Н. Пруцков - Литература конца XIX – начала XX века
В 10-е гг. возникают новые модернистские творческие объединения. Одно из них представляли акмеисты, поднявшие бунт против символизма, но вместе с тем тесно связанные с ним. Шумно заявил о себе ниспровергающий все футуризм, претендовавший на ведущее положение в литературе, но воспринятый современниками лишь как буйное детство талантливой молодежи.
Наиболее значимыми и определившими развитие искусства слова в 10-е гг. оказались изменения, происходившие в символистской и реалистической литературе.
В последних номерах 1909 г. журналы символистов «Весы» и «Золотое руно» объявили о своем прекращении, мотивируя это тем, что поставленные ими цели осуществлены, символизм достиг рубежа своего воздействия, — иными словами, символизм победил. Однако реальные факты свидетельствовали о падении интереса к символизму как литературному направлению: оно уже изжило себя.
Путь символизма был сложным и противоречивым. Отстаивая — порою весьма запальчиво — свои философско-эстетические воззрения, свою «свободу» художников, свое противостояние реализму, символисты все же не могли не сознавать, как значительна была революционная буря и каким замкнутым оказался их собственный мирок в сравнении с происходящими событиями. К концу 1900-х гг. искусственная изоляция от жгучих проблем современности уже тяготит самих символистов, они ищут новых путей для себя.
Символисты не перестали быть символистами, но явный поворот их от созданной ими мифологизированной жизни к реальной действительности был очевиден. Особенно показательно в этом плане творчество Блока, которое, как показывают его исследователи, начинает сближаться с реалистической эстетикой.
Не могло остаться незамеченным и все более углубляющееся изображение действительности в произведениях реалистов, которые сопрягают теперь в своем восприятии текущее, современное с более общими, в том числе вечными проблемами.
Критика заговорила о «возрождении реализма», о возвращении литературы «к быту», но в трактовке этого возвращения и его причин наметилось два резко противостоящих суждения.
Марксистская и демократическая критика обратила основное внимание на социально-историческую обусловленность новых идейно-художественных исканий, связывая их с новым революционным подъемом в стране, который усилил приобщение писателей к общественной проблематике. Это особо было подчеркнуто в статье М. Калинина (А. Кариняна) «Возрождение реализма» (1914). Возвращение «к быту» означало для этой критики усиление социальной обусловленности изображаемого, сочетаемой с новыми художественными средствами.
Но были критики, которым казалось, что «возрождение реализма» произошло на путях сближения реализма и символизма, которое выразилось в стремлении раскрывать за внешней правдой вещей и отдельных явлений их «внутреннюю сущность» и общий смысл жизни.[28] Изменения, происходящие в литературе 10-х гг., эти критики связывали также с художественной учебой реалистов у символистов. Таким образом, к воздействию символизма относилось и то, что всегда было характерно для русского реализма (его философская окрашенность, интерес к проблеме: человек и мироздание), и то, что было присуще современному реализму уже на более раннем этапе его развития. Вспомним некоторые особенности реализма рубежа веков.
Для литературы конца XIX — начала XX в. знаменательно не только обновление и видоизменение проблематики (так, разительно изменялась деревенская проблематика), не только повышение внимания к социальным процессам жизни и смена основных героев. Значительно изменилось само художественное мышление. Это было характерно и для других видов искусства.[29] На путях художественных поисков нередко возникали переклички в творчестве представителей литературы, театра, живописи и музыки. Исследователи уже отметили одновременное проникновение импрессионизма в русскую живопись и литературу, близость романтических тенденций в литературе и музыке, творческую близость отдельных талантов (Чехов — Левитан — Чайковский; Врубель и Блок). Происходило взаимообогащение искусства и литературы. Художники пристально следили за тем, что делается в литературе; писатели (Бунин, Сергеев-Ценский и др.) говорили, что художники научили их видеть.
Одной из характернейших черт реалистической литературы 1881–1910-х гг. стало стремление к лаконизму, к большей емкости художественных средств.
Роман уступает теперь место более мобильным жанрам — повести и рассказу, при этом господство малых жанров сопровождается все увеличивающимся размыванием границ между ними. В 1890–1900-е гг. писатели часто называют одни и те же произведения то романами, то повестями. Сближаются повесть и рассказ, рассказ и очерк, из которого исчезает сугубо социологический элемент, характерный для очерка 70–80-х гг. Произведения, публикуемые в газетах, авторы часто называют очерками, а включая их в свои сборники, именуют рассказами. Это не факт невнимания к обозначению жанра, а констатация видоизменения характера самих жанров. Так, повесть рубежа веков несет большую, чем ранее, нагрузку в раскрытии жизненных явлений.
Происходило взаимодействие разных жанров. Процесс этот мало изучен, но примечательно, что исследователи наших дней стали порою употреблять термин «повесть-роман», обозначая тем самым появление в конце века новой разновидности повести. О неустойчивости жанровых обозначений выразительно говорило творчество А. Амфитеатрова, называвшего свои крупные произведения — трилогии («Паутина», «Дочь Виктории Павловны» и др.) — «романами в трех повестях».
В плане сближения различных жанров весьма характерно творчество Чехова, который сблизил повесть и драму, что вызвало вначале недоумение и сопротивление современников. Именно на почве этого сближения произошло охлаждение взаимоотношений Чехова и Д. Григоровича, который тепло приветствовал вхождение Чехова-прозаика в литературу, но не понял новаторства его драматургии.
Отвергнув неторопливую речь и пространные описания литераторов XIX столетия, писатели нового времени стремились в своих описаниях воспроизводить лишь самое характерное, полагая, что современный читатель сможет сам дорисовать или оценить показываемое ему. Примечательна одна из реплик Чехова. М. Ковалевский вспоминает римскую беседу с писателем после того, как они увидели в первый день великого поста в соборе св. Петра пеструю процессию «выкуривания следов карнавала». «„Для беллетриста, — заметил я ему, — пишет Ковалевский, — виденное не лишено некоторой прелести, хорошая тема для описания“. — Нимало, — ответил он мне. — Современный рассказчик вынужден был бы удовольствоваться одной фразой: „Тянулась глупая процессия“».[30]
Стремление к емкости вызывало тщательный отбор деталей, которые заменяли развернутое описание. Возросла роль ассоциативности художественного мышления. Это характерно и для реалистов, и для символистов.
Литературе начала века свойственна стихия лиризма. На рубеже веков лиризм — одно из действенных средств раскрытия миропонимания автора и изображаемого им человека нового времени. Субъективно-лирическое начало было присуще и живописи. Так, М. Нестеров писал, что, по-видимому, его призвание — «картины — живые люди, живая природа, пропущенная через мое чувство, словом, „опоэтизированный реализм“».[31]
Реалистической литературе рубежа веков была свойственна также открытая публицистичность, накал которой особенно повысился в канун и в годы первой русской революции. Это было выражение повысившегося «идеологизма» русской литературы тех лет. Открытость эта исчезла в 10-е гг., но сам принцип «идеологизма» сохранился, приняв новые формы («Господин из Сан-Франциско» И. Бунина, «Человек из ресторана» И. Шмелева и др.).
Менялась фразеология эпохи, создавались новые типологические обобщения, новые типологические образы. Появляются «Человек в футляре», «пришибеевщина», «окуровщина». Коллективная шлифовка образов, считающаяся одной из примечательных черт устного творчества, присуща в какой-то мере и литературе письменной. Беря на вооружение тот или иной уже известный образ, крупные писатели привносят в него и нечто свое. Таков образ бури, пришедший из литературы XIX в., но наполненный новым смыслом в канун революции 1905 г. Таково формирование обобщенного образа капитализма (Куприн, Чехов), получившего в 1906 г. свое завершение в «Городе Желтого Дьявола» Горького.
Эзопов язык, столь характерный для литературы 60–80-х гг., не был уже характерным для более поздней литературы. Аллегория, являющаяся одним из его выражений, не занимает в ней уже значительного места, хотя и сохраняет свою выразительность. На смену эзопову языку в реалистической литературе приходит язык символов.
