Д Туган-Барановский - Лошадь, которую я пытался обуздать
Та же мысль высказывалась первым консулом уже не анонимно, а открыто в его прокламации от 8 марта 1800 г. по случаю начала военных действий: "Французы, вы хотите мира. Ваше правительство этого особенно желает: его первые помыслы, его постоянные действия были направлены на достижение этого". Заканчивалась прокламация призывом, что в этих условиях, когда заключению мира мешает Англия, нужно быть хорошим французом [75].
Во время возобновления военных действий первый консул очень внимательно наблюдал за международной обстановкой и не упускал ни одного шанса использовать ее в свою пользу. Он живо откликался на события, происхбдившие за пределами Франции. Осудил 17 апреля 1801 г. в "Мониторе" бомбардировку Копенгагена, предпринятую флотом Нельсона в ответ на присоединение Дании к так называемой лиге нейтральных стран [76]. Поместил также в "Мониторе" небольшую, но очень едкую заметку по случаю убийства в России Павла I, к которому были причастны англичане. В "Мониторе" говорилось:
"Павел I скончался в ночь с 24 на 25 марта. Английская эскадра прошла 3унд 31. История установит связь, которая может существовать между этими двумя событиями" [77].
Вероятно, эту заметку было неприятно читать сыну Павла I - Александру I, который также имел отношение к заговору. Первый консул из различных источников получил достоверные сведения об обстоятельствах убийства российского императора. Поэтому нет оснований сомневаться в его осведомленности, как и в том, что своей заметкой он хотел указать европейскому общественному мнению, что Павла I убили по наущению англичан и Александра I из-за его хороших отношений с Францией.
Вторично этот сюжет Наполеон затронул в 1804 г. в связи с тем, что Россия в своей ноте протестовала против казни во Франции потомка Бурбонов герцога Энгиенского. Тогда первый консул продиктовал Ш.-М. Талейрану крайне язвительный ответ:
"В чем причины странной претензии России? Когда император Павел скончался под ударами убийц, нанятых Англией, не Франция ли первая предложила воспользоваться политическом правом и выяснить обстоятельства этой ужасной тайны? И если бы организаторы заговора были арестованы в двух лье от русской границы, то запросил бы Петербургский кабинет объяснения по поводу этого нарушения территории?" [78].
За этими двумя вроде бы невинными вопросами крылся большой смысл. Наполеон весьма ехидно указал Александру I, что убийцы его отца не только не арестованы, но и находятся в русской столице, а не за границей, и пользуются в Петербурге всеми возможными благами, а сам Александр I, следовательно, является одним из главных виновников убийства своего отца.
Заметка в "Монитере" показывает Наполеона незаурядным мастером политической полемики. Но особенно много статей на международные темы было опубликовано во время заключения Люневильского и.Амьенского мира. 11 июля 1801 г. в "Монитере" появилась очень резкая статья против Питта, в которой первый консул писал, что хотел бы отправить в военные лагеря Питта и его министров, чтобы там показать им войну во всех ее проявлениях [79]. Затем последовала заметка 2 февраля 1802 г. в защиту критикуемой англичанами экспедиции на СантоДоминго с целью усмирения восстания Туссен-Лувертюра [80]. Ожесточенная полемика продолжалась даже во время переговоров, завершившихся подписанием 25 марта 1802 г. в Амьене мира. Незадолго до этого, 14 марта, Наполеон опубликовал в "Мониторе" новую статью уже против английских газет, которые "кричали, что первый консул не желает мира" и английское правительство обмануто [81]. Затем, 22 марта, в "Мониторе" появился ответ Виндхэму по поводу его заявлений в парламенте об экспансионистских намерениях Франции [82].
Несколько статей первый консул посвятил полемике с английскими газетами, где часто появлялись направленные против него лично заметки и карикатуры [83]. 5 ноября 1802 г. Наполеон выступил в "Мониторе" с анонимным заявлением, что Англия хочет подчинить себе Швейцарию [84]. 1 января 1803 г. в "Мониторе" опять появилась его статья, в которой ответственность за все войны на континенте возлагалась исключительно на Англию [85]. Постепенно тон французской прессы, как и английской, становился все более угрожающим. "Дух безумия, - писал первый консул 23 мая 1803 г., - опять с некоторых пор овладел Английским правительством. Оно думает, следовательно, что у нас нет ни армий, ни чернил" [86].
В это время уже началось создание во Франции Булонского лагеря, предназначенного для подготовки к высадке на побережье Англии. Вся Европа шла навстречу новой войне, на горизонте уже вырисовывались очертания третьей коалиции. Но Наполеон не отступал от своей позы миротворца. Воспользовавшись раскрытием в Париже английского заговора Пишегро и Ж. Кадудаля, он написал статью, которая заканчивалась грозным предостережением Англии: "Мене, текел, перес" [87].
Как видим, французская пресса была очень активна в антианглийской пропаганде, и, пожалуй, едва ли не первую роль в ней играл сам первый консул. Вероятно, своими порой действительно талантливыми статьями и заметками, бившими не в бровь, а в глаз, ему удавалось создавать у соотечественников впечатление о мирных устремлениях французского правительства. Известны даже случаи, когда первый консул посылал за границу, включая и Англию, доверенных лиц с целью написания репортажей о своих путешествиях.
Одним из близких к Наполеону публицистов был Ж. Фьеве, автор памфлета "О 18 брюмера, противостоящем системе террора". Статьи Фьеве об Англии настолько понравились первому консулу, что в 1802 г. в Париже они вышли отдельным сборником [88].
Обратимся теперь к очень важной теме, которой официальная пропаганда должна была уделять немалое внимание и которая требовала особо тонкого подхода - теме Французской революции. Ей Наполеон придавал большое значение. В написанной им прокламации по случаю принятия конституции VIII г. говорилось: "Революция консолидировалась в соответствии с теми целями, которые были поставлены в самом ее начале. Революция закончилась!". Отметим также, что все сенатус-консульты, т. е. сенатские разъяснения конституции, вплоть до 1804 г. включительно говорили о закреплении основных завоеваний Революции.
Какая же оценка давалась революции в официальных публикациях? Конечно, при Наполеоне на эту тему публиковалось гораздо меныце работ, чем в предыдущие годы. Но было бы неверно, как делал Тарле, отрицать издание их вообще. В годы консульства вышла двухтомная работа об Исполнительной Директории, написанная в основном по официальным документам [89]. И тогда же появилось трехтомное богато иллюстрированное издание "Исторические картины Французской революции", очень большого формата 55 х 35 см [90]. Оно рассказывало о Революции с ее начала - от клятвы в зале для игры в мяч 20 июня 1789 г. и взятия Бастилии до 18 брюмера 1799 г. и даже до конкордата 1801 г. Каждое крупное событие иллюстрировалось отлично выполненными гравюрами известных художников Франции. Но эти три тома были предназначены не только для развлекательного чтения. В них была отражена определенная концепция, заключавшая в себе оценку как самой Революции, так и настоящего положения Франции. В целом революция характеризовалась положительно, осуждался феодальный режим, приветствовалось взятие Бастилии, провозглашение Республики. Высоко оценивалась борьба народа с интервентами, деятельность генерала Бонапарта в Италии и Египте.
Переворот 18 брюмера - это видно из самой структуры работы и ее содержания - рассматривался в духе наполеоновской концепции: как окончание Революции [91]. Однако особенностью этих трех книг было критическое отношение, если не сказать враждебное, к якобинцам и якобинскому террору. Якобинская конституция, хотя и характеризовалась как республиканская, но отмечалось, что она была "использована в целях насилия" [92]. Очень подробно описывался якобинский террор, причем текст сопровождался впечатляющими гравюрами, изображающими муки осужденных. В целом симпатии авторов книги были явно на стороне жертв террора. Перечислим только названия гравюр, чтобы понять общий тон произведения: "Взятие Лиона 9 октября 1793 г.", "Казнь 21 жирондиста-депутата", "Смерть Байи, 12 ноября 1793 г.", "Утопление в Луаре по приказу злодея Каррье", "Кондорсе кончает жизнь самоубийством". Все эти гравюры и сам текст создавали в совокупности жуткое представление об якобинском терроре. Вместе с тем авторы книги с симпатией отзывались о Шарлотте Кордэ, убийце Марата, по их словам, "отважной девушке". Сочувственно характеризовалась ими и Сесилия Рено, пытавшаяся убить М. Робеспьера. Причем текст сопровождался соответствующей гравюрой: "Арест Сесилии Рено у Робеспьера" [93]. Якобинским вождям давалась отрицательная оценка.
События 9 термидора 1794 г. открыли перспективы нормальной жизни: "Когда Робеспьер и его сообщники были казнены, руки палачей остановились; тела казненных были погребены; бастилии закрыты; молнии перестали сверкать над головами граждан; и если еще бушевала вдали гроза, то возникала надежда увидеть вскоре очистившееся от туч небо, более спокойное и ясное" [94].
