Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)
Так разбил себя Калиновский о Богупа, который—-то подставлял ему железные
бока свои, то выигрывал время ио-козацки лукавыми переговорами. Постыдное бегство
его Освецим снисходительно назвал беспорядочным отступлением, но прибавил к нему
такия характеристические черты обоих панских полководцев, которыя' низводят их до
уровня грубиянок, крутивших дули и т. и.
') Курсив писан в польском подлиннике порусски.
18*
.
„Главною причиною смятения и беспорядка нашего* (пишет он) „было
соперничество и ссоры вождей, то-есть полевого гетмана и брацлавского воеводы.
Последний желал распоряжаться независимо от гетмана; притом он хотел удержать у
себя серебряный пернач Нечая, но должен был отдать его гетману, который выбранил
цго по эгому случаю. Другой раз они столкнулись в Шаргороде: здесь, во время
разговора, воевода упомянул о том, что он увещевал жолнеров повиноваться гетману;
но .гетман, вспылив, ответил: Ваши увещания имели столько же веса, как этот кукиш,
причем он показал кукиш воеводе. Поистине стыдно и позорно для вождей заниматься
такими школьными выходками. Воевода ничего не ответил, но вышел из комнаты. В
третий раз гетман обругал воеводу, когда тот попрекнул его тем, что он, в письмах к
королю, исключительно себе приписывает всякое успешное действие.
„Как образец безобразия" (продолжает Освецим), „до которого войско дошло
вследствие этих ссор и неуважения подчиненных к вождям, приведу очень грустный
случай. Когда 18 марта козаки очистили Прилуку, туда отправилось для собрания
фуража несколько тысяч войсковой челяди. На обратном пути, жолнеры из полков
гетманского и князя воеводы русского ограбили жолнеров брацлавского воеводы.
Утверждали, что зачинщиком беспорядка был какойгто товарищ из хоругви князя
Вишневецкого. Врацлавский воевода, требуя по этому поводу удовлетворения у
гетмана, попрекал указанного товарища, Присутствовавший при этом наш
ИИезабитовский, поручик той роты, в которой служил товарищ, заметил воеводе:
„Ваша милость постоянно к нам придираетесь". Разговор обострился. Наконец воевода
сказал Незабитовскому: „Тебе приста ло скорее быть быком, чем жолнеромъ". Пан
Незабитовский ответил на это: „А тебе подобает скорее быть козьим пастухом, нежели
сенаторомъ". Воевода замолчал, а пан Незабитовский вышел. Разговор происходил в
присутствии гетмана; но, когда воевода ему пожаловался, он за него не вступился, и
отвечал пословицей: „где бреют, там и бьютъ"; потому воевода чувствовал себя
оскорбленным в этом случае больше гетманом, чем ИИезабитовскимъ".
Картину разбившагося о козацкий авангард панского Еойска доканчивает Войцех
Мясковский, автор дневника Переяславской коммиссии, теперь наместник хоругви
калишского каштеляна, Розражевсвого. „Уверяю васъ" (писал он, как видно, к
Розражевскому), „что нынешние наши труды превзошли Збаражское осадное сиденье:
185
ежедневные приступы, беспрестанные стражи,—так что, стоя три дня и три ночи на
страже, не разводя огней, должны были мы отмораживать носы, руки, ноги. А
подъезды! Счастливая была та неделя, в которую мы не по три раза чатовали,—так что
кони у нас выбились наконец из сил. Пять недель не сходят с них седла,— страшные
ссадины, горше чем под Збаражем. В Липовце все бы мы остались на месте, когда бы
сам Господь Бог не оборонял пас. На одну нашу (Розражевского) хоругвь ударила вся
неприятельская сила, с которой, столкнувшись в тесных улицах (oplolkacb) темною
ночью, секлись мы два часа, и только днем, прийдя в порядок и взявши 19 добрых
языков, вернулись к войску. Каким ото образом случилось, что его милость пан гетман
не знал о неприятеле, пока не увидел его перед собой,—не могу понять. От этого
произошло страшное смятение, превосходившее и Пилявецкое. С хоругвями одни
(бросились) в ворота, другие через вал, одни верхом, другие пешком, и еслиб его
милость пан воевода брацлавский не уперся на мосту, то легла бы там вся пехота.
Стояли мы до полуночи в строю, потом двинулись в Бар, сведя с поля пехоту и покинр
с тысячу больных и раненных. ИПла за нами сволочь (colluvies) до наших переправ, не
без (нашего) урону: ибо от неосторожности старших, не оставивших ни одного полка в
арриергарде, оторвали у нас несколько сот возов и столько же челяди. Отступив таким
образом в смятении, в страшном беспорядке, в проклятом расстройстве (w przeklelej
spravie), притащились мы сюда на Барский поет, где нам придется до остатка повялить
измученных лошадей и самим бездейственно погибать в страшной истоме*.
В тот же самый день Калиновский доносил королю по ЯноКазимировски, что
еслибы ему прислали подкрепления, то Хмельницкому давно был бы конец, и храбро
прибавлял: „За мною дело не стоитъ*... А услужливый сочинитель дневника „козацкой
экспедиции от 19 до 24 марта* написал даже, что, „получив известие о прибытии не
малых козацких сил на помощь осажденным, его милость пан гетман велел войску
выходить в поле и табором идти к Бару*. Липовецкое дело молодого Калиновского
также здесь названо счастливым, а потери его покрыты молчанием.
Стесняясь в средствах для прокормления войска в пределах одного барского
староства, Калиновский распределил его всюду, где мог, чтоб дать ему оправиться. Но
движение Козаков заставляло панов думать об охране внутренних провинций.
Лянцкоронский, идут. ци.
24
186
.
чи в Хмельник на указанную его жолнерам квартировку, видел на пути своем в
Летичеве, 80 марта, многих жителей Константинова, бежавших от Орды и Козаков.
Отправленные для разведок две хоругви прискакали в Константинов к полночи.
Ночевавшие там пьяные козаки полковника Крысенка, вместе с Татарами, бежали в
испуге, побросав свои прикметы и лошадей, как верховых, так и вьючных. Убито их
было немного, но гораздо больше потонуло в реке Боге. Счастливые козакотатарским
испугом хоругви, захватив несколько Козаков, двоих Татар и до 20 татарских лошадей,
поспешили удалиться, чтобы неприятель не напал на них, опомнясь от своей паники.
Действительно утром козаки Крысенка возвратились в город, собрали покинутое там
добро свое, перерезали многих людей, город сожгли и отступили в Хмельник, где
расположились в замке и в городе. Для охраны себя от панских подъездов, они сожгли
постройки на панской стороне реки Бога и разрушили моста. Лянцкоронский, вместо
Хмельника, должен был квартировать в Летичеве, сильно страдая от голода.
Получив известие о движении Козаков и Татар, Калиновский предпочел ожидать их
в более безопасном месте, у Каменца, а в Баре оставил гарнизон. Об этом писал он к
королю из Бара от 2 апреля: „Не видя больше возможности противостоять
неприятельской силе, снабдил я Бар гарнизоном, и выступаю (progredior) с войском
далее, под Каменец: так как нет сомнения, что все полки, и заднепровские, и здешние,
приблизились к войску с немалыми татарскими вспоможениями. Боюсь поэтому, чтоб и
войска не обмануть (abyni i wojska nie zawiodl), и Речь Посполитую не привести к
пагубе, и гневу вашей королевской милости не подвергнуться... Провожу время не
праздно и ныне: ибо нет у меня такого дня, чтобы не добывал подъездами языков и не
истреблял неприятеля8.
Приказ направляться к Каменцу был горестною необходимостью для отрядов,
шедших на отдых в Бар. Красиоставский староста, Марк Собиский, писал к приятелю
от 6 апреля из-под Зенькова, что войско держало там раду, куда бы ему обратиться для
отдыха, „пока неприятель позволитъ8: ибо, в противном случае, осталось бы оно без
лошадей, „невыразимо измученных и изнуренныхъ8. Было решено расквартировать
войско полками под Каменцем так, чтобы, в случае наступления неприятеля, оно могло
собраться к полевому гетману в одни сутки. „Не мы виновны в томъ" (продолжал
бедный Русин), „что так дурно идут дела: виновны
.
187
подкрепления, которые к нам не подходят, а наше войско ежедневно уменьшается.
На бумаге был представлен сейму большой компуть войска, а пришло к иам только 16
хоругвей; прочия ползут как раки, и неизвестно, придут ли к иам. Речь Посполитая
сама перед собой виновна. Рванулись мы слишком скоро и зашли слишком далеко, а
теперь не можем найти себе нигде места, кроме Каменца"... А подольский судья Лукаш
Мясковский прибавляет к отому от 7 апреля из Мнкулишец: ,,Прибежал ко
мне товарищ (рядовой шляхтич) его милости полового гетмана, ища челяди,
бежавшей со своими почтовыми* (принадлежавшими к почту) лошадьми, О войске
