Владимир Русак - Свидетельство обвинения : церковь и государство в Советском Союзе
Разве справедливо будет, как сказал еще Аристотель, если бедные, опираясь на то только, что они бедные и что они представляют большинство, начнут делить между собой состояние богатых? [6] Ведь никакого морального преимущества они не имеют. Кроме того, нет никаких оснований поголовно честить богатых по их нравственные качествам и представлять массу большинства неимущих, как неких обиженных, обездоленных, чистых, справедливых и беззлобных. Тот же несправедливый образ мыслей содержится и в душах неимущих. Они ничуть не лучше богатых, во всяком случае отличающихся одним качеством, бесспорно только ему принадлежащим - благородством... Непроизвольная бедность, кроме того, дурна тем, что бывает ненасытна, взыскательна и неблагодарна". [7]
Древние греки довольно глубоко разработали представление о справедливости: у них - целое генеалогическое дерево справедливости: уравнительная и распределительная (распределяющая). Распределяющая справедливость выступает на первый план при распределении общих всех благ. Здесь Аристотель предлагает достаточно своеобразный подход. Наряду с тем, что справедливость, по его мнению, предполагает равное (равномерное) отношение ко всем людям, сам термин "равный" отнюдь не означает одинаковый.
В случае "два других человека в глазах одного" справедливым является отношение, равномерное достоинствам той или иной личности, пропорциональное им. [8]
Такого же мнения придерживался Радамант ("если кто терпит равное тому, что сделал, то справедливость соблюдена"), пифагорейцы ("воздаяние равным безусловно справедливо. Справедливое состоит в воздаянии другому равным").
Сложность, правда, возникает в том, что хотя большинство людей согласно с мнением, что распределяющая справедливость должна руководствоваться достоинствами личности, но мерило этих достоинств не нее видят в одной и той же системе координат, говоря современным языком.
В случае "человек - другой человек" справедливым выступает тот, кто при распределении некоторых благ между собой и кем-либо другим поступает не так, что себе уделяет слишком много, а другому слишком мало, [9] при этом более справедлив тот, кто берет большую часть, нежели тот, кто распределяет. [10]
При распределении имущественных благ формально несправедливо, по мнению Аристотеля, обделять и себя (брать меньше, например, чем положено). Но если так случается, то это признак скромности, умеренности, праведности, наконец. [11] "Дурны" оба случая, как действительный, так и страдательный. "Однако поступать несправедливо хуже". [12]
В сфере "экономической" справедливости (а по существу - той же распределительной), которая, кстати, теснейшим образом связана с правовой и политической, Аристотель узаконивает так называемую "справедливость неравенства".
Если лица, к примеру, неравны (в политическом, умственном, правовом, вероятно, отношении), то они и не могут иметь равного. В этой связи понятна неудовлетворенность людей и стремление их к более справедливому положению в тех случаях, когда равные люди владеют неравным имуществом и, соответственно, неравным уделено равное. [13]
Подобного рода и справедливость уравнительная (справедливость права). "Справедливость торжествовала бы... если бы почет создавался бы по заслугам каждого. [14] Так же и Гиппий Элладский говорит, что существует два вида зависти: зависть справедливая, когда кто-либо завидует тем, кто будучи плохим, пользуется почетом, и зависть несправедливая, когда кто-либо завидует тем, кто будучи хорошими людьми, пользуется почетом. [15]
Многие древнегреческие мыслители с высоты идеи справедливости без обиняков считали несправедливым полное безусловное равенство и стремление к нему.
Гераклит, например, утверждал, что власть, например, по праву должна принадлежать исключительным, лучшим, а не большинству (даже хороших). [16] "Один стоит тысячи, если он лучше всех". [17] "Один для меня - десять тысяч, если он наилучший", [18] - не однажды говорил он.
Власть - исключительно выдающимся. Этого требует "благо и высшая справедливость. Неравенство вполне естественно и стремление толпы к равенству преступно". [19]
Чтобы революция имела не только успех, но и оправдание в глазах потомков, чтобы она не стала в противоречие с нравственностью, законы которой временно, сознательно, у некоторых людей могут быть и притуплены, но которые никак нельзя отрицать, которые не отрицал даже Дарвин, показавший миру прочнейшую связь человека с прочим, животным миром (по линии материально-чувственной общности), [20] так вот, чтобы революция совершалась во имя действительной справедливости и человеческой правды, она должна быть лишена неправды в самой себе.
Если она совершается во имя равновеликого распределения материальных ценностей, то в корне своем должна быть бескорыстной, а это может иметь место только в том случае, если она будет совершаться стороной жертвующей, сверху, идти из исполнения действительных обязанностей, а не из ложного желания кровью (в первую очередь чужой) добыть эти мнимые права.
Представители "имущего класса" могут и должны стать на позицию отношения к неимущим, как к равным (в правовом смысле), уравнять их и в имущественном отношении.
В этом случае (и только!) возможен социалистический подход к общественным проблемам, основанный на справедливости. Иными словами, только тогда, когда инициатива уравнивания исходит от имущих, которые посредством жертв и ограничений осуществляют принцип равенства, принцип справедливости сохраняется. Напротив, требование равенства, которое провозглашается революционерами, тем более, когда оно сопряжено с кровавыми жертвами миллионов людей, вытекает далеко не из справедливости, а из алчности и зависти. Если стыдно дрожать над своими вещами, то еще постыднее завидовать богатым. Впрочем, о совести в то время предпочитали не говорить.
Конечно, нельзя не видеть утопии во взгляде на этот предмет в представлениях западноевропейских утопистов, но нельзя, в то же время, не заметить большую социальную и просто человеческую правду в них.
Разве можно уравнивать на чашках весов нравственности благородное чувство сознательной жертвы своим благосостоянием во имя всеобщего равноправия во всех сферах жизни, исходящее со стороны имущих, в данном случае, с теми позорными душевными порывами простого народа, которые и нельзя иначе классифицировать, как зависть, жадность и прочие подобные им пороки, когда он добывает себе это равноправие с оружием в руках, ценой крови тысяч людей, ценой многих человеческих жизней!?
Было бы ошибкой, конечно, отрицать революционные преобразования в корне. Даже те самые утопические мысли о преобразовании общества могли бы на определенном уровне развития человеческого сознания найти себе реализацию в такой же революционной форме. Термин "революция" носит не кровавый характер событий, какой смысл приобрел он в результате революции Октябрьской, а временный признак, и не более.
Принцип действования "цель оправдывает средства" - глубоко ложен в своем существе, он годится разве что диким варварам, и менее всего он оправдывается в области, сопряженной с нравственными категориями, даже если ценой злодеяний достигается добро. [21]
Обагренное кровью, это добро теряет свою чистоту и привлекательность в каждой душе, сохранившей способность осознанной дифференциации этих полюсно-противоположных, но иногда до неузнаваемости хитросплетенных нравственных категории.
Кроме того, если говорить о действительной справедливости, то она, как было отмечено выше, наоборот, требует не равенства, а неравенства.
Это Французская революция 18 века провозгласила и распространила вредный предрассудок, будто люди от рождения или от природы "равны" (в социальном смысле) и будто вследствие этого со всеми людьми надо обходиться "одинаково". [22]
Этот предрассудок естественного равенства является главным препятствием для разрешения проблемы справедливости, поскольку сущность справедливости состоит именно в неодинаковом отношении к неодинаковым людям. [23]
Цели, ради которых совершалась русская революция (уравнение людей в имущественном отношении) оказались призрачными: даже в бесклассовом обществе не замедлило произойти расслоение людей по принципу обеспеченности. Сама жизнь диктует девственно-справедливый принцип неравенства. Богатые и бедные всегда существовали и в одном и том же классе.
Справедливость требует неравенства для неравных, но такого неравенства, которое соответствовало бы неравенству людей. [24] Справедливость есть как раз искусство неравенства. [25] Справедливо, когда исходят не с позиции "для всех", а с позиции - "для каждого в особенности".
Поскольку безумно искать справедливости в ненависти (ненависть завистлива), то также безумно искать ее и в революции, потому что революция вся пронизана ненавистью и местью: она слепа, она разрушительна, она враг справедливого неравенства, она не чтит "высших способностей" (Достоевский Ф. М.). [26]
