Жозеф де Местр - Религия и нравы русских
XXII
Поскольку все русские в деревнях должны исполнять определенные религиозные обязанности ради того, чтобы засвидетельствовать свою православную веру, случается так, что раскольники всех толков дают деньги православным священникам, чтобы освободиться от этого, а те благоприятствуют расколу ради получения этих денег (в этом в апреле 1811 г. меня заверили в весьма большом обществе, собравшемся у графа Строганова, и сказали, что это дело вполне обычное и не содержащее в себе никаких противоречий).
XXIII
Греческая религия есть не что иное, как ненависть к Риму. Эта ненависть чрезвычайно сильна и может захватить целиком. Что касается протестантизма, то отношение к нему далеко не такое же, хотя в догматике он гораздо дальше отстоит от православия. Эта ненависть неизлечима, потому что она не имеет ничего общего с разумом или наукой.
XXIV
Сегодня (5/17 января 1807 г.) я говорил с графом Салтыковым[20] о стремлении Петра I объединить греков. «Я уверен, — сказал он совершенно искренне, — что все, что он делал, он делал только ради того, чтобы понравиться французскому двору, ибо Вы прекрасно понимаете, что он просто не мог всерьез помышлять о чем-либо столь далеком от политики»[21].
XXV
Говоря о церковном календаре, другой министерский сановник (Татищев, который сегодня министром в Палермо) сказал, что одна только мысль праздновать Пасху с латинянами может привести ко всеобщему мятежу»[22].
XXVI
Впрочем, нет ничего более неверного. Какое-то время спустя я говорил на эту тему с одним из самых лучших умов этой страны, графом Петром Толстым, который, пожав плечами, сказал мне, что император может все, что захочет[23].
XXVII
Совсем недавно за обедом у графа Строганова говорили об аббате Голицыне, который в настоящее время совершает миссионерское служение в Америке. Княгиня Голицына, сидевшая за столом, засмеялась при упоминании его имени. Когда сказали, что скоро он должен вернуться в Россию, я воспользовался случаем и спросил у этой госпожи, сохранит ли господин аббат право наследования в России и будет ли обладать гражданскими правами?
— Нет, нет, — ответила она, сопровождая свои слова жестом человека, отлучающего от Церкви, — он утратил все свои права.
— Но позвольте, — возразил я, — мы знаем, что потомок дома Головкина, например, является протестантом и тем не менее пользуется всеми гражданскими правами. Граф Федор Головкин — протестант, потому что случай заставил его родиться в протестантской стране. [При этом кто-то добавил, что он даже вполне явно попечительствует протестантской церкви.] Никто его в этом не упрекнул, он был министром, придворным церемониймейстером и в настоящее время чувствует себя преспокойно. Что касается аббата Голицына[24], то ему, в свою очередь, довелось родиться в католической стране, и он исповедует католическую религию. Так в чем же, простите, разница?
Княгиня не проронила ни слова, а я не настаивал.
XXVIII
В детстве я прочитал интересный рассказ о стремлении Петра I воссоединить все Церкви. Старый профессор математики, превосходный человек по имени Дюпюи однажды поведал мне о том, что в Париже он был знаком с доктором из Сорбонны, у которого Петр I попросил почитать его научное исследование. Этот доктор рассказывал профессору, что, взяв его работу на прочтение, Петр спустя несколько дней сказал ему:
— Это просто здорово, Вы правы. Как только я прибуду в Россию, я прикажу взять на вооружение этот проект.
— Но Ваше Высочество, — возразил доктор, — мне кажется, Вы слишком торопитесь. Прежде всего надо узнать, одобрят ли эту идею русские епископы.
Услышав это, Петр пришел в чрезвычайное негодование:
— Если они посмеют мне перечить, — сказал он, — я побью их палкой[25].
О графе Босси
За несколько лет до появления графа де Местра туринский двор в Петербурге представлял граф Босси, человек, который исповедовал взгляды, прямо противоположные воззрениям красноречивого автора «Петербургских вечеров», со столь горячей решимостью им отстаиваемым, но которому нельзя отказать в большом уме, а также недюжинной проницательности и наблюдательности. Он находился при дворе Екатерины II в последние четыре года ее царствования. Едва взойдя на престол, Павел I повелел ему как можно скорее оставить Россию. Свои соображения по поводу русской Церкви граф Босси изложил в труде под названием «О независимости гражданского закона», который был написан в 1804–1805 гг., но который увидел свет только в 1859 г. (Paris, Guyot et Scribe).
В этом труде автор около пятнадцати страниц посвящает России и живо восхищается Петром I и произведенными им реформами. Всем делам этого могучего реформатора он расточает одни только похвалы, не усматривая в них никакого изъяна. Вот что он пишет о Церкви и духовенстве:
«Суеверие, избавиться от которого было не просто, притом, что не было особого рвения на этот счет, осталось с этими людьми, еще слишком молодыми, чтобы его превзойти. Однако терпимость имела место, впрочем, что я говорю? Не просто терпимость, но самое безграничное религиозное равенство, соблюдавшееся наилучшим образом, то равенство, которым, несмотря на широко распространившиеся знания, не могло похвалиться ни одно государство Европы. Когда размышляешь о том, сколько времени и труда потратили самые просвещенные правительства для того, чтобы освободиться от ярма духовенства, когда вспоминаешь, что им это удалось только благодаря тому, что они способствовали возрастанию некоторой безрелигиозности народов, не перестаешь удивляться, видя правительство, которому удалось без особого шума и за очень короткое время лишить служителей господствующего культа всякого значения в государстве, ни в коей мере не лишая при этом сам культ авторитета и силы, которыми он должен обладать ради наибольшего блага народов и государя. Верно, что незаметно превращенная почти что в один только внешний обряд, религия в России не имеет особой нужды в священниках, непредсказуемая логика которых, а также пылкое красноречие могут соблазнить и увлечь умы. Высшее духовенство, которое очень немногочисленно, составляют набожные и просвещенные епископы, которые являются не только церковными, но и государственными людьми, связанными самыми крепкими и самыми почтенными узами с главой правительства, который в то же время возглавляет и иерархию, где они по значимости идут сразу после него. Подначальные пастыри, будучи отцами семейств и получая содержание от государства, вдвойне ответственны перед ним за свое поведение. Не столько наставляя в нравственности, сколько заправляя совершением обрядов и вынужденные в основном общаться с низами, мало ученые и плохо оплачиваемые, они живут среди народа, и их жизнь обычно слишком мало являет из себя некий назидательный пример; как только они совлекают с себя свои ризы, тот же самый народ, который простирался перед ними и целовал край их рясы у алтаря, видит в них только соучастников своих самых грубых забав, и если бы он отважился вне стен храма пуститься в велеречивые рассуждения на какие-либо темы, не связанные с его служением, мы вполне могли бы принять его за комедианта, который решил в обществе взять тот героический тон, который соответствует его ролям в театре» (Bossi. De l'independance de la loi civile. Paris, 1859. P. 148–150.)
Итак, перед нами вполне законченная картина, каждое слово подобно взмаху кисти, и получившийся портрет удивительным образом напоминает тот, который нарисовал граф де Местр, однако самая резкая критика последнего не так язвительна, как похвалы, которые раздает граф Босси. Он коснулся всех: императора, который возглавляет иерархию (отметим, что в ту пору правила женщина, Екатерина II), и епископов, подчиненных этому главе, коснулся правительства, лишившего духовенство всякого значения, религии, которая почти что превратилась в один внешний обряд. Что касается священников, то, как он полагает, государство налагает на них двойные узы: во первых, они — отцы своих семейств, во-вторых, получают жалованье от государства; они не столько наставляют в нравственности, сколько заправляют обрядами. Нет, граф де Местр все-таки далеко не так жесток, как граф Босси, но свидетельство одного подтверждает свидетельство другого, и мне показалось небесполезным сопоставить их.
XXIX
9/21 сентября 1804 г. я обедал за городом у господина Лаваля. Прибыв с некоторым опозданием, камергер Его Императорского Величества, тайный советник и служащий министерства иностранных дел господин Татищев сказал мне, что сильно устал этим утром, потому что исполнял роль судьи. В ответ на вопрос, который я ему задал, он ответил мне, что упомянутое министерство превратилось в суд, занятый рассмотрением дел, касающихся кочевых народов, зависящих от России.
