Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
Это сама история, и Дж. С. Стейнбек не без умысла отмечает, что «Грузия была христианской уже тогда, когда Франция, Германия и Англия были еще языческими», но предания здесь имели восточный оттенок.
Как уже говорилось, город, где прошло детство Сталина, стал столицей Картли еще в VII веке. И Картли, представлявшая собой «один блестящий сад, осыпанный эмалью, сад, где яхонтовы ливни, где цветущей веет далью», не могли не повлиять на эстетические пристрастия и вкусы будущего вождя, что очевидно проявилось в советское время.
Подобно большинству грузинских городов, внешне Гори походил на большую театральную декорацию, в которой переплетения улиц с домами выглядели сценой, а задником служил поросший зеленью силуэт горы, вписанный в лазурную синеву неба. Знойное небо над городом, буйные шумные воды Куры и отдаленные горы Главного хребта, осыпанные нетающим снегом. И солнечные лучи, падающие на землю почти отвесно.
От стен построенной на холме старинной крепости улицы ступенчатыми эстакадами сбегали вниз, открывая взору разноэтажные крыши и возвышающиеся над ними купола храмов. Верхняя часть города, примыкавшая к подножию крепостной стены, именовалась крепостным участком — Цихисубани. Новые строения, принадлежавшие зажиточной части горожан, церкви и административные здания располагались в средней части, Вардиубани — родовом участке; окраина города называлась Гаретубани.
Полные радужных планов и честолюбивых надежд, после свадьбы молодожены поселились на Красногорской улице. Квартал, в котором они сняли комнату, находился в верхней части Гори. От базара к нему вели петляющие улочки, которые вдруг неожиданно расступались, открывая маленький одноэтажный кирпичный дом с неуклюжим чердаком, напоминавшим своей односкатной крышей шалаш.
По масштабам Европы город был далеко не мал. К последним десятилетиям XIX века в Гори насчитывалось около восьми тысяч жителей. Половину из них составляли грузины; вторую часть — огрузинившиеся, перешедшие в православие армяне, и лишь чуть больше 350 человек относилось к русскоязычному населению. Особое положение в Гори занимала небольшая римско-католическая община, имевшая связи не только с Россией, но и вне ее пределов.
По вечерам город наполнялся благозвучным колокольным звоном, возносившим славу многоликому Богу голосами семи армяно-григорианских храмов, шести православных церквей и одного католического собора.
К моменту рождения Coco его еще молодые родители уже составили круг знакомств и родственных связей, определявших взаимные интересы и социальное положение семьи. Кроме братьев Кеке — кирпичника Галаха и гончара Сандала, в Гори жил ее
Петр Хомезурашвили, дочь которого Мария стала женой владельца харчевни Михаила Мамунова, находившегося в родстве с семьями горийских дворян Алохазовых и князей Эристави.
Но, безусловно, не князья определяли духовную и житейскую среду, в которой обитали супруги Джугашвили. Люди практического мышления, они искали дружбы и поддержки у близких им по характеру обывателей среднего класса. Преимущественно это были купцы, торговцы, владельцы лавок. К этому же слою принадлежали и лица, находившиеся с Джугашвили в так называемом крестном родстве.
Бесо Джугашвили являлся кумом Давида Гавриловича Шебуева, а жена Кирила Абрамидзе и мать Кеке были крестницами. Крестный второго сына Бесо Яков Эгнатошвили «имел винный погреб и торговал белым атенским вином», а крестный отец Coco, Михаил Цихитатришвили, владел бакалейной лавкой напротив духовного училища.
К этому же социальному слою мелких предпринимателей относились уже названные свидетели бракосочетания Бесо и Кеке, их соседи и знакомые. Из перечня этих лиц с труднопроизносимыми фамилиями нужно выделить Марию Айвазову, с которой Кеке поддерживала отношения; она была женой армянского торговца Аршака Тер-Петросянца и матерью будущего знаменитого боевика Камо.
Даже скудно сохранившиеся свидетельства показывают, что окружение семьи Джугашвили составляла мелкая городская буржуазия; представители разных национальностей: армяне, грузины, осетины, немцы, русские. На этой же ступени социальной лестницы стремился упрочиться и Бесо Джугашвили. Вскоре после женитьбы он оставил работу у Иосифа Барамова и открыл собственную мастерскую.
Начатое им дело складывалось успешно. Мастерская процветает, заказы поступают бесперебойно, и, не успевая с ними справляться в одиночку, Бесо нанимает помощников. К этому времени в его сознании уже сформировался кодекс житейской философии, где романтические народные представления о справедливости послушно уживались с тщеславной самонадеянностью удачливого мастера.
«Когда меня определили к Бесо, — вспоминает один из учеников Виссариона Джугашвили, Давид Гаситашвили, — среди людей нашего ремесла Бесо жил лучше всех. Масло у него дома было всегда. Продажу вещей он считал позором». Семья имела достаток и считала себя счастливой. В эти годы Кеке занималась только домашним хозяйством и воспитанием сына.
Ему было около двух лет, когда он серьезно заболел. Его болезнь вызвала смятение родителей, и от одной мысли о том, что она может лишиться третьего сына, Кеке не находила себе места. Мать исступленно просит Бога сохранить ее ребенка; она часто ходит молиться за его здоровье в селение Арбо, расположенное близ Гери и Мерети. Мальчик выздоравливает, и Кеке сохраняет убеждение, что Бог услышал ее молитвы.
Бесо работал много и старательно, и появившийся достаток позволил семье Джугашвили вскоре сменить жилье. В 1883 году они переселились на Артиллерийскую улицу. К этому времени Coco исполнилось уже четыре года, и вскоре сына Бесо и Кеке снова постигла тяжелая болезнь.
В. Пикуль отмечает: «Брейгель на картине «Слепые» увековечил ужас Европы... глаза его слепцов выжрала оспа». Россия не избежала этой жуткой беды Средневековья; в период царствования Екатерины II, переболев оспой, придворные красавицы появлялись на балах в Зимнем дворце покрытые рубцами несчастья. «С детства, — писала императрица Фридриху II, — меня преследовал ужас перед оспой».
Уродовавшая человечество болезнь не щадила ни бедных хижин, ни дворцов королей; в семье музыканта при дворе Габсбургов оспа «выжгла глаза мальчику, и все думали, что он ослепнет... Звали этого мальчика — Вольфганг Амадей Моцарт!».
Императрица избавилась от преследовавшего ее ужаса, прибегнув к вариоляции, которую провел приехавший из Англии Фома Димсдаль; но ни она, ни унаследовавшие ее трон российские монархи не спешили спасать детей своих подданных. Поэтому спустя сто лет со времен правления «просвещенной немки» в маленьком городке Российской империи страшная болезнь истязала очередного мальчика. И все-таки Coco выжил, но лицо и руки у него остались рябыми.
Молилась ли Кеке во время этой тяжелой болезни сына своему Богу? Несомненно. И словно проверкой крепости ее веры, как у библейского Иова, на маленького Coco обрушивается новое несчастье — он повредил руку. По одним свидетельствам, это произошло в шестилетнем возрасте, когда он катался на санках, по другим — он получил травму во время борьбы. Но вследствие ушиба, полученного в детстве, позднее в медицинском заключении вождя была отмечена «атрофия плечевого и локтевого суставов левой руки». Осложнение случится позже, после того, как при побеге из ссылки он попадет в ледяную полынью.
Несчастья, сыпавшиеся, как из «ящика Пандоры», на долю маленького Coco, приводили к неизбежным конфликтам между родителями, но были и другие причины. «Сосо, — вспоминала соседка Джугашвили, — был в детстве живой, шаловливый ребенок. Я помню, он очень любил убивать птичек из рогатки».
«Опасное» свидетельство — оно может вдохновить щелкоперов к навешиванию на Сосо ярлыка «немилосердности». Тем более что Кеке не ругала сына за подобные шалости. «До того, как его определили в училище, — отмечала Коте Чарквиани, — не проходило дня, чтобы на улице кто-либо не побил его, и он не возвратился бы с плачем или сам кого-либо не отколотил».
Хотя трудно осудить горячо любившую сына мать за ее снисхождение к его проделкам и жалость при причиненных ему обидах, но Бесо, со своей стороны, придерживался несколько иных взглядов на воспитание. Он считал, что Кеке балует сына и делает из него не приспособленного к жизни человека.
В Грузии всегда существовал своеобразный «культ наследника», мальчик — продолжатель рода, и гордый горец хотел видеть в сыне-потомке достойного представителя своего народа и, безусловно, не «длиннополого попа».
Нет, Бесо не был атеистом, но он не разделял религиозного рвения своей супруги и не видел причин славословить Господа, приносящего одни несчастья на долю семьи. Женщина должна быть послушна своему мужу, содержать хозяйство, пока он занят делом, и смотреть за ребенком, а не «бегать по молельням». В народной философии Бесо было мало места Богу.
