Морис Симашко - Хадж Хайяма
А что стало с теми?.. Он поехал учиться дальше в Балх, а Бабура дядя увез в Герат. Там и прожил он жизнь, искренне радуясь и никого не обижая... Садык, говорят, был сборщиком налогов, потом стал купцом. Сейчас он уважаемый человек где-то в Казвине. Кажется, старшина духовной общины...
В базарной чайхане люди пили чай из белых пиал, выплескивали в пыль грязно-зеленые остатки. Он обернулся и посмотрел на Шахристан... Долго стоял он у высокой стены. Бородатый стражник -- кафир не обращал на него никакого внимания. Лошадь лениво отгоняла хвостом мух. Зубы у стражника были желтыми от тертого наса1. Значит, все же у лошадей тогда белели зубы...
В груди была спокойная пустота, когда переступил он порог родного дома. Даже деревья здесь выросли другие... Разве он лежал на этой крыше и смотрел, как молится шейх?! Да, там сейчас высокий глухой забор. Тогда еще отгородил сосед захваченный участок. А отец умер вскоре: так и не оправился от Шахристана. Шейх донес, чтобы отобрать у них сад!..
----
1 Нас - размолотый табак с примесями
Живущих здесь людей не было дома. Мальчик лет десяти с удивлением смотрел на чужого старика в полосатом дорожном халате. Старик зашел во двор и долго стоял, глядя на их крышу...
И только вьшдя на улицу, он вздрогнул: у соседней калитки грелся на солнце человек. Волосы его потемнели от глубокой старости, воротник мягкой шубы поддерживал неподвижную голову. Это была лишь чудом сохранившаяся оболочка человека. Но он сразу узнал...
Когда он подошел, шейх не пошевелился: глаза его давно уже ничего не видели, уши не слышали. Шейху было холодно: ни солнце, ни шуба 'не могли уже согреть того, что осталось от этого человека.
Старец, видимо, почувствовал, что от него заслоняют солнце. Высохшие синие руки дрогнули, маленькая жилка забилась на тонкой шее...
Он повернулся и пошел. Ни минуты не мог он оставаться в этом городе!
Что-то непонятное происходило с ним... Оставив позади тесные улицы, он пошел тише. Сердце постепенно успокаивалось...
Откуда же вырвался вдруг этот бурный поток сил?! Тело стало гибким, невесомым, захотелось бежать с горы. Он остановился, не понимая...
Мальчиком он много раз бывал здесь, на окраине. Где-то совсем наверху чуть слышно шумели деревья, пели птицы, струйками лилось солнце. В световых проемах блестели паутинки. И вдруг он понял...
Деревья цвели!.. Тяжелая знойная осень усыпляла остывающую землю. Все сытое, расчетливое готовилось зарыться поглубже, уйти в небытие. А тугие радостные бутоны раскрывались навстречу тупому холоду. Тревожным соком бродили дерзкие молодые побеги, почки вот-вот должны были лопнуть...
На опушке садовник молча поливал цветы. Вода тяжело падала на светлые лепестки. Они лишь вздрагивали. Холодные капли скатывались вниз, на теплую землю. Пахло дождем, грозами. Пчелы двигались в неподвижном воздухе, неслышно опускались на тяжелые бутоны,..
Здесь не было заборов, и деревья цвели дважды в году!
В Исфагане он пошел на гору, где молились когда-то поклоняющиеся Огню. Кумирня была разрушена Грубым бурьяном поросли тропинки.. Долго стоял он в отдалении, глядя на то место, где увидел когда-то Рей... Внизу, в старых трущобах, висели вниз головами летучие мыши. Местный дихкан повел жестокую войну с пороком. Дома греха были уничтожены, кувшины разбиты, безбожники изгнаны...
Черепки усеивали землю .
Уже уходя из города, он увидел в глухом переулке двух правоверных. Судя по чалмам и халатам, это были не простые люди. Ухватив собеседника за рукав, один из них что-то громко кричал о развратных безбожниках. Ноги его подгибались... Ветерок донес резкий запах Да, он не ошибся: борцы с пороком бьыи пьяны как свиньи!
Он уже привык к дороге... Одно и то же волновало невыдуманный мир: мясо стало дешевле, зато пшеница дорожает. Сначала это говорили круглолицые тюрки, потом рассудительные персы, подвижные армяне, смуглые узкоскулые арабы. И каждый печалился о своем Расул-аге, который ранил руку серпом, стоял у кузнечной печи, умирал, оставляя детей...
Это и было дорогой: долгой, полной высокой земной мудрости...
Он знал, что Мекка такая. Маленькие слепые улицы, своры голодных собак, крикливый базар И пыль . Прямо в пыль клали торговцы пустые мешки. Сверху липкими кучками рассыпали изюм, колотые орехи, финики Мелкие злые мухи прилипали к лицу Лапки их были сладкими...
В караван-сарае купец ругался с хозяином Купца с вечера напоили и обокрали. Хозяин кричал, что не отвечает за дураков, которые пьют с первым встречным в таком городе Оба через слово поминали бога.
На пути к Каабе он задержался .. В пыли возились дети. Они весело бросали ею друг в друга, и пыль набивалась в глаза, нос, уши Звеня колокольчиками, шли над ними тяжелые дикие верблюды. Мальчик закатился под широкую мохнатую ногу. Верблюд стоял с поднятой ногой И не опустил ее, пока ребенок не выбрался...
Обычный камень, каких сотни падают с неба, был перед ним. Чтобы не оставалось и тени сомнения, камень был вправлен в геометрически точный куб храма. Трудно было найти более яркое воплощение мертвой Догмы!
Это мог сделать лишь поэт. Через всю жизнь он должен был совершить свой трудный хадж, чтобы понять Пророка. Нет, не был Пророк только важным напыщенным патриархом, как и не был он только хитрым купцом. Человеком был Мухаммед, сын Абдаллаха из Гашима -- рода важных патриархов и хитрых купцов.
Не одни прибыли или слава вели Пророка из Мекки в Медину. Разве не пылала в его глазах всепобеждающая вера в любовь и братство, которые нес он людям? И пошли бы разве за ним без этой страстной веры7 Никогда еще голая арифметика не вдохновляла людей'
В Ночь Предопределении -- двадцать седьмую ночь месяца Рамадана -передал Мухаммеду божественное учение архангел Джебраил .
Пророк не лгал .. Творчество -- всегда чудо Когда к нему самому приходили истины переменных величин, сходились параллельные линии, рождалось слово, не принимал разве он это За откровение самого бога?!
Не злое и поддельное, обычные для его времени понятия добра и справедливости внушал Пророк Любя и беспокоясь, заковывал он их в камень. Пророк хотел сделать людей счастливыми навеки'.
А Рей?.. В ней ведь отрицалось само понятие камня. Пророку казалось, что с камнем она погубит и человека. В своей наивности гения он закрыл лицо Рей...
Через сколько времени услышал Пророк, как, ругаясь в караван-сарае, купцы призывают бога в свидетели?! Закованный в камень бог сразу становился догмой. И как всякой догмой, ею тут же начинали спекулировать ..
Вот когда появилось страдание в глазах Пророка! Пытаясь спасти учение, возводил он все новые стены, сам угрожал вечными страданиями, требовал покорности. Старые, давно знакомые людям догмы использовались как пугала и приманки... Это лишь ускорило крушение. Уже не купцы клялись в караван-сараях. Брат доносил на брата, оправдываясь затертым знаком бога и именем еще живого Пророка его!
Мухаммед, сын Абдаллаха из рода Гашим, пытался расталкивать камни. Но было уже поздно: пальцы его дробились, ногти срывались. Умирая, Пророк кричал...
Паломники заволновались. Один за другим они поспешно стали уходить в пустыню.. Ему кричали что-то, звали, но он не пошел... Из Мекки он нес большую тяжелую чалму. Кому нужна она?..
Задумавшись, сидел он под истертой верблюжьими боками пальмой. Неслышно текла вода из-под камня. В вязком горячем воздухе висела тяжелая тишина. Узкие твердые листья скручивались в ожидании бури...
Послышался неясный шум, раскатистое ржание. Что-то зазвенело. Он поднял голову... Одетые в железо люди были уже близко. Железо держали их руки. Железом были закрыты тяжелые лохматые лошади. Все покрывали длинные белые плащи с красными крестами через всю спину...
Их было человек тридцать. Подъехав к воде, они начали помогать друг другу слезать с лошадей, расстегивать тяжелую одежду. Он с удивлением увидел белый сверток в руках одного...
Одетый в железо человек положил сверток на землю и направился к нему. Холодно смотрели синие немигающие глаза. Вились мягкие светлые волосы, окаймляя твердые скулы и широкий тупой подбородок. Постояв, варвар ударил его по лицу. Боли он не почувствовал, лишь вкус крови во рту.
Еще раз поднялся большой кулак. Одетый в железо человек смотрел ему в глаза...
Варвар не ударил его во второй раз... С ним уже бывало, когда готовый броситься бык мотал вдруг головой и отходил в сторону.
Он встал и пошел в пустыню. Кто знает, что заставило его остановиться... Видимо, белый сверток. Сев на камень, он стал издали смотреть на одетых в железо людей...
Они уже расседлали лошадей, напоили их. Воткнув в песок сбитый из дерева крест, варвары опустились на колени и хриплыми нестройными голосами запели что-то... Он слышал об этом прибитом к кресту боге. Бог плакал от боли, а люди увековечивали его слезы в мертвом дереве. Воздух густел. Листья все скручивались.
