Михаил Петров - Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота")
Ушаков наконец оставил окно и вернулся к столу. Федор тотчас взялся за штоф.
— Прикажешь, батюшка, налить?
— Налей.
Федор, обрадованный, налил ему полную рюмку, а заодно и гостю и себе тоже. Хмурь с адмирала вроде бы сошла, а за это стоило выпить.
Ушаков, попробовав настойку, поморщился — не понравилась — и пить больше не стал. Федор, словно желая убедить хозяина, что настойка сделана на совесть и морщиться от нее не следует, выпил рюмку до дна и даже крякнул от удовольствия.
— Ишь ты, окромя калгана и травок ничего в ней нету, а как по жилам-то пошла!.. Страсть!
Ушаков, не обращая на него внимания, изучающе смотрел на гостя, слегка раскрасневшегося от выпитого и упиравшегося взглядом в край стола.
— В тысяча семьсот девяносто шестом году, — медленно заговорил он, продолжая глядеть на гостя, — с Черноморского флота была послана в Англию группа офицеров. Помнится, в числе оных по списку значился некий Арапов. Не вы ли были тем офицером?
Арапов, не поднимая головы, махнул рукой, давая понять, что ему не очень-то хочется ворошить прошлое.
— Утром вы так ничего и не рассказали о себе, — не отступал от него Ушаков. — Что было с вами после службы у Потемкина? Впрочем, — сделав паузу, сменил он тон, — если воспоминания связаны с неприятностями, можете не рассказывать.
— Нет, отчего же?.. — вдруг оживился Арапов. — Извольте. От вашего высокопревосходительства таить мне нечего. Только история моя не очень веселая.
— Долго служили у Потемкина? — пропустил мимо ушей его последние слова Ушаков.
— До самой его смерти.
— Потом вернулись на море.
— Меня рекомендовали Мордвинову. Это случилось в тот самый год, когда в Черноморском флоте главным снова стал он. Вместо вас, — добавил Арапов таким голосом, словно принимал на себя часть вины за случившееся.
В Ушакове шевельнулась обида: нехорошо с ним поступили тогда, несправедливо. Почти всю войну предводительствовал Черноморским флотом, и предводительствовал так, что действия флота приводили в восхищение всю Европу, но кончилась война, и он стал не нужен, его переместили на должность командующего Севастопольской эскадрой, а главным над флотом сделали Мордвинова. То было время торжества нового фаворита Екатерины II Платона Зубова — время, когда давались чины не по заслугам, а по связям. Связи же Мордвинова в Петербурге имели надежную крепость.
— А что было потом? — возобновил разговор Ушаков.
— Потом?.. — Арапов наполнил свою рюмку, поднес было ко рту, но, видимо вспомнив, что эта уже третья и может оказаться лишней, поставил ее на стол. — Кому-то захотелось сыграть со мной в нечестную игру…
Ему стало трудно говорить. Голос его прерывался; временами, умолкнув на полуслове, он задумывался, затем встряхивал головой и продолжал рассказ все так же несобранно и торопливо, словно история, которую решил поведать, ему страшно надоела, и он не чаял, как скорее ее окончить. История же его была такова. Поступив по рекомендательному письму на службу к Мордвинову, он сразу попал под его покровительство. Адмирал был к нему добр, выделял его, относился к нему совсем не так, как к другим офицерам. Арапов почувствовал себя настолько устроенным, что решил жениться. Сделал предложение одной девушке и получил согласие. Однако Мордвинов, узнав о его намерении, посоветовал не спешить с обручением, а поехать в Англию на учебу. Подобные счастливые случаи молодым офицерам представляются не так уж часто, поэтому Арапов согласился ехать, тем более невеста обещала ждать его возвращения. Он поехал в Англию с радужными надеждами, ему казалось, что счастливее его нет никого на свете. Однако судьба жестоко посмеялась над ним. Когда через два года он вернулся из заграничной поездки, его невесты в Херсоне не оказалось. Он спрашивал, но никто не мог сказать, где она находится. Сказали только, что после его отъезда нашелся один негодяй, который, соблазнив, увез ее в Вену, где пожил с ней немного, после чего бросил… И еще узнал Арапов: невесту его с тем негодяем свел Мордвинов человек, который ему покровительствовал и которого он, Арапов, почитал как отца родного…
Дойдя до этого места рассказа, Арапов снова потянулся к рюмке, одним глотком опорожнил ее и застыл, задумавшись.
— Неужто, сударь, перенес такое? — подал голос Федор, смотревший на гостя с возрастающим интересом.
— Перенес… — в мрачной усмешке скривил губы Арапов. — Переживал, разумеется, негодовал… Окажись мой начальник-благодетель на месте, продолжал он, — могло дойти до дуэли. Но начальник мой в то время находился в Петербурге. Я не стал ждать его возвращения. Я понял, что после случившегося служить у него более не смогу, оставил в канцелярии рапорт с просьбой об увольнении и уехал к отцу в деревню.
Рассказ Арапова тронул Ушакова. Чтобы унять волнение, он поднялся со стула и отошел к окну. Спросил, не оборачиваясь:
— Вы больше его не видели?
— Нет. — Арапов сделал большую паузу и продолжал: — В деревне я все время думал о ней. Не мог не думать. Меня угнетала тоска. Прожил так месяца три, а потом не выдержал и поехал ее искать. В Херсоне мне удалось узнать, что Мордвинов дал ей приют в своем имении, которое находится в Инсарском уезде. Я поехал туда, но Марии там не оказалось: за неделю до моего приезда она ушла в монастырь.
— В монастырь?
— Так сказал мне управитель имения. — Арапов усмехнулся, взглянув на Ушакова. — Банальная история, не правда ли?
— Но вы ее, кажется, еще не закончили?
— Кончить недолго. — Арапов тяжело вздохнул и стал продолжать рассказ: — Через полгода умер родитель, матушка скончалась еще раньше, и я остался один, если не считать моих крестьян да тетушки, которая после смерти матушки неотлучно жила в нашем дому. Некоторое время я занимался делами имения, потом затосковал по прежней службе, по морю. Поехал в Севастополь. Был слух о возвращении вашей эскадры из Средиземного моря, и я надеялся поступить к вам. Но опоздал. Когда приехал в Севастополь, вас там уже не было. Над флотом начальствовал маркиз де Траверсе. Я знал этого человека, он был мне всегда неприятен, поэтому не стал к нему обращаться. Товарищи посоветовали ехать в Петербург, и вот я здесь.
Увидев, что гость собирается налить себе еще, Ушаков тоном старшего заметил:
— Не слишком ли много будет, сударь?
Арапов пожал плечами: мол, что поделаешь, таково мое положение. Однако пить больше не стал.
— Что намерены делать в Петербурге?
— Постараюсь устроиться во флот. Но прежде я хотел бы дать пощечину своему… благодетелю.
Ушаков неодобрительно хмыкнул:
— Вряд ли сие разумно.
— Возможно, но эта мысль не дает мне покоя. — Арапов посидел немного потупившись и вдруг решительно махнул рукой: — Довольно обо мне. Лучше, Федор Федорович, о себе расскажите. Что сказали вам в министерстве?
— Ничего нового.
Ушаков как-то сразу заскучал, потерял интерес к разговору.
— Пожалуй, пойду к себе, — сказал он, — пора спать.
После его ухода Федор почувствовал себя раскованнее. Он сам налил Арапову, не забыв и о своей рюмке.
— Побудем, батюшка мой. — Федор выпил первым и, желая утешить гостя, стал внушать, чтобы он не очень кручинился, что Бог милостив и еще все может перемениться. — Невеста ваша в каком монастыре укрылась — ведомо вам, батюшка?
— Управитель называл Саранск, Краснослободск и Темников, а в каком из них — он и сам не знает.
— Ежели в Темникове, то это там, где имение нашего адмирала. А вы, батюшка, не расстраивайтесь, — снова принялся утешать Федор, — Бог даст, еще встретитесь.
— Вряд ли… — Арапов болезненно поморщился. — Впрочем, довольно об этом.
— Ладно, не будем, — согласился Федор и полез в шкаф за новым полштофом. Беседа продолжалась. Только говорил теперь больше Федор, захмелевший изрядно. А говорил он о своем хозяине: очень хороший человек его хозяин, такой человек, каких свет не видел, а вот тоже не повезло ему — ни жены, ни детей. Живет один-одинешенек. А тут еще начальство несправедливости всякие чинит, со службы выживает…
Сетуя на несчастную судьбу адмирала, а заодно и на свою тоже, Федор не забывал наполнять рюмки, когда они опоражнивались. Вообще-то Федор, как и его хозяин, был человеком строгих правил, умел себя ограничивать. Но случалось, шлея и ему под хвост попадала, и тогда он давал душе волю.
Федор и Арапов просидели почти до полуночи и разошлись по своим углам, когда в склянке не осталось ни одной капли.
5
Чичагов сдержал обещание, данное Ушакову, отдал-таки его прошение императору. Извещая об этом Ушакова, Чичагов, однако, не снял с души камня. Товарищ министра писал, что прежде чем принять решение, государь пожелал узнать подробнее о "душевной болезни", на которую он, Ушаков, ссылался в своем рапорте.
