Энвер Ходжа - Хрущевцы
Не прошло много времени, и "советник" по истреблению собак в Албании был отозван из Тираны и назначен заведующим отделом при Центральном Комитете Коммунистической партии Хрущева!
Хрущев и его шайка с каждым днем усиливали экономическое давление на нас. Они не предоставляли нам всей запрошенной помощи, а то, что они предоставляли, было совершенно недостаточным. Запчасти для тракторов посылали нам в каких-то ящиках на самолетах. Этим они хотели поставить нас на колени, но напрасно, они потерпели неудачу. Чтобы давлением заставить нас принять их условия, однажды (мы беседовали тогда о наших экономических проблемах) Хрущев сказал нам: "В отношениях с югославами мы всегда придерживались принципа: давать им половину запрошенного. Когда они хорошо ведут себя, мы проявляем большую щедрость. Так поступаем мы со всеми теми, кто плохо ведет себя с нами". Подтекст был совершенно ясным:
они прибегали к открытому давлению. Мы так поссорились, что чуть ли не прервали переговоры.
Советские стали часто провоцировать наших людей во всех концах страны. Однажды один наш гражданин пожаловался своему начальнику за то, что советский "специалист" предложил ему стать агентом. Наш товарищ с возмущением отверг его предложение. В связи с этим наше Министерство иностранных дел заявило советскому посольству протест. Разумеется, советское посольство заявило, что среди советских специалистов таких людей не было, но прошло несколько недель и оно удалило своего прогоревшего агента. Это впервые к нам поступало такое донесение, поэтому наша партия и наше правительство призвали проявлять наибольшую бдительность, осмотрительность и выдержку. Со временем становилось все яснее, что обстановка обострялась, хотя московское руководство соблюдало видимость "дружбы".
На наш взгляд, руководство Коммунистической партии Советского Союза окончательно сбилось с колеи, Хрущев и хрущевцы были ревизионистами, предателями. Борьба будет объявлена. А время ее объявления было делом месяцев, тогда как отношения между нами держались на волоске.
12. ОТ БУХАРЕСТА ДО МОСКВЫ
Февраль 1960 г.: Микоян о советско-китайских разногласиях. Обострение отношений между Москвой и Пекином. Бухарестский заговор. Хюсни Капо даже глазом не моргнул перед давлением Хрущева. Советские приводят в движение тайных агентов и прибегают к голодной блокаде. Борьба в подготовительной комиссии московского Совещания. Наша делегация в Москве. Ледяная атмосфера. Советские гаргантюа. Снова давление, заискивания, провокации. Маршалы Кремля. Краткая встреча с Андроповым. Тактика Хрущева: "Не будем вести полемику". Наемники реагируют на нашу речь. Последние переговоры с хрущевскими ренегатами.
Всем представителям коммунистических и рабочих партий, присутствовавшим на съезде Румынской рабочей партии, известно, как отнеслась наша партия к коварному заговору, затеянному там хрущевцами. Здесь не буду вдаваться в подробности, так как особенно в 19 томе моих Сочинений указывается борьба нашей партии, открывшей огонь по хрущевцам и боровшейся с марксистско-ленинской революционной смелостью.
Бухарестское Совещание, судя по целям, которых старались добиться хрущевцы, как в политическом, так и в идеологическом и организационном отношениях было ревизионистским, троцкистским, антимарксистским путчем. И по форме проведения оно представляло собой сущий заговор.
Провалившийся на московском Совещании 1957 года старый план окончательного узаконения современного ревизионизма ревизионистские ренегаты должны были провести на другом совещании международного коммунизма. Вот почему они выдвинули вопрос о необходимости созыва нового совещания коммунистических и рабочих партий якобы для рассмотрения "проблем нашего движения", возникших со времени предыдущего Совещания, Совещания 1957 года. С этой целью в начале июня 1960 года Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза направил нам письмо, в котором предлагал провести совещание коммунистических и рабочих партий стран социалистического лагеря, используя для этого созыв III съезда Румынской рабочей партии. Мы положительно ответили на это предложение и решили направить туда делегацию, возглавляемую мною.
Мы были в курсе разногласий, возникших между советскими и китайцами. В феврале того же года Мехмет Шеху и я поехали в Москву на совещание представителей партий социалистических стран по вопросам развития сельского хозяйства, как и на совещание Политического консультативного комитета Варшавского договора. Как только мы прибыли на московский аэропорт, мне представился работник аппарата Центрального Комитета КПСС.
- Я, - сказал он, - от товарища Микояна, который желает встретиться лично с вами завтра утром до очень важному делу.
Такая спешность показалась мне странной; ведь Микоян мог встретиться со мною и позднее. Нам предстояло пробыть в Москве несколько дней. Тем не менее я ответил ему:
- Хорошо. Но со мною будет и Мехмет Шеху.
- Мне сказано только о вас, - ответил мне чиновник Микояна, но я повторил ему:
- Нет. Я приду вместе с Мехметом Шеху. Я настаивал на том, что не пойду один, так как сообразил, что на этой срочной встрече по "очень важному делу" Микоян собирался говорить мне о сложных и щекотливых вопросах, тем более, что я хорошо знал Микояна и его антимарксистскую, антиалбанскую позицию.
На следующий день мы пошли встретиться с Микояном на его дачу на Ленинских горах. Поздоровавшись с нами, Анастас сразу приступил к теме беседы:
- Я поставлю вас в известность о наших разногласиях с Коммунистической партией Китая, подчеркиваю: с Коммунистической партией Китая. Это мы решили сообщить только первым секретарям братских партий. Так что прошу товарища Мехмета не обидеться, ибо таково было наше решение, а не то, что мы не доверяли ему.
- Нисколько, - ответил Мехмет Шеху. - Я могу уйти.
- Нет! - сказал Микоян. - Останьтесь!
Затем Микоян пространно говорил нам о расхождениях с КП Китая.
Микоян вел разговор таким образом, чтобы создать у нас впечатление, будто они сами стояли на принципиальных, ленинских позициях и боролись с отклонениями китайского руководства. Микоян, в частности, привел в качестве доводов ряд китайских тезисов, которые, действительно, и на наш взгляд не были правильными с точки зрения марксистско-ленинской идеологии. Так, Микоян упомянул плюралистическую теорию "ста цветов"; вопрос о культе Мао, "большой скачок" и т.д.
И у нас, конечно, насчет этого были свои оговорки в той степени, в какой нам были известны к тому времени конкретная деятельность и практика Коммунистической партии Китая.
- У нас марксизм-ленинизм, и никакая другая теория нам не нужна, сказал я Микояну, - а что касается концепции "ста цветов", то мы ее никогда не принимали и не упоминали.
Между прочим, Микоян говорил и о Мао и, сравнивая его со Сталиным, отметил:
- Единственная разница между Мао Цзэ-дуном и Сталиным в том и состоит, что Мао не отсекает голову своим противникам, а Сталин отсекал. Вот. почему, - сказал далее этот ревизионист, - мы Сталину не могли возражать. Однажды вместе с Хрущевым мы подумали устроить покушение* на него, но бросили эту затею, опасаясь того, что народ и партия не поймут нас.
Мы не высказались о поставленных Микояном вопросах, но, выслушав его до конца, я отметил ему:
- Большие разногласия, возникшие между вами и Коммунистической партией Китая, дело очень серьезное, и мы не понимаем, почему вы дали им усугубиться. Здесь не время и не место их рассматривать. Мы полагаем,
что они должны быть решены вашими партиями.
- Так и будет, - сказал Микоян, и в заключение, на прощание, попросил нас:
- Прошу вас об изложенных мною проблемах ни с кем не говорить, даже с членами вашего Политбюро.
На этой встрече мы поняли, что разногласия и противоречия были очень серьезными, и дошли до крайности. Зная и Хрущева и Микояна, мы полностью отдавали себе отчет в том, что они, возводя обвинения на КП Китая, не исходили из принципиальных позиций.
Разногласия, как это еще больше выяснилось позднее, имелись по ряду принципиальных вопросов, в связи с которыми китайцы, казалось, занимали в то время правильную позицию. Как в официальных речах китайских руководителей, так и в их статьях, особенно в статье под заголовком "Да здравствует ленинизм!", КП Китая правильно трактовала вопросы с теоретической точки зрения и противопоставлялась хрущевцам. Как раз это и задевало последних, поэтому они предупреждали наихудшее.
Сказанное нам Микояном мы обсудили только с товарищами из Политбюро, так как речь шла о весьма деликатном вопросе и нужно было действовать осторожно и осмотрительно. К тому же и советское руководство попросило нас держать этот вопрос в тайне.
Итак, накануне бухарестского Совещания нам были известны китайско-советские разногласия.
