежал с этакой новостью к солдату Карпову, тот — к капралу Оловенникову. Оловенников пересказал все подпоручику Селе-хову, но, в отличие от предыдущих, не просто разнес сплетню, а еще и предложил немедленно составить план действий, как возвести на трон Павла, пока Гришка его не погубил.
Все вышеперечисленные, не теряя времени даром, тут же стали планировать переворот. В этой непринужденности не было ничего от клиники или тупоумия: в конце-то концов, в Российской империи примерно такая же горстка гвардейцев свергала и Бирона, и Анну Леопольдовну…
Екатерину решено было бестрепетно прикончить — а если Павел Петрович проявит чистоплюйство и не захочет занимать добытый подобным образом трон, то и его зарезать к чертовой матери, а в государи выбрать, «кого солдаты захотят». Впрочем, разошедшийся капрал Оловенников предложил в развитие идеи не связываться с волеизъявлением масс (что они понимают в высокой политике?), а назначить самодержцем всероссийским его самого. За поддержку он обещал сообщнику, солдату Подгорцеву, чин фельдцехмейстера, то есть командующего всей российской артиллерией, его брату — пост генерал-прокурора, а солдату Карпову — звание генерал-адъютанта. Однако Подгорнев с таким раскладом не согласился и выдвинул уже свою кандидатуру в императоры, вполне логично заявив капралу: «Если тебе можно, отчего мне нельзя?» Какое-то время шумно препирались, кому же все-таки быть царем, но к согласию так и не пришли. Чтобы не погрязнуть в бесконечных спорах, решили выбрать в цари того самого князя Щербатова, как человека честного, умного и доброго (князь от такой чести, надо полагать, с инфарктом бы свалился).
