Владимир Соловьев - Современники и потомки о восстании С.Т. Разина
Датированная 15 февраля 1671 г. рукопись донесения носит весьма претенциозный и пышный заголовок: «Повествование о величайшей на памяти человечества победе, или Полный разгром великого бунтовщика Степана Разина и его стотысячной армии великим царем России и его прославленным генералом Долгоруковым»[29]. Все в донесении свидетельствует о том, что оно написано человеком, находившимся на грани паники, потрясенным успехами разинцев и озабоченным как собственной участью, так и сохранностью вверенных его попечению товаров. «Долгое время, — пишет он хозяину, — мы здесь ежедневно пребывали в страхе, что с минуты на минуту… нас бесчеловечно лишат жизни, а имущество ваше и других достопочтенных хозяев разграбят и присвоят». Неизвестный англичанин сообщает также, что «верным подданным великого государя воображение рисовало лишь один возможный конец — неизбежное падение величия… державы…». Перепуганный фактор и не пытается скрыть огромного облегчения, ввиду того, что волею судеб опасность миновала: «провидение так защитило нас… что если бы времена чудес не миновали, то внезапный наш переход от слез к огромной радости можно было бы воистину почитать чудом»[30]. Автор донесения, конечно, и в самом деле натерпелся немалого страху, но многое в его послании наводит на мысль о намеренном нагнетании испытанных ужасов, сгущении красок, дабы показать, в какой жуткой обстановке ему пришлось жить, в каких экстремальных условиях, с риском для жизни, защищал он интересы компании. Очевидно, фактор рассчитывал, что хозяин, вникнув в его положение, выше оценит его услуги. Все же на всякий случай он подстраховывается и как бы походя замечает: «Сэр, вот самое близкое к истине, что я могу сообщить…» То есть этим как бы оговаривается право на ошибку, на допуск ложной информации и сомнительных сведений, что должно выглядеть вполне естественно, если учесть неспокойность сложившейся в России ситуации и царящую там в верхах суматоху. Однако ни завышенность оценок, ни чрезмерность эпитетов, ни мифические сражения, о которых идет речь в донесении, ни целый ряд явных преувеличений и недостоверных подробностей (например, об участии в боях против разинцев царя, боявшегося потерять корону и т. п.), ни другие неточности не перечеркивают значение «Повествования…». Да, в нем есть и прямой авторский вымысел, и эмоциональный перебор, и обывательская неразборчивость в воспроизведении слухов и толков. Но это ведь не менее интересно, чем документально подтвержденные свидетельства, поскольку строки донесения отражают настроения правящих сословий общества, впечатления иностранцев, прогнозы и домыслы перед лицом набирающего все большую силу народного движения. Автор «Повествования…» желает своему королю, народу и стране «никогда не знать тех страхов», которые он испытал, будучи в России[31].
«Сообщение касательно подробностей мятежа…» было написано в сентябре 1671 г. или кем-то из представителей английской миссии в России, или служилым человеком (может быть, офицером), который был нанят в войско Алексея Михайловича. Судя по указанию в конце записок, автор завершил их в Архангельске и частично на корабле «Царица Эсфирь», которым он возвратился в Великобританию.
В отличие от «Повествования…» фактическая сторона «Сообщения…» заслуживает куда большего доверия. Автор предпочитает не пробавляться смутными слухами и известиями. Вполне вероятно, что это человек, имевший доступ к официальным, а возможно, и неофициальным правительственным источникам. Не исключено, что он имел доступ ко двору великого государя и знаком со многими царскими сановниками. Неведомый англичанин в целом придерживается той же трактовки событий, что и администрация Алексея Михайловича, но приводит немало собственных суждений и наблюдений, весьма важных для понимания социальной природы разинского движения и его международного значения. Насыщенность фактами, яркая, не без литературного блеска, манера изложения, а главное — знание предмета привлекли к «Сообщению…» большое внимание современников. Правда, это имело и другие последствия: из анонимного сочинения как кладезя редких сведений о восстании в России начали широко черпать данные многие из авторов, взявшихся за описание тех же событий: голландцы Я. Стрейс, Б. Койэтт, швед Э. Кемпфер, француз Ж. Шарден и др.
Крайне враждебная интерпретация крупнейшего народного выступления в России ведет к тому, что причиной, его вызвавшей, в «Сообщении…» назван «злонамеренный» и бунтарский дух Разина[32]. Но, противореча самому же себе, анонимный автор вынужден отметить и другие причины. Так, им признается, что Разин получил огромную поддержку, поскольку прямо заявил о своих целях: «Повсюду обещал он народу… вольность и избавление от ига… бояр и дворян, которые, как говорил он, держат страну под гнетом». «В самой Москве, — сказано в „Сообщении…“, — люди открыто восхваляли Стеньку, полагая, что ищет он общего блага и свободы для народа»[33]. Здесь очень точно схвачена основная суть знаменитых «прелестных» писем восставших, встретивших горячий отклик в массах.
Та же двойственность оценок имеет место в «Сообщении…» и при объяснении успехов восставших. С одной стороны, неизвестный англичанин считает, что «Стенька столь преуспел в своем умысле» лишь «посредством козней» и с помощью «подлых уловок» (имеется в виду дезинформация по поводу царевича Алексея и бывшего патриарха Никона, которые якобы заодно с повстанцами и т. п.); с другой же — констатирует: «…ежели бы силы мятежников… соединились и действовали согласно, нелегко было бы государеву войску противостоять им и одолеть их»[34]. При всей своей антипатии к восставшим автор «Сообщения…» воздает им должное как людям, которые не только умеют драться отчаянно, но и встречают смерть «с мужеством необыкновенным, будучи в твердом убеждении, что умирают они за правое дело». Всячески подчеркивая и выделяя в действиях восставших фактор террора, английский современник в то же время достаточно объективно описывает кровавую бойню, учиненную царскими карателями над разницами под Арзамасом: «Место сие являло зрелище ужасное и напоминало собой преддверие ада»[35]. В этих словах можно уловить если не промельк сочувствия жертвам репрессий, то во всяком случае осуждение столь массовой и неоправданно жестокой расправы над участниками восстания.
По-английски сдержанно отзывается о «великом мятежнике Разине» Томас Хебдон — доверенное лицо британской Русской компании короля, один из наиболее влиятельных деловых зарубежных людей в Москве. Письмо, адресованное им своему соотечественнику— торговому представителю Р. Даниелю, датировано 6 июня 1671 г., т. е. днем казни С. Т. Разина, и написано под впечатлением этой страшной экзекуции, которую Хебдону в числе многих других иностранцев довелось наблюдать лично[36]. Но письмо интересно и как памятник человеческой мысли. Т. Хебдон тщится писать с возможной бесстрастностью, не выказывая сочувствия ни правительству царя Алексея, ни разницам. Эта позиция холодного наблюдателя проявляется у него куда заметнее, чем у анонимных английских авторов «Повествования…» и «Сообщения…». Те столь рьяно и ожесточенно обрушиваются на восставших, словно и не воспитывались в доброй старой Англии, где еще в XIII в. была принята Великая хартия Вольностей и где в 1688 г., т. е. 17 лет спустя после разинского движения, парламент проведет исторический Билль о правах, декларирующий права и свободы подданных и ограничивающий монархию.
Однако за внешним объективизмом Хебдона скрывается вовсе не социально-политическая нейтральность, а однозначная враждебность по отношению к восставшим. Так, английский очевидец не в силах скрыть своего удовлетворения по поводу того, что четвертованное тело Разина палачи оставили псам на съедение: «…смерть, — пишет Хебдон, — достойная такого злодея».
Резкое неприятие народного движения — отличительная черта «Записок» голландского офицера Л. Фабрициуса, завербовавшегося на военную службу в Россию. В июне 1670 г. Фабрициус попадает в плен к разинцам и становится свидетелем взятия Астрахани и установления в городе казацких порядков. То, что он видит, вызывает у него протест и ярость, но Фабрициус вынужден скрывать свои подлинные чувства и, видимо, внешне ведет себя по отношению к восставшим вполне лояльно. Не исключено даже, что он был приставлен к артиллерии и скрепя сердце обучал разинцев стрельбе из пушек. Зато пятнадцать лет спустя после этих событий, при составлении своих автобиографических записок, Фабрициус дал волю своим страстям и задним числом обрушил тысячу проклятий на головы восставших, которых он именует не иначе, как «подлыми канальями», «кровавыми собаками», «кровожадными псами», «убийцами», «разбойниками» и т. д. и т. п.[37]. Но, как и автор «Сообщения…», Л. Фабрициус в целом ряде случаев поднимается выше собственных пристрастий и предпочтений и с неожиданной непредвзятостью показывает тенденции и цели движения, его размах и пафос. Хорошо зная русский язык, голландский офицер, вероятно, не понаслышке знал о содержании разинских призывов. Он довольно точно передает, что повстанческий предводитель «сулил вскоре освободить всех от ярма и рабства боярского, к чему, — продолжает Фабрициус, — простолюдины охотно прислушивались…»[38]. Как бы ни обуревало автора негодование, как бы ни застилала ему глаза ненависть к восставшим, он, быть может, против собственной воли, чисто механически, наряду со сценами разгула и погромов в разинской Астрахани отражает в своих «Записках» не только разрушительное, но и созидательное начало движения. Фабрициус неоднократно сталкивается со стремлением восставших поддерживать в городе полный порядок, наладить нормальную жизнь. Не без злорадного удовлетворения он сообщает о неудачной, разбившейся о саботаж иноземных купцов попытке разинцев ввести в Астрахани свободную и беспошлинную торговлю. В то же время Фабрициус с удивлением фиксирует, что стоило С. Т. Разину «что-либо приказать, как все мгновенно приводилось в исполнение». Магическое воздействие оказывала и оттиснутая на воске печать атамана. «Столь беспрекословное послушание, — пишет Фабрициус, — привело к такому почитанию этого злодея (т. е. С. Т. Разина. — В. С.), что все перед ним дрожало и трепетало и волю его исполняли с нижайшей покорностью»[39].
