Мэри Рено - Божественное пламя
- Но в конце концов кого-то покусали, так я слышал. Мне бы не хотелось, чтобы такой пёс меня укусил, честное слово.
- Он тогда слишком маленький был кусаться. Это я укусил. Смотри, здесь можно поскакать!
Пёс, радуясь возможности вытянуть длинные лапы, помчался рядом с ними вдоль широкой лагуны, соединявшей Пеллу с морем. Они неслись во весь опор, пугая птиц громким топотом коня. Из камыша с криком, хлопая крыльями, взлетали чайки, дикие утки, длинноногие цапли и журавли... А мальчик громко распевал пеан гвардейской конницы: неистовое крещендо, специально подобранное к аллюру кавалерийской атаки. Лицо его пылало, волосы развевались, серые глаза стали голубыми, - он сиял.
Птолемей придержал коня - пусть отдохнёт - и начал его расхваливать. Александр ответил так, как мог бы выражаться опытный конюх... Птолемей часто чувствовал себя в ответе за него, то же самое почувствовал он и теперь.
- Отец твой знает, что ты проводишь столько времени с солдатами?
- Да, конечно! Он сказал, что Силан может поучить меня бросать в мишень, а Менест может брать с собой на охоту. Я бываю только с друзьями.
Да, пожалуй лучше было не трогать эту тему... Птолемею уже не раз доводилось слышать, что царь предпочитает видеть мальчика даже в самой грубой компании - только бы не оставлять его с матерью целыми днями. Он послал коня легким галопом, и так они двигались, пока в копыто не попал камень. Пришлось спрыгнуть вниз и заняться этим, а Александр остался наверху. И вдруг спросил:
- Птолемей, а это правда?... Ты на самом деле мой брат?
- Что?!
Он так вздрогнул, что выпустил коня, и тот зарысил прочь. Мальчик тут же подхватил поводья, твердо придержал коня, конь пошёл шагом... Но Птолемей, смущённый, не стал подниматься, а шагал рядом. Мальчик, заметив что-то неладное, серьёзно сказал:
- Так говорили в караулке.
Они двигались молча. Александр чувствовал, что Птолемей не так сердит на него, как чем-то напуган; и терпеливо ждал. Наконец Птолемей ответил:
- Говорить они могут, меж собой. Но мне они этого не скажут, и ты не говори. Мне пришлось бы убить того, кто скажет такое.
- Почему?
- Ну, так надо. Вот и всё.
Мальчик молчал. Птолемей с тревогой понял, что очень обидел его. Об этом-то он не подумал, и в голову не пришло!...
- Ну, - сказал он неловко, - ну что ты? Такой большой уже мальчишка и не знаешь почему?... Ты ж пойми, я бы рад был, чтобы мы с тобой были братья, ты тут не при чём, не в тебе дело. Но моя мать - она жена отца моего отца, так?... Значит, если я твой брат, то я байстрюк, так?...Ты знаешь, что это такое?
- Да, - сказал Александр. На самом-то деле он знал только, что это смертельное оскорбление, но не знал почему.
Чувствуя неловкость, с трудом подбирая слова, взялся Птолемей выполнять свой братский долг. На все прямые вопросы Александр получил прямые ответы. Все нужные слова он уже знал - слышал в караулках от своих взрослых друзей, - но плохо представлял себе, что они значат. Казалось, он до сих пор думал, что для рождения ребёнка нужно ещё какое-то волшебство. Птолемей, управившись с этой темой, удивился, что мальчик так долго и сосредоточенно молчит.
- Ты что? Вот так мы все родились, и ничего постыдного тут нет - такими нас создали боги... Но женщина должна это делать только со своим мужем, иначе ребёнок получается байстрюком. Как раз потому тот дядька и хотел утопить твоего пса: боялся, чтоб не испортилась порода.
- Да, - сказал мальчик; и снова задумался.
Птолемею было не по себе. В детстве, когда Филипп был всего лишь младшим сыном, да ещё и заложником к тому же, его нередко заставляли страдать; но он давно уже перестал стыдиться своего происхождения. Будь его мать не замужем, царь теперь мог бы признать его своим сыном, и ему было бы вовсе не о чем жалеть. Тут был только вопрос приличий; и он чувствовал, что нехорошо обошёлся бы с малым, не растолковав ему всё до конца.
Александр смотрел прямо перед собой. Запачканные мальчишечьи руки по-хозяйски держали поводья и делали всё сами, не отвлекая его от мыслей. Умная ловкость и сила этих крошечных ручонок казалась сверхъестественной, от нее оторопь брала. А сквозь детскую мягкость его лица уже проглядывал чёткий профиль, который переживёт тысячелетия.
"Вылитая мать, от Филиппа вовсе ничего," - подумал Птолемей.
И тут его пронзила мысль, словно молния сверкнула. С тех пор как оказался за одним столом с мужчинами, он постоянно слышал разговоры о царице Олимпии. Чего только о ней не рассказывали!... Непонятная, неистовая, жуткая; дикая, словно фракийская менада; может на тебя Глаз наложить, если встанешь у нее на пути... С царем наверно так и получилось, когда он впервые увидел ее при свете факелов в пещере, во время мистерий на Самофраке. Он же с первого взгляда голову потерял. Даже не успел узнать, откуда она, какого рода... Правда, он тогда привез ее в свой дом с триумфом, с ценным союзным договором... Говорят, в Эпире женщины еще совсем недавно правили сами, без мужчин. А в ее сосновом бору кимвалы и бубны звучат иногда всю ночь напролет, и из комнат ее часто флейту слышно, звуки странные такие... Говорят, она совокупляется со змеями... Это, конечно, бабушкины сказки, - но что происходит там, в соснах?... Быть может, мальчик, до сих пор бывший при ней неотлучно, уже знает больше чем надо?... Или до него только сейчас дошло?...
Словно он отвалил камень от устья пещеры, что ведёт в Преисподнюю, и выпустил на волю рой теней, - перед его мысленным взором носились тучи кошмарных, кровавых историй, уходивших в глубину веков. Это были рассказы о борьбе за Македонский престол. О том, как племена сражались друг с другом за Верховное Царство; о том, как убивали родню свою, чтобы стать Верховным Царём. Бесконечные войны, отравления, массовая резня и предательские копья на охоте; ножи в спину, в темноте, на ложе любви... Он не был лишён честолюбия, но мысль о том, чтобы нырнуть в этот поток, заставила содрогнуться. Опасная догадка!... И где, какие могут быть доказательства?... Но вот рядом мальчик, ребёнок, и ему надо помочь. Только это и надо, а всё остальное - забыть!
- Послушай, - сказал он. - Ты умеешь хранить тайну?
Александр поднял руку и старательно произнёс клятву, подкрепленную смертным проклятием.
- Это самая сильная, - сказал он под конец. - Меня Силан научил.
- Даже слишком сильная. Я тебя от неё освобождаю, ты с такими клятвами поосторожней. А теперь слушай. Меня мать на самом деле от твоего отца родила. Он тогда совсем мальчишкой был, всего пятнадцать ему было. Это ещё до того, как он в Фивы уехал.
- Фивы, - эхом отозвался Александр.
- В этом смысле он очень взрослым был для своих лет, и все это знали. Ты не расстраивайся, ничего плохого тут нет. Мужчина не может ждать до свадьбы. Я тоже ждать не стал, если хочешь знать. Но моя мать уже была замужем, за отцом. Так что если говорить об этом - это их бесчестит, понимаешь? Есть вещи, за которые мужчина обязан убить; и вот такие разговоры - одна из них. Понимаешь ты или нет сейчас, почему это так, - это не важно. Так оно есть, и всё тут.
- Я не буду говорить, - пообещал Александр. Глаза его, уже сидящие глубже чем обычно у детей, неподвижно смотрели вдаль.
Птолемей теребил в руках ремень уздечки и горько размышлял: "Ну а что мне оставалось делать? Что я мог ему сказать? Ведь всё равно узнал бы от кого-нибудь другого..." Но тут мальчишка, ещё сохранившийся в нём, пришёл на помощь отчаявшемуся взрослому. Он остановил коня.
- Послушай. А вот если бы мы поклялись в кровном братстве - это мы могли бы говорить хоть кому. - И добавил с умыслом: - Но ты знаешь, что нам придётся сделать?
- Конечно знаю! - обрадовался мальчик. Собрав поводья в левой руке, он вытянул правую и отогнул наружу сжатый кулачок, так что на сгибе прорезалась голубая вена. - Давай! Сейчас же, сразу!
Любуясь, как мальчик светится гордостью и решимостью, Птолемей вынул из-за пояса новый острый кинжал.
- Постой, Александр. Это очень серьёзное дело, подумай. Твои враги будут моими, а мои твоими, до самой смерти нашей. И мы никогда не поднимем оружия друг на друга, даже если родня наша будет воевать. А если я умру в чужой земле - ты исполнишь для меня все обряды, и я для тебя сделаю то же. Вот что значит побратимство, понимаешь ты это?
- Клянусь! Давай, режь.
- Так много крови не нужно. Погоди.
Он не стал трогать подставленную вену, а сделал легкий надрез по белой коже. Мальчик не дрогнул. Улыбался. Резанув себя возле ладони, Птолемей приложил свою рану к ране Александра.
- Ну всё, дорогой! Вот мы и братья!
"Как здорово, - подумал он. - Это какой-то добрый демон меня надоумил. Теперь никто не сможет подойти и сказать, что он всего лишь царицын байстрюк, а я царёв, так что мне надо заявлять свои права."
- Садись, брат, - сказал мальчик. - Он уже отдышался. Сейчас как поскачем!...
Царские конюшни на широкой площади построены из кирпича, оштукатурены, с каменными пилястрами. Сейчас там почти пусто: царь проводит учения. Как всегда, когда у него появляется новая тактическая идея.
