Петр Мультатули - Господь да благословит решение мое (Император Николай II во главе действующей армии и заговор генералов)
В другом месте Данилов приводит слова Сазонова, сказанные им великому князю Николаю Михайловичу, что "все Великие Князья (за исключением все возраставшей популярности Великого Князя Николая Николаевича, несмотря на его удаление на Кавказ), потеряли любовь и уважение русского общества"{473}.
Как известно, "прогрессивный блок" наиболее приемлемой для себя считал кандидатуру великого князя Михаила Александровича в качестве регента. Князь Львов, со своей стороны, хотел видеть на престоле Николая Николаевича и с ним поэтому неоднократно велись беседы. Великий князь был популярен и в политических кругах Антанты, которые имели большое влияние на думских заговорщиков. Естественно, что амбициозные и недалекие члены Дома Романовых, а таковых было перед закатом Империи множество, были не в восторге от подобного возвеличивания великого князя Николая Николаевича. Подыгрывая заговору и всячески интригуя против Николая II, великокняжеские кланы хотели видеть на престоле своих представителей. Особенно в этом была замечена великая княгиня Мария Павловна (старшая), которая мечтала сделать своего сына великого князя Кирилла Владимировича - Императором. На крайний случай великокняжеская семья была готова на воцарение наследника цесаревича Алексея Николаевича при регентстве великого князя Михаила Александровича, но видеть на престоле самолюбивого и плохо скрывающего к ней свое презрение великого князя Николая Николаевича она не хотела. Скорее всего, "съезд" 16 великих князей, о которых говорит Мельгунов, постановил довести до сведения великого князя Николая Николаевича свое отрицательное отношение к его кандидатуре в качестве "правителя .и царя". Иначе трудно объяснить, почему для встречи с Николаем Николаевичем в Тифлис отправился один из самых нелюбимых последним великих князей, и почему Николай Николаевич после встречи с ним так резко отказался от своего участия в заговоре.
Однако, как только до Кавказа дошли известия о февральской революции и отречении Государя, "герцог С.Г. Лейхтенбергский (пасынок великого князя Николая Николаевича) был экстренно командирован в Батум на специальном миноносце для свидания с Николаем Николаевичем. Эта миссия была секретная и настолько срочная, что командиру миноносца дано было предложение "сжечь котлы, но полным ходом доставить герцога к отходу батумского поезда". Тогда ходили слухи, что в контакте с Балтийским флотом и некоторыми войсковыми частями Черноморский флот должен был перейти в Батум и там, и по всему побережью, произвести демонстрацию в пользу Николая Николаевича, и доставить его через Одессу на Румынский фронт и объявить Императором, а герцога Лейхтенбергского - наследником"{474}.
Были такие планы относительно великого князя Николая Николаевича у морского командования или нет, сказать трудно, но ясно, что если они и были, верхушка армии их не поддержала. Для Алексеева и его соратников возвращение Николая Николаевича означала бы возвращение его генералов (Данилова, Янушкевича и др.), которые начали бы наводить свои порядки. Для Алексеева, который с трудом выправлял результаты их "выдающегося" командования в 1914-15 годах, и который рассчитывал на свою ведущую роль в новой расстановке сил,-появление битых генералов во главе с великим князем было совсем нежелательно. У Алексеева были свои планы и "свой" заговор.
Глава 4.
Николай II в западне.
Император Николай II не знал, до какой степени дошло общение между группой Гучкова и его генералами. В условиях с каждым днем растущей изоляции он мог лишь догадываться о каких-то проявлениях этого общения, но общей картины представить не мог. Он не мог себе представить, что обласканный и возвышенный им генерал, человек, с которым они проработали два тяжелых года, человек, с которым они вместе готовили общие стратегические операции и приближали победу, сможет предать его. Тем не менее, Николай II почувствовал опасность.
Анна Вырубова писала, что Государь "высказывал сожаление, что в Петрограде и Царском Селе нет настоящих кадровых войск (в Петрограде стояли резервные полки), и выражал желание, чтобы полки гвардии поочередно приходили в Царское Село на отдых, думаю, чтобы, в случае нужды, предохранить от грозящих беспорядков. Первый приказ последовал Гвардейскому Экипажу выступить с фронта в Царское Село, но почти сейчас же получил контрордер от временного начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала Гурко, заменившего больного генерала Алексеева. Насколько япомню, командир Экипажа испросил тогда дальнейших приказаний Государя через дворцового коменданта. Государь вторично приказал Гвардейскому Экипажу следовать в Царское Село, но, не доходя Царского, снова Экипаж был остановлен высшими властями под предлогом, кажется, карантина, и только после третьего приказания Его Величества прибыл в Царское Село. Государь вызвал и другие гвардейские части. Так, например, он приказал уланам Его Величества следовать в Царское. Но Государь рассказывал, что приехавший генерал Гурко под разными предлогами отклонил приказание Государя"{475}.
Иван Солоневич пишет по этому поводу: "Генералы не могли места найти для запасных батальонов на всем пространстве Империи. Или места в столице Империи для тысяч двадцати фронтовых гвардейцев. Это, конечно, можно объяснить и глупостью; это объяснение наталкивается, однако, на тот факт, что все в мире ограничено, даже человеческая глупость. Это была измена. Заранее обдуманная и заранее спланированная". "В половине февраля, - писал министр внутренних дел Протопопов, - Царь с неудовольствием сообщил мне, что приказал генералу В.И. Гурко прислать в Петроград уланский полк и казаков, но Гурко не выслал указанных частей, а командировал другие, в том числе, моряков гвардейского экипажа (моряки считались революционно настроенными)"{476}.
Об этой измене пишет и великий князь Александр Михайлович: "Каким-то странным и таинственным образом приказ об их отправке в Петербург был отменен. Гвардейская кавалерия и не думала покидать фронт. Я вспомнил о генералах-изменниках, которые окружали Государя"{477}.
В.Н. Воейков писал в своих воспоминаниях: "Государь мне сообщил о выраженном им генералу Гурко желании безотлагательно вернуть в Петроград с фронта одну из двух кавалерийских дивизий. Почему-то это желание царя генералом Гурко исполнено не было, и вместо гвардейской кавалерии он прислал в мое распоряжение в Царское Село находившийся на фронте батальон гвардейского экипажа"{478}.
Перед Царем все более разверзалась пропасть. Как писал адвокат Н.П. Карабчевский: "Бедный Царь ездил в Ставку и обратно, сжимал в объятиях неразлучного с ним любимого сына и - увы! -- не чувствовал и не сознавал, что под его ногами уже звучит зловещая пустота. Незримой для него подземной работой пропасть подкопана была уже под его ногами. Еще шаг, другой, - и уже безразлично, твердый или осторожный, - и подкоп неминуемо обрушится, и пропасть поглотит его".{479}
В середине февраля 1917 года, прервав проводимое им лечение почечной болезни, в Ставку поспешно вернулся генерал-адъютант Алексеев. Официальным объяснением этой поспешности было желание последнего непосредственно руководить подготовкой предстоящего летнего наступления. Это объяснение не выдерживает критики. Наступление намечалось на лето 1917 года и непосредственного присутствия начальника штаба в Ставке за 3 месяца до его начала не требовалось. Тем более, что и находясь в Крыму, Алексеев продолжал руководить его подготовкой. Дочь Алексеева пишет: "По свидетельству генерала М. Борисова, генерал Гурко""все важнейшие меры обязан был докладывать Государю, не иначе, как с получением из Севастополя мнения генерала Алексеева". В декабре 1916 года генерал Алексеев, уже вставший с кровати, послал план действий на 1917 год, который и был утвержден"{480}. Зачем Алексееву ехать в Ставку, поспешно, не долечившись, если план кампании уже им утвержден?
Прибыв в Могилев, Алексеев стал немедленно настаивать, чтобы Николай II вернулся в Ставку. "Из имеющихся источников, - пишет Г.М. Катков, - неясно, почему Алексеев настаивал на личном присутствии Верховного Главнокомандующего. Баронесса Буксгевден, в то время фрейлина императрицы, в своих мемуарах совершенно определенно говорит, что Государь выехал по телеграфной просьбе генерала Алексеева, не зная, в чем именно заключается спешное дело, требующее его присутствия. Это обстоятельство обретает известное значение в связи с показаниями Гучкова Муравьевской комиссии, что дворцовый переворот намечался на март и что для осуществления его предполагалось захватить Императорский поезд по дороге между Петроградом и Могилевом. Была ли просьба Алексеева (он мог и не знать, что эта просьба передана Царю) частью подготовки к перевороту? Во всяком случае, в этот момент никаких особо важных решений в Ставке, как будто, не принимали, и, судя по письмам Николая II жене, он надеялся скоро закончить текущие дела и вернуться в Петроград. [...] В свете последующих событий отъезд Императора в Могилев, предпринятый по настоянию Алексеева, представляется фактом, имевшим величайшее бедствие"{481}.
