Анатолий Елкин - Арбатская повесть
В 1915 году командиром «Марии» был Порембский, по мнению Леонида Митрофановича, опытный, волевой моряк, ничуть не похожий на того командира, которого выводит Ценский под именем Кузнецова. Возможно, что после ухода с поста командующего Эбергарда и назначения Колчака был сменен и Порембский; вообще же все называемые Ценским фамилии лиц командного состава были мужу совершенно неизвестны, по описанию их он никого узнать не мог и предполагал, что эти фамилии, по тем или иным причинам, вымышленные. О книге Ценского мы много говорили не только в связи с взрывом на «Марии».
Мой муж — коренной севастополец. Город этот нам несказанно дорог. Москвичка по рождению, я считаю своей второй родиной Севастополь, где родилась и жила до замужества моя мать, где служил на броненосце «Чесма» в качестве инженера-механика мой отец, вышедший после женитьбы (в 1887 г.) в отставку и вернувшийся навсегда в Москву. Мой дед, отец моей матери, — участник обороны Севастополя в войну 1854—1855 гг. После окончания войны ему было поручено поднять затопленные в Севастопольской бухте по приказу адмирала Нахимова корабли Черноморского флота; он участвовал в строительстве Братского кладбища…»
Для нас письмо В. В. Афанасьевой интересно как свидетельство очевидцев, стремившихся разобраться в истоках трагедии, а потому сознание их фиксировало каждое фактическое отступление от реального хода событий.
В сущности, и современники да и новые поколения людей имели формулу, где все составные — неизвестность.
Глава вторая
ТРИ ВЕРСИИ НА ВЫБОР
1. ТРАГЕДИЯ В СЕВЕРНОЙ БУХТЕ. О ЧЕМ РАССКАЗАЛИ ВАХТЕННЫЕ ЖУРНАЛЫ
Но пора более обстоятельно поведать о самих событиях, с которыми связано все в нашем повествовании…
7 октября 1916 года город и крепость Севастополь были разбужены мощными взрывами, разнесшимися над притихшей гладью Северной бухты.
Люди бежали к гавани, и их глазам открылась жуткая, сковывающая сердце холодом картина. Над новейшим линейным кораблем Черноморского флота — «Императрицей Марией» — поднимались султаны черного дыма, разрезаемые молниями чередующихся почти в запрограммированной последовательности взрывов.
В те страшные минуты было не до хронометража событий, но позднее, по записям в вахтенном журнале стоящего неподалеку от «Марии» линкора «Евстафий», можно было проследить последовательность происходящего:
«6 ч. 20 м. — На линкоре «Императрица Мария» большой взрыв под носовой башней.
6 ч. 25 м. — Последовал второй взрыв, малый.
6 ч. 27 м. — Последовали два малых взрыва.
6 ч. 30 м. — Линкор «Императрица Екатерина» на буксире портовых катеров отошел от «Марии».
6 ч. 32 м. — Три последовательных взрыва.
6 ч. 35 м. — Последовал один взрыв. Спустили гребные суда и послали к «Марии».
6 ч. 37 м. — Два последовательных взрыва.
6 ч. 40 м. — Один взрыв.
6 ч. 45 м. — Два малых взрыва.
6 ч. 47 м. — Три последовательных взрыва.
6 ч. 49 м. — Один взрыв.
6 ч. 51 м. — Один взрыв.
6 ч. 54 м. — Один взрыв.
7 ч. 00 м. — Один взрыв. Портовые катера начали тушить пожар.
7 ч. 01 м. — Один взрыв. «Императрица Мария» начала погружаться носом.
7 ч. 08 м. — Один взрыв. Форштевень ушел в воду.
7 ч. 12 м. — Нос «Марии» сел на дно.
7 ч. 16 м. — «Мария» начала крениться и легла на правый борт».
Записи в вахтенном журнале «Евстафия» почти не разнились с совершенно аналогичными пометками в вахтенном журнале линкора «Императрица Екатерина Великая».
Комиссия, учрежденная для расследования причин катастрофы (одним из членов ее был академик А. Н. Крылов), остановилась на трех версиях: 1) самовозгорание пороха, 2) небрежность в обращении с огнем или порохом, 3) злой умысел.
Но это — общая схема событий. Комиссию же интересовали подробности.
Они были ужасными.
Через четверть часа после утренней побудки матросы, находившиеся рядом с первой носовой башней, обратили внимание на странное шипение, доносившееся из-под палубы.
— Что это? — спросил кто-то.
Ответить ему не успели: из люков и вентиляторов башни, из ее амбразур стремительно вырвались багровые языки пламени и черно-сизые клубы дыма.
Оцепенение людей длилось секунды.
— Пожарная тревога! — закричал фельдфебель, стремительно отдавая команды. — Доложить вахтенному начальнику! Пожарные шланги сюда!
На корабле прозвучали сигналы пожарной тревоги. Все пришло в движение. По палубе стремительно раскатывали шланги, и вот уже первые упругие струи воды ударили в подбашенное отделение. И тут произошло непоправимое.
Мощный взрыв в районе носовых крюйт-камер, хранивших двенадцатидюймовые заряды, разметал людей. Упругий столб пламени и дыма взметнулся на высоту до трехсот метров. Как фанерную, вырвало стальную палубу за первой башней. Передняя труба, носовая рубка и мачта словно испарились, снесенные гигантским смерчем. Повсюду слышались крики и стоны искалеченных людей, валялись обожженные, смятые, раздавленные тела людей. За бортом «Марии» барахтались в воде выброшенные ударной волной оглушенные и раненые матросы. К «Марии» спешили портовые баркасы.
В грохоте рушащихся надстроек метались офицеры и механики. Полуослепшие от бьющего в глаза огня, полузадохшиеся от едкого порохового дыма, они, пытаясь спасти то, что возможно, отдавали команды:
— Затопить погреба второй, третьей и четвертой башен!
— Принять шланги с баркасов!
Доклады были малоутешительными:
— Освещение потухло! Электропроводка сорвана!..
— Вспомогательные механизмы не действуют! Паровая магистраль перебита!
— Пожарные насосы не действуют!
Горящие с гудящим пламенем длинные ленты артиллерийского пороха бенгальскими огнями рассыпались по палубе, вызывая то здесь, то там новые очаги пожара. Люди стремительно бросались к месту опасности. В дело шло все — одеяла, бушлаты, вода. А тут еще ветер гнал пламя прямо на еще не тронутые взрывом надстройки и башни.
— Завести буксир на портовой пароход! — скомандовал старший помощник. — Повернуть корабль лагами к ветру!
К семи часам утра людям показалось, что главная опасность миновала: пожар начал стихать. «Мария» накренилась, не имела дифферента на нос. Появилась какая-то надежда спасти корабль.
В семь часов две минуты новый, еще более страшный, чем первый, взрыв сотряс «Марию». Линкор круто повалился на правый борт, и нос его стал уходить под воду. Вот уже скрылись носовые пушечные порты. Дрогнула задняя мачта, описывая в небе полукруг, и, перевернувшись вверх килем, «Мария» легла на дно.
Над бухтой пронесся крик ужаса. Корабли и баркасы поднимали из воды тех, кого еще можно было спасти.
К вечеру стали известны ужасающие размеры катастрофы: погиб один из сильнейших кораблей. 225 матросов, двух кондукторов, мичмана, инженера-механика потерял русский флот в этот страшный день. 85 тяжело раненных и обожженных моряков надолго, а многие и навсегда, покинули строй. Остальных членов команды «Императрицы Марии» удалось спасти.
Академика А. Н. Крылова долго преследовали видения услышанного. Воображение подсказывало страшные картины случившегося:
«…В палубах, наверное, была масса убитых и обожженных… в полном мраке в них творился неописуемый ужас… Вы скажете, что это мои фантазии, — да, но основанные на сотнях (более 400) показаний экипажа «Марии»…»
Для меня были дороги каждый штрих, каждая деталь. Потому я старался ничего не упустить в розыске свидетельств тех зловещих событий. Пожалуй, наиболее обстоятельно описал взрыв Г. Есютин, уже упоминавшийся мною рядовой матрос «Императрицы Марии»:
«Я в это время служил в должности гальванерного старшины 2-й башни двенадцатидюймовых орудий и спал в башне. В рабочем отделении вместе со мной помещались еще три товарища. Они только вчера приехали из отпуска. Наверху, в боевом отделении, находились шесть комендоров башни. Под нами в зарядном отделении помещались штатные гальванеры и до 35 человек башенной прислуги.
Как гальванерный старшина, я тоже обязан был будить и гнать подчиненных на молитву, во время которой происходила поверка по башням. Эта глупейшая молитва была обязательна для всех, и кто не выходил на нее, того ставили после обеда под винтовку на два или на четыре часа…
Взял я мыло, перекинул через плечо полотенце и пошел в носовую часть корабля умываться. Вдруг весь корабль задрожал, точно его покоробило. Я несколько опешил: что это значит? Но в следующий момент раздался такой оглушительный взрыв, что я невольно застыл на месте и не мог дальше двигаться. Свет по всему кораблю погас. Дышать стало нечем. Я сообразил, что по кораблю распространяется газ. В нижней части корабля, где помещалась прислуга, поднялся невообразимый крик: «Спасите! Дайте же свет! Погибаем!»
