И. Василевский - Романовы
Как только заканчивалась эта пышная поездка — в Москве, тотчас по прибытии, проявляло себя обычное, глубоко провинциальное, средневековое какое-то убожество. Подъезд императорского дворца в Москве был превращен, увы, в отхожее место. Елизавета сплошь и рядом требовала присылки для задуманных ею построек неограниченного числа плотников, добивалась того, чтобы дворец был воздвигнут именно в 24 часа, но во дворцах этих, блещущих внешней пышностью, не успевали построить самых необходимых отделений.
Личные вкусы императрицы, несмотря на демонстрировавшуюся ею любовь к изысканным блюдам французской кухни, проявлялись в нескрываемом пристрастии к щам, баранине, кулебяке и гречневой каше. Не удивляет зафиксированное летописцами умение Елизаветы в один присест съедать два десятка блинов.
Русская натура требовала всего помногу. Если уж устраивать бал по случаю именин Шувалова, так танцы должны продолжаться 48 часов без перерыва!
Русская натура требовала, чтобы всего было много, начиная с количества фаворитов. Образ жизни вела Елизавета самый светский: с вечерни — на бал, с бала поспешала к заутрене, оттуда на допрос в Петропавловскую крепость, оттуда на пристань смотреть драгоценности, оттуда в гости к кумушкам, составлявшим ее «звездную палату», оттуда на богомолье в монастырь, где должно состояться любовное свидание. Чем, в самом деле, не повторение буйной и бурной натуры Петра Великого!
Удивляться ли тем коммерческим способностям, которые так часто проявляет с высоты трона томная Елизавета? Не довольствуясь монополией на водку и табак, она надумала ввести монополию на мануфактуры, всерьез мечтая «погубить лионскую индустрию». По указу Елизаветы открываются два банка — Дворянский и Торговый. Елизавета желает именно в области финансов показать миру чудеса.
Толку от этих стараний выходит ужасно мало. Когда некий раскольник Прядунов открыл источники нефти в России и послал образчики не только в Петербург, но и в Гамбург, то они вызвали всеобщее одобрение. На его горе в дело вмешалась Елизавета. И вот уже медицинская канцелярия ссорится с коллегией копей по вопросам «о лечебных свойствах этой субстанции», а бедного Прядунова на всякий случай отправляют в тюрьму, предварительно подвергнув крупному денежному штрафу.
Когда крестьянин Яранского уезда Леонтий Шемшуренко, сидя в тюрьме, изобрел какой-то новый самодвигатель, изобретателя на три месяца отпустили на свободу и даже дали ему 80 рублей на опыты.
За 15 лет до этого Шемшуренко уже изобрел новый аппарат для подъема на колокольню большого церковного колокола, и аппарат этот артиллеристы одобрили и уже применяли в деле. Но это не изменило судьбы Шемшуренко. Изобретателя продержали в тюрьме 15 лет (преимущественно за его крестьянское происхождение). Дело, по которому он привлечен, пустяковое: какой-то донос об обманной продаже водки, причем Шемшуренко был даже не обвиняемым, а свидетелем.
Когда ему выдали 80 рублей и отпустили на три месяца на свободу, он проявил энергию небывалую, закончил свою машину, построил самодвижущиеся сани и самодвигатель на колесах с особым счетчиком-часами, приделанными позади, показывавшими пройденное расстояние и звонившими после каждой пройденной версты. Но по истечении трехмесячного срока Шемшуренко препроводили назад в тюрьму. Императрица Елизавета считает необходимым уважать закон. Никакого дальнейшего развития это изобретение, по тем временам изумительное, так и не получило. Никто Шемшуренко так и не заинтересовался.
Барышня-аристократка давно обратилась в растолстевшую провинциальную помещицу — «халду». Давно потерян счет любовникам и фаворитам, годы уже не те, но императрица Елизавета по-прежнему молодится и настойчиво пользуется румянами и белилами, по-прежнему старается поразить земной шар туалетами, по-прежнему боится заговоров.
Но костлявая заговорщица-смерть неуловима даже для всемогущего Ушакова с Шуваловым. Кто сменит на русском престоле эту провинциальную помещицу, женщину рыхлую и сырую? Ей бы свахой где-нибудь в Замоскворечье — может быть, и хорошего слова от людей дождалась бы.
Но она — императрица, самодержавная повелительница огромной страны, и безрадостны и унылы грешные итоги грешной жизни.
Петр III
В большой зале дворца освещение тусклое. Сальные свечи уже заменены стеариновыми, но, по новизне дела, стеариновых свечей как следует готовить еще не умеют. Фитили дымят, чадят, дают мало света.
Высокая, вертлявая, суетливая фигура, отражаясь тенью в высоких зеркалах, кажется призраком. Фигура делает странные движения, потирает руки, ходит вокруг стола на цыпочках. Лицо этого человека с оскаленными зубами, узкое, продолговатое. Оскаленный рот беззвучно смеется. Белесые невыразительные глаза кажутся безумными.
В зал входит невысокого роста, красивая, эффектная женщина.
— Смирно! На караул! — кричит мужчина.
Женщина становится во фронт, берет в руки ружье, проделывает по команде целый ряд упражнений. В перерывах между ними она справляется о причинах радости тонконогого мужчины.
Оказывается, его императорское величество доволен по поводу торжества справедливости. Только что ему удалось закончить военный суд над пойманной крысой. Процесс был проведен по всем правилам. Крыса оказалась виновной в нападении на крахмального часового, стоящего на столе возле картонной казармы. Суд закончился смертным приговором, и вот над столом висит пойманная крыса.
Беззвучно смеется, потирая руки, его величество император Петр III. Снова и снова до утра проделывает военные упражнения под грозную команду царственного супруга очаровательная женственная Екатерина.
«Все наши ночи с мужем уходили на выделывание под команду военных артикулов, экзерсисов с ружьем и маршировку по прусскому образцу. Целыми часами стояла я с ружьем в руках, — расскажет впоследствии в своих „Записках“ императрица Екатерина. — Мне казалось, что я годилась для чего-нибудь другого».
Перед нами воистину странная пара, какой еще не видели даже много видавшие стены русских дворцов.
Всю жизнь боявшаяся покушений и заговоров, все дни свои ждавшая переворота, Елизавета Петровна очень внимательно относилась к вопросу о своем наследнике. Она знала, что ее, выражаясь мягко, легкомысленный образ жизни известен всем, и даже не пыталась поэтому передать престол кому-нибудь из своих внебрачных детей. «Это будет непрочно», — решила раз и навсегда Елизавета и детей своих от разных отцов раздала под чужими именами вельможам.
На роль наследника престола ею был избран принц Гольштейнский Карл-Петр-Ульрих.
Этот назначенный ею наследник (по определению всегда ехидного В. О. Ключевского, «самое неприятное из всего неприятного, что только оставила после себя императрица Елизавета») был ее племянником, сыном сестры Елизаветы и внуком шведского короля Карла XII. Вследствие этого мальчику, кроме трона маленького герцогства Гольштейнского, «грозила серьезная опасность стать наследником двух крупных престолов — шведского и русского».
Поначалу маленького Карла-Петра-Ульриха готовили к шведскому престолу. Он изучал шведский язык, лютеранский катехизис, латинскую грамматику. О России, русском языке он не имел и понятия. Но вот испуганной Елизавете понадобилось укрепить свой трон назначением «законного престолонаследника».
Исполняя возложенное на него поручение, майор Корф уже привез в Петербург герцога Карла-Петра-Ульриха. Его поторопились женить на принцессе Ангальт-Цербтской — Августе-Софии-Фредерике. Кому же непонятно, что соединение Карла-Петра-Ульриха Гольштейн-Готоропского с Августой-Софией-Фредерикой Ангальт-Цербтской должно естественно дать в результате переименование одного из них в самодержца всероссийского Петра III Романова, а второй — в ее императорское величество Екатерину II. Для русского престола, для самодержцев российских воистину «закон не писан».
Когда четырнадцатилетнего Карла-Петра-Ульриха привезли в Россию, он приехал таким неучем, что даже Елизавета Петровна, женщина в этом отношении довольно беспечная, пришла в ужас и заахала! Мальчик-то был явно ненормальным, типичный вырожденец с дегенеративными чертами лица, белесыми глазами и всегда полуоткрытым ртом. Даже В. О. Ключевский, несмотря на цензурные условия своего времени, говорит об этом царе, как об алкоголике, человеке ленивом и вздорном, который «в лета мужества остался тем же, чем был в детстве: на серьезные вещи он смотрел детским взглядом, к детским затеям относился с серьезностью взрослого мужа».
Когда после двухлетнего пребывания на троне Петр III по системе, которая к тому времени уже успела обратиться при русском дворе в традицию, будет сброшен с престола Екатериной, когда он будет задушен в Ропше, всем будет казаться, что иначе и быть не могло. «Он дал себя прогнать с престола Екатерине, как мальчик, которого отсылают спать», — презрительно скажет о покойном король Фридрих. «Снисходительность была важнейшей ошибкой этого государя, — авторитетно заявит доживающий свои дни Бирон. — Русскими должно повелевать не иначе, как кнутом и топором».
