Александр Ржешевский - Вторжение. Судьба генерала Павлова
Но Болдин продолжал бушевать.
— Что он себе думает?
В лесу, южнее Белостока, вдали от штаба фронта он мог позволить себе рассуждать, вместо исполнения приказа, говорить, что Павлов далек от действительности. Хотя и сам не был ближе. Голубев соглашался: с теми силами, которые оставались после сокрушительных ударов германских войск, не только контратаковать, но и удерживать оборону становилось почти невозможно. Насыщенный людьми и техникой Западный округ с началом военных действий оказался пустым, как прохудившаяся лохань. Все части, из которых Павлов приказал создать ударную группу, уже были втянуты в жестокие оборонительные бои. Их била хорошо отлаженная германская машина и умело направляемая. Отступающие войска несли тяжелые потери, в отличие от немцев, и остро нуждались в том, что штаб фронта не мог дать, — боеприпасах, горючем, людских резервах. Виноват в этом был Павлов. Не только перед Москвой, но и перед ним, Болдиным. В душе у Ивана Васильевича давно сложилось мнение, что, если бы он был главкомом, вся оборона была бы организована по-другому. А то, что он как первый заместитель нес прямую ответственность за катастрофу, у него как-то не укладывалось в голове. Перелетев из штаба в 10-ю армию, он как бы оказался в межвластии и ни за что не отвечал. И то, что Голубев согласился с ним, обсуждая возможность, а вернее, невозможность создания ударной группы, еще больше ожесточило его против Павлова.
Можно было возлагать надежды на 6-й механизированный корпус, где половина танков КВ и Т-34 в первых же схватках показали себя. Новые машины составили костяк атакующей русской группы. Немцы не выдержали удара и предпочли увести подвижную технику под защиту артиллерии. Орудия били прямой наводкой, и русские вынуждены были остановиться. Утихомирились, показав бронированный кулак и вселив в немецких генералов растущую тревогу и беспокойство.
Ни Болдин, ни тем более Павлов не знали об этом развернувшемся сражении и не могли принять меры, чтобы закрепить и развить наметившийся успех.
Вместо этого с прибывшим нарочным, который к ночи разыскал генерала Хацкилевича, пришел приказ оставить позиции и занять оборону по реке Свислочи. Ночью корпус начал движение согласно приказу. Взбешенный Хацкилевич прибыл на рассвете в штаб командующего армией. Как образцовый служака, он ни единым выражением не выдал своего бешенства, но сказал, что приказ штаба фронта неправильный. Немцы очухаются и навалятся с утроенной силой. А их надо бить, пока бежали.
— Корпус уже начал отходить? — спросил Голубев, точно собирался, вопреки Павлову, отменить приказ.
Хацкилевич кивнул.
— Так лучше, Михаил Георгиевич! Так лучше! — пробормотал Болдин. — Поверь мне. Немцы быстро идут.
— Дайте снаряды и горючее! — проговорил Хацкилевич. — Иначе танки скоро остановятся.
— Я уже дал указание. Если у Красного бора склады не разбомбили, к вечеру будет горючее, — пообещал Голубев.
Болдин взглянул на командарма. По его собственным данным и по словам начальника тыла армии, возле Красного бора вторые сутки бушевал пожар. Но, зная обстановку, не стал перечить.
— Снаряды экономьте, — добавил Голубев.
Хацкилевич выразительно поглядел на него.
— Так воевать или экономить?
Болдин с удивлением наблюдал, как, выбравшись из танкового боя, чтобы опять нырнуть в ту огненную пучину, генерал сохраняет ровный тон и благородные манеры. Вместо того, чтобы кричать. Видимо, знал, что военачальники, к которым он приехал, все равно не помогут.
Когда начальник тыла, в ответ на приказ Голубева, доложил, что ближайшие склады взорваны, а к хранилищам у Красного бора не подступиться, ни один мускул не дрогнул на лице танкового генерала. Хотя эта весть означала для корпуса окончательный приговор.
Болдин курил и молча смотрел на него с благодарностью. Еще не подозревая, что видит в последний раз. Голубев опять пообещал сделать все возможное. Они были чем-то похожи друг на друга — оба эти генерала — своей рассудительностью, спокойствием. У Хацкилевича было больше седины. Может быть, потому, что в черных волосах она особенно заметна.
Прощание было кратким, достойным. Трое глядевших друг на друга генералов сознавали масштабы постигшего их военного поражения. Разрубленная на куски агонизирующая армия все еще обслуживала их, старалась повернуться и защитить, сообразно поступавшим приказам. Но это были уже заторможенные, неповоротливые движения.
Памятуя павловский приказ, Болдин и Голубев направили 36-ю кавалерийскую дивизию на соединение с танковым корпусом Хацкилевича. Но немецкие бомбардировщики на рассвете настигли конников и расстреляли на марше.
С командного пункта армии отправили в Минск самолетом письмо с просьбой доставить по воздуху горючее и боеприпасы.
Немецкие истребители догнали одинокого посланца на середине пути и сбили играючи. Другой самолет тоже не долетел до цели.
Все эти генеральские действия были по плечу лейтенанту, а не умудренному опытом военачальнику. Каждое начинание непременно заканчивалось неудачей. Пытаясь собрать ударную группу, Болдин пробовал связаться с механизированным корпусом Мостовенко, но по радио и по проводам так и не удалось найти сам корпус и 3-ю армию, куда он входил. Несколько командиров были посланы для связи, но ни один не вернулся.
К исходу третьего дня о контрударе забыли и думать. Из штаба фронта Павлов продолжал ставить задачи несуществующей ударной группе, выстреливать по радио приказы, которых никто не слышал и не принимал. Остатки 10-й армии Голубева сражались фактически в тылу противника. Судя по орудийной пальбе и вечерним всполохам, какие-то подразделения еще жили и продолжали сдерживать силы вторжения. Но управлять ими уже никто не мог.
Спасение пришло неожиданно. На КП прибыл маршал Кулик. Его появление произвело ошеломляющий эффект. Невзирая на обстановку, явился прямо из Москвы. Значит, есть в Центре сила и уверенность. А каковы могут быть полномочия такого посланника? Вероятно, из глубин России идут резервные армии, спешат эшелоны с боеприпасами, горючим, новым оружием. Наконец-то появятся в небе краснозвездные ястребки. Не с пустыми же руками прибыл из столицы маршал? Может быть, какие-то новые идеи возникли в Центре?
Сама возможность того, что вечером Кулик будет докладывать о принятых мерах Сталину в Кремле, приводила генералов в трепет.
С новыми силами, вытянувшись в струнку, Голубев доложил обстановку. Маршал Кулик прошелся по поляне, зашел к радистам, потрогал аппаратуру. Потом вернулся в штабную палатку и произнес многозначительно:
— Да-а-а…
Не умевший командовать полком, он волею судеб вознесся на вершину воинской власти благодаря своим особым качествам, впрочем не редким, а наоборот, позволявшим очень многим бесталанным людям делать карьеру при любых режимах: умению подластиться, поддакнуть, развить чужое мнение, не имея своего. И соглашаться с вышестоящими начальниками, которые это любят.
Болдин и Голубев догадывались, что маршала ждал на секретном взлетном поле новейший самолет-истребитель, который мог поспорить скоростью и вооружением с любым «мессершмитом». Такие самолеты уже начали поступать в армию, но были загублены в первые часы прицельных немецких бомбежек.
Маршал не очень рисковал. Но генералы долгое время не могли поверить, что прибывшая из Москвы фигура оказалась пустышкой. Никаких армейских резервов, боеприпасов и даже соображений за ним не числилось.
Потоптавшись перед палаткой, он вскинул на Болдина чистый, незамутненный беспокойством взгляд и попросил незатейливо:
— Сделайте что-нибудь, голубчик!
Потом повернулся к Голубеву:
— И вы… сделайте что-нибудь!
С тем и отбыл, оставив армейскую верхушку в недоумении: а чего приезжал?
— Странный визит, — кивнул вослед Голубев.
Неожиданно в расположении армейского КП появились солдаты. Оба генерала обалдело смотрели, как бойцы с полной выкладкой движутся беспорядочно и в то же время осмотрительно, точно ступают на чужой территории, готовые к бою. В самой беспорядочности чувствовалась организованность. Обмундирование не висело лохмотьями, как на беглецах, оружие — наизготовке.
— Какая часть? — рявкнул Болдин.
Бойцы, увидев генералов, оробели. Назвали часть.
— Кто командир полка? — спросил Голубев.
— Майор Щепинов, — вразнобой отозвались бойцы.
— А… он жив? Это, надо понимать, головная походная застава?
— Так точно.
Командира полка Голубев знал. Можно сказать, спас недавно. Его сестра была подружкой жены Якира. За это Щепинов поплатился званием: из полковника и командира дивизии стал майором. Могло быть хуже, если бы не вмешательство командарма.
— Разрешите продолжать движение?
