Роман Иванычук - Мальвы
<Избрали себе нового идола и радуются>, - подумала и спустилась вниз, равнодушная, уставшая, измученная.
Во дворе стоял Мурах-баба. В его глазах светилось удовлетворение.
— Добрый вечер! — поздоровался он и повел Марию за собой.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Этот мир — огород, один
растет, другой дозревает, а третий
погибает.
Восточная поговоркаГод тому назад Османская империя снова встревожила мир. В этот раз страх охватил не только христианские, но и мусульманские государства. Имя тридцатилетнего султана Амурата IV прозвучало с такой силой, как когда-то имена его великих предшественников.
Магомет Завоеватель покорил Константинополь.
Сулейман Великолепный подчинил Сербию, Грузию, Алжир.
Амурат IV завоевал Багдад.
Десять лет турецкие войска осаждали жемчужину мира, десять лет уплывали деньги из государственной казны на безнадежную, казалось, войну, и наконец победа, багдадское золото перекочевало в кованые куфры стамбульского семибашенного замка Эдикуле.
Фанатический враг любителей табака и поклонник Бахуса, деспот, уничтоживший тысячи непокорных янычар, и в то же время властелин, к которому на улице подходили нищие, Амурат IV, потеряв терпение стратега, переоделся в мундир рядового воина и сам полез на стену Багдада. Разочарованные неудачами спахи* и янычары ринулись за своим свирепым полководцем — Багдад пал. Победители правили сорокадневную кровавую тризну на берегах Тигра, а на султанской чалме засиял еще один алмаз.
_______________
* С п а х и (сипахи) — воины султанского кавалерийского корпуса.
Персидский шах Сефи I согласился на все условия Амурата. В течение целого года прибывали в Золотой Рог галеры с трофеями, султан с войсками вернулся только весной. Более месяца готовился он в Скутари к вступлению в столицу. Стамбул томился в ожидании великого праздника.
Наконец полсотни галер пересекли Босфор под гром артиллерии. На белом персидском коне, в леопардовой шкуре, переброшенной через плечо, в белоснежной чалме в Золотые ворота вступал султан-победитель, за ним двадцать вельмож в серебряных латах. Амурат ехал по главным улицам Стамбула, устланным коврами; толпился народ, гремела музыка, юные красавицы-цыганки извивались в безумных бешеных плясках, звенели лютни, цитры, заливались флейты, из сотен минаретов выкрикивали муэдзины хвалу султану, и даже звонили церковные колокола в Пере и Галате.
За Золотым Рогом, на холмах Касим-паши, откуда видно, словно на ладони, весь Стамбул, расставили столы. Амурат велел угощать всех — от великого визиря до простого кафеджи. А сам раз за разом поднимал бычий рог с вином, и каждый тост султана сопровождался орудийными залпами с анатолийского и румелийского берегов.
Возле султана стояли пятибунчужный великий визирь — седобородый Аззем-паша, ага янычар — мрачный Нур Али, шейх-уль-ислам Регель — глава духовенства.
— Я покорил жемчужину мира — Багдад! — громко произнес султан, и над шумящей толпой воцарилась тишина. — Цветущая и хлебородная Месопотамия навеки воссоединилась с единоверной империей Османов. Я поднимаю чашу за то, чтобы все народы стали под зеленое знамя пророка, которое будет держать Высокая Порта, за будущую победу над неверной Русью, ибо клянусь вам, что и Азов, и Астрахань, и Киев будут лежать у моих ног. Пусть поможет мне в этом аллах!
Загремели залпы, заиграла музыка, дервиши-трясуны срывали с себя одежду, кололи тело ножами, жгли раскаленными на кострах железными прутьями. Кричали <слава> спахи, но почему-то молчаливыми были янычары, словно мрачный вид Нур Али не разрешал им радоваться этой победе.
— Великий султан, — подошел янычар-ага к Амурату, — разреши хоть мне, коль забыли обо этом твои уста, прославить сегодня храброе янычарское войско, которое штурмовало стены Багдада и дралось, словно стая диких львов, за твою честь и славу.
Амурат не ждал таких дерзких слов от янычара-аги. С тех пор как он расправился со взбунтовавшимися янычарами в казармах Селямие на Скутари, Нур Али стал заискивать перед ним и самоотверженно дрался в боях, стараясь обратить на себя внимание султана.
Мгновение он грозно смотрел на агу, уже чувствовал, как клокочет в груди безумная ярость, но Нур Али был настолько спокоен, что Амурат смутился.
— Ты прав, Нур Али, — промолвил он, сдерживая раздражение. — За твоих рыцарей надо выпить, и я разрешаю. Однако, как велит закон предков, все предложения доводит до сведения султана диван*, а не один человек. И поэтому завтра я буду ждать решения дивана о том, нужен ли среди султанских слуг еще и провозглашатель тостов?
_______________
* Д и в а н — верховный совет при султане или хане.
— День только что закончился, великий падишах, пусть вечным будет имя твое, — поклонился Нур Али, показывая рукой в сторону залива, где зажигались факелы. — Солнце не скоро осенит Анатолию, а ночь долгая. — Он теперь с ненавистью смотрел в глаза Амурата, и его не тревожило то, что насторожились султанские сановники и ближе к султану подошли оруженосцы. Возле него стоял чорбаджи — полковник Алим, черноусый, богатырского сложения славянин, а позади — почетная стража. Янычар-ага выпрямился. Ночь будет долгой для тебя, султан. А твои наследники, возможно, подумают о том, стоит ли рубить ветку, на которой сидишь, да и следует ли ремесленнику ломать станок, который дает ему средства на жизнь. Багдад, добытый ценой крови, лившейся годами, мог быть взят за месяц, если бы не совершенное тобой в Скутари преступление.
Амурат побледнел. Выхватил из ножен далматскую саблю, к Нур Али бросились султанские оруженосцы, но в этот момент султан, схватившись за живот, упал вниз лицом на землю.
Поднялся крик, забряцали сабли, но оружие не скрестилось. Янычары обезоружили султанскую охрану.
Великий визирь Аззем-паша стоял неподвижно. Глядя на мертвого султана, вполголоса произнес:
— Пришел конец династии Османов. У тебя, султан, нет сыновей, а твой слабоумный брат Ибрагим не способен править империей.
Повелел своей прислуге унести тело султана во дворец — готовить к вечному успокоению, а сам стоял в нерешительности, слушая, как вопит толпа, побежавшая по городу:
— Султан Амурат умер! Султан умер!
Но тут же тревожные возгласы заглушились иным призывом, который все нарастал, увеличивался и наконец явственно долетел до слуха визиря:
— Ибрагима! Ибрагима!
Встретились, словно на поединке, умные глаза Аззем-паши со злорадными, коварными глазами Нур Али.
— Рано тешишь себя, эфенди, — блеснул янычар-ага белыми зубами. Слышишь, кого провозглашают янычары? Или, может быть, и ты посмеешь выступить против них?
Теперь Аззем-паша понял: янычары отравили султана, чтобы посадить на престол недалекого Ибрагима, которого Амурат упрятал на вечное заключение в дворцовую тюрьму. Не ярость, а страх перед неминуемым горем руководил им, и, забывая о своем положении, великий визирь закричал:
— Шайтан! Чужеземец, вероотступник! Что дорого тебе на этом свете, кроме собственной выгоды? Будь проклят ты, гад, вскормленный Урханом!..* О аллах, Ибрагим будет править империей!
_______________
* Имеется в виду султан У р х а н Г а з и, находившийся на
престоле в XIV веке. Ему приписывалось сформирование войска янычар
<йепи-чери> (новое войско) из воспитанных в специальных учреждениях
христианских мальчиков. Как предполагают ныне, это войско было
создано в XIV веке при султане Мураде I.
Нур Али спокойно выслушал взрыв бессильного гнева великого визиря. Возгласи: <Ибрагима, Ибрагима!> — раздавались уже по обе стороны Золотого Рога, янычар-ага мог не беспокоиться. Он поклонился визирю и промолвил, не скрывая насмешки победителя:
— Нерушимы устои Порты, эфенди. На янычарах выросла Османская империя, на янычарах держится и, если на то будет воля аллаха, погибнет вместе с ними. А та голова, — добавил он с угрозой, — которая не властна над своим языком, часто красуется на золотом подносе у ворот Баб-и-гамаюн* напротив Айя-Софии.
_______________
* Перед воротами султанского дворца выставляли головы казненных
представителей знати.
Он повернулся спиной к великому визирю, велел прислуге подать коня. Вскочив в седло, еще раз поклонился Аззем-паше.
— Сегодня брат покойного Амурата будет на свободе. А тогда, когда султан Ибрагим возвратится из мечети Эюба, опоясанный мечом халифа Османа, я надеюсь встретиться с тобой на совете дивана, где поговорим не об искусстве произносить тосты, а о важных государственных делах.
Аззем-паша ничего не ответил. Он смотрел на то место, где недавно лежал последний храбрый султан из рода Османов. Позади визиря находилась свита, по всему городу выкрикивали: <Ибрагима, Ибрагима!>
