Владимир Мавродин - Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)
Села северских князей располагались по Сейму, между Курском и Путивлем. Но основываясь на указаниях летописи, можно сделать вывод, что центр княжеских вотчин был под Любечем, так как вражеские дружины идут именно туда. Именно там «вся жизнь» северских князей, и с разгромом этого главного пункта княжеских владений должна была быть подорвана их экономическая база. Под Любечем, очевидно, были не только такие села, как Мельтеково и Игорево сельцо и др., но и гораздо более многолюдные и богатые.
Но было бы ошибочно считать, что только князья являлись крупными собственниками. Хотя летопись, по вполне понятным обстоятельствам, говорит именно о княжеском землевладении, но вопрос о феодальном землевладении далеко не полностью освещается летописными источниками.
Упоминания о нем попадают на страницы летописи случайно, и всегда в таких случаях речь идет почти исключительно о землевладении княжеском или церковном. Исключения редки, они относятся далеко не ко всем летописям, не ко всем княжествам этой эпохи.
Тем более ценны дошедшие до нас отрывочные сведения, подтверждающие развитие наряду с княжеским и боярского землевладения в XI–XII вв. Так, например, в «Житии Феодосия Печерского», курянина родом, говорится о селах его родителей, землевладельцев, и о работающих на них холопах. Это указание относится к самому началу XI в., но так как Курск к тому времени был уже большим и богатым городом, крупным ремесленным и торговым центром, вполне естественно предположить, что землевладельцев-феодалов, подобных родителям Феодосия, в Курске было немало. Курские землевладельцы представляли собой мощную прослойку. Из них например, вырастают храбрые дружинники — кметы курского князя Всеволода, воспетые в «Слове о полку Игореве». Эта же феодальная прослойка сильна и в таких центрах, как Рыльск, Воргол, Ольгов (Льгов), Гочево, тяготевших к Курску. Многочисленный слой воинов особенно ярко представлен раскопками в с. Гочеве, Курской области, произведенных Д. Я. Самоквасовым и др.[625]
Вопрос о радимичском происхождении населения Гочева роли не играет.
Летопись также указывает на наличие боярского землевладения. Под 1146 г мы читаем в ней: «И разграбиша Кияне с Изяславом домы дружины Игореви и Всеволожи и села, и скоты, изяша именья много в домах и в монастырех».[626] Феодальное землевладение, зародившееся в Левобережье в IX–X вв и укреплявшееся во времена Ольги и Владимира в Придесенье «ловища и перевесища» Ольги, ее село Ольжичи, села Малуши под Любечем), к XI–XII вв. становится господствующей формой землевладения. Происходит процесс складывания вотчины времен «Русской Правды» с тиунами, старостами, сельскими и ратайными, огнищанами, конюшими, рядовичами и т. п. XI–XII века являются тем временем, когда на базе экспроприации общинных земель, подчинения и закабаления общинника складывается феодальная земельная собственность. Конец XII и XIII столетие — это лишь период дальнейшего роста вширь той формы земельной собственности, которая складывается в предшествующие полтора столетия. Усиливается мощь феодалов, увеличивается их богатство. Святослав Ярославич имел «бесчисленное множество, злато, и серебро, и паволокы…» и своим несметным богатством хвалился перед немецкими послами, людьми, кстати сказать, бывалыми и довольно скептически относящимися к этому мертвому капиталу.[627]
Немецкий летописец указывает по этому случаю: «Бургардт возвратился к императору с дарами, которые удивили Германию. Никогда не видели мы столько золота, серебра и богатых тканей».[628] В одном из сел Ольговичей, в княжеском дворе, Давидовичи забрали столько железа и меди, что были не в состоянии увезти все с собой.[629]
Богатство чернигово-северских князей — результат эксплуатации зависимого люда, экспроприации земель общинников, обложения данью и тех торговых операций, когда продавали то, что было добыто сбором дани. Вполне естественно предположить укрепление экономической мощи и боярства в те же XI–XII вв.
Подводя итоги просмотренным нами более чем скромным материалам по истории развития феодального землевладения в Северской земле, мы можем констатировать укрепление в XI–XII вв. крупной земельной собственности князей, бояр и монастырей, рост феодально-зависимого населения и расширение форм феодальной эксплуатации, о чем свидетельствует «Русская Правда».[630]
Перейдем к вопросу о торговле.
Несмотря на некоторое изменение в торговых путях, торговля расширяется и проникает в новые районы. Необходимо отметить падение значения древнего великого водного пути «из варяг в греки», основными пунктами которого были Любеч и Чернигов. К Чернигову в свое время тяготели почти все остальные приречные города Северской земли. На пути «из варяг в греки» безраздельно господствовал Киев, и поэтому в торговле с греками все преимущества были на его стороне, а Чернигов был вынужден довольствоваться ролью второстепенного торгового пункта.
На Киев из Северской земли вело два пути: один сухопутный, караванный путь, шедший с севера из земли вятичей через Курск на Киев, упоминаемый в «Житии Феодосия Печерского», и второй по Десне — водный. Посредническая роль Киева, по-видимому, вынуждала черниговских купцов основывать свои фактории в Киеве, что и облегчало черниговским князьям захват киевского стола. К этому времени относится расцвет торговли Киева с Галицкими городами, Польшею и Регенсбургом, и в этой торговле несомненно участие и чернигово-северского купечества. По-прежнему Северская земля связана Волжским и Донецко-Донским водными путями с Востоком и прежде всего со своей феодальной колонией, феодальной крепостцой среди разноплеменного населения Северного Кавказа, служившей в одно и то же время торговым и опорным пунктом и портом, — Тмутараканью. Крупнейшим центром, соединявшим Чернигов с Тмутараканью, а одновременно и Киев с Севером, был Курск, один из важнейших и богатейших городов того времени. Курск был связан с югом, с востоком и западом, и немудрено: что даже в 1283 г. после татаро-монгольского нашествия в Курской тьме торговали византийские и немецкие купцы.[631]
Торговля с Востоком хотя и изменяется, но отнюдь не замирает. Меняются центры, меняются купцы и их этническая принадлежность, но по-прежнему существуют торговые связи с Кавказом и Закавказьем, Каспием и Закаспийскими городами, с далеким Хорезмом. Тмутаракань становится опорным пунктом во всей приазовской торговле, связывающей Северскую и Киевскую земли со странами мусульманского Востока.
Растет значение древних Соляного и Залозного путей. Соляной путь (позднейший путь чумацких обозов) связывал Чернигово-Северскую землю и Киев с Крымом и Приазовьем. Несмотря на то, что само название торгового пути говорит о том, какие товары по нему перевозили, но безусловно не одни возы с солью двигались по степному шляху. Залозный путь шел к Дону, протягиваясь узкой лентой в Приднепровских и Придонских степях, а с Дона, системой волоков, переходил на Волгу, ответвляясь на Северный Кавказ. Курск и Посемские города связывали Черниговское Придесенье с Азовом и Тмутараканью.[632] Греческий путь представлял собой просто южную оконечность водного пути «из варяг в греки», и стоявший у начала торговой артерии Киев безраздельно господствовал над нею. Чернигов подчинялся приоритету Киева, и его торговля по Греческому пути входила составной частью в киевскую и контролировалась Киевом, причем черниговские «гречники» (так назывались торговавшие с Византией купцы) вынуждены были прибегать к посредничеству главного города Приднепровья. Кроме внешней, развивалась и внутренняя торговля. Черниговская земля поставляла хлеб Новгороду (хотя настоящей житницей Новгорода была Суздальская земля),[633] а из Новгорода шли некоторые западноевропейские вещи, найденные в северянских курганах. Через Северскую землю (Любеч — Гомель и Чернигов — Стародуб) восточные товары и арабские диргемы попадали к радимичам.[634] Торговые пути потянулись на Оку и Волгу, на Муром и Рязань.
Необходимо отметить, что торговля скользила по поверхности, и народные массы слабо были вовлечены в нее. Торгуют князья, бояре, дружинники, купцы, ремесленники, причем непрерывно увеличивается роль посредника-купца, а сельское население втягивается в торговлю слабо. В бедных погребениях общинников XI–XII вв. «заморских» вещей и монет очень мало, ибо все то, чем они могут торговать, у них забирают феодалы в виде даней, оброков и т. д., скупают за бесценок купцы, отнимает церковными поборами церковь, отбирают «княжие мужи» в виде всяких «вир» и т. п.
Немудрено, что чернигово-северские князья накапливали массу ценностей и могли поразить не только других князей, но и видавших виды немецких послов. За проданные товары (меха, мед, шкуры, воск, челядь и т. п.) можно было купить различные «заморские» и русские вещи: дорогое оружие, украшения, ткани и др. Все эти предметы и доставляла торговля. Размеров торговли все же нельзя преувеличивать. Нужно не упускать из виду того, что торговые операции касались только небольшой сравнительно группы различных господствующих прослоек. Село было очень слабо втянуто в торговлю, так как излишков у основной массы населения после уплаты дани, оброков и штрафов оставалось немного. Выступать на рынке постоянно как продавец и покупатель — смерд был не в состоянии. Кое-где смерда не коснулась рука феодала еще и в те времена, но это уже были места, куда и купец проникал с трудом. Торговля между общинами — вервями и между районами несомненно уже имела место, но отнюдь не как постоянное явление. Районные рынки еще только начинают создаваться.
