Леони Фрида - Екатерина Медичи
С того момента, как произошло несчастье, Париж из шумного праздничного города превратился в царство печали, где большинство жителей оплакивало смерть короля. А еще недавно подданные Генриха II боялись — и совершенно справедливо — неопределенности, в которой вдруг оказалось королевство. «Свадьба обернулась похоронами», — писал очевидец, и парижане, а за ними и вся Франция, облачились в траур по своему государю. Объявление королем Франциска II не особенно обнадеживало.
Монморанси и другие знатные лица— противники Гизов — оставались у ложа покойного короля, в то время как лекари извлекали его сердце и внутренности для отдельного захоронения, а потом бальзамировали тело. Повсюду в замке Турнель устроили алтари, комнаты и коридоры задрапировали черной материей. Вокруг набальзамированного тела короля по очереди собирались епископы и другие представители церкви. Стоя на коленях рядом с высокими зажженными свечами, они пели псалмы за упокой души Генриха, а комната умершего была превращена в часовню с алтарями в каждом углу кровати. На покрытых серебряной парчой скамьях стояли различные предметы, которыми пользовались во время каждой из шести ежедневных заупокойных месс. Екатерина, наряду со всеми, отдавала последние почести тому, кто был ее супругом без малого двадцать шесть лет. Преклонив колени, она прощалась с его телом, в то время как в замке началась тщательно подготовленная сорокадневная служба.
В этот критический момент коннетабль Монморанси и его партия были отодвинуты в сторону, Гизы же заняли главные посты в государстве. Несмотря на то что Монморанси— которого Франциск II не любил— был готов к частичной утрате прежнего влияния, вряд ли он мог представить, до каких пределов дойдет опала. По сути, подсиживание началось уже тогда, когда король был еще жив. Гизы заговорили о том, чтобы осудить коннетабля за плохую охрану короля во время турнира, а старик Монморанси бродил по коридорам, горюя об утрате своего господина и товарища по оружию.
Оставив тело покойного короля с Монморанси и его союзниками, Гизы понимали: им необходимо закрепить свои позиции, прежде чем страна успеет оправиться от удара. Серьезная угроза гегемонии Гизов исходила от первого принца крови, Антуана де Бурбона, и его братьев.
Бурбоны, подобно Валуа, вели свой род от династии Капетингов, правившей Францией с 987 года. В 1328 году Карл IV Красивый умер, не оставив наследников мужского пола, и старшая ветвь Капетингов пресеклась. Корона перешла к Валуа, младшей ветви династии. Если четверо выживших сыновей Генриха и Екатерины умрут, не продолжив род, семья Бурбонов займет их место на троне.
Согласно существующим законам Бурбоны, единственные принцы крови после отпрысков рода Валуа, должны были занимать ведущее место в совете, правящем страной. Хотя Антуан де Бурбон был ленив, себялюбив и слабоволен, Гизы не хотели зря рисковать и решили, что нового короля лучше сразу переправить в Лувр, подальше от врагов. Соответственно Франциска, его жену и младших детей Екатерины подготовили к короткому путешествию по Парижу. Неожиданно вдовствующая королева — скорбная фигура, закутанная в черное — присоединилась к ним. Она презрела не только исконный белый траур французских королев, но и обычай оставаться безвыходно сорок дней там, где находился умерший супруг. Екатерина знала: сейчас она может нарушить обычай. Хотя и убитая горем, она являлась необходимой фигурой в заговоре Гизов.
Во время правления своего мужа Екатерина мастерски уклонялась от того, чтобы занять определенную позицию, примкнув к Гизам или же к Монморанси. Сохранив благорасположение и добрые отношения с обоими, она часто обращалась к ним за помощью и советами, обезоруживая их своей скромностью и оказываемым им доверием. Казалось, молодая королева готова охотно следовать их советам. При этом ни Гизы, ни Монморанси и не подозревали, что Екатерина ненавидела в равной мере обе партии. Она не могла забыть, как когда-то они стремились восстановить Генриха II против своей юной жены-итальянки, как они пресмыкались перед Дианой де Пуатье, и того, какой мертвой хваткой эти политиканы держали ее мужа. И Гизы, и Монморанси, в свою очередь, все эти годы по большей части игнорировали королеву, явно недооценивая ее ум, силу воли и глубоко затаенную гордость. Сейчас же, когда на трон взошел слабоумный и немощный король Франциск II, безотлагательно требовалось создание совета для управления страной. Чтобы защитить сына, младших детей и себя самое, Екатерине пришлось пойти в кабалу к братьям Гизам.
У Гизов врагов хватало: кто-то завидовал их влиятельности и богатству, другие не могли примириться с их крайним католицизмом, а кое-кто считал их иностранными узурпаторами. Братья нуждались в Екатерине, чтобы узаконить свое положение; своим присутствием она как бы негласно оказывала им поддержку. Казалось, будто между вдовой и Гизами заключен тайный договор. Ворота замка Турнель отворились, пропуская королевские кареты, отбывающие в Лувр, и большая толпа народа могла лицезреть отъезд августейшего семейства. Современники вспоминают, что герцог де Гиз держал на руках одного из младших детей Екатерины, демонстрируя образ доброго защитника и почти что отца. Мария Шотландская посторонилась было, пропуская свекровь в карету первой, но Екатерина уже осознала свое новое место и, с виду, как будто даже получала удовольствие, настаивая, чтобы новая королева вошла перед ней.
Впервые Екатерина получила роль, принадлежащую ей и только ей. Ведь королеве приходилось делить с Дианой де Пуатье не только мужа. Даже воспитание ее собственных детей не обходилось без участия фаворитки. Теперь же вдовство станет ее горьким и сладостным уделом, на который никакие фаворитки посягнуть не посмеют. И она будет ревностно охранять сан вдовы короля до конца своих дней. Посвятит жизнь памяти Генриха и детям, ибо дети должны унаследовать державу. Она же будет хранительницей монархии, живой легендой, хранящей образ Генриха, научится тому, как самой творить историю. И, надев маску полного самозабвения, сорокалетняя королева-мать во вдовьих одеяниях сделала первые осторожные шаги на пути к владычеству над Францией.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1. СИРОТА ИЗ ФЛОРЕНЦИИ
«Ее приход пророчит смуту грекам»
1519-1533
Екатерина Мария Ромула Медичи родилась около одиннадцати часов пополудни в среду, 13 апреля 1519 года. Ее отец, Лоренцо II Медичи, герцог Урбино, наследник правящего дома Флоренции, всего лишь год назад женился на юной Мадлен де л а Тур д'Оверни, которая и стала материю Екатерины. Французская графиня королевской крови и именитая наследница была блестящей партией для жениха из семьи Медичи, которых многие во Франции считали разбогатевшими выскочками из купцов. Роскошную свадьбу молодой чете устроил родич невесты, король Франции Франциск I. За ней последовало торжественное возвращение во Флоренцию, где многочисленный семейный клан жениха бурно приветствовал новобрачных. Но затем поводов для радости было немного. Хотя беременность Мадлен, о которой было объявлено в июне, протекала хорошо, слег сам герцог Лоренцо, чье здоровье был расстроено еще до вступления в брак. Молодая чета жила в родном городе Лоренцо по-королевски, но непрекращающаяся лихорадка и страх дальнейшего ухудшения здоровья заставили герцога покинуть город. Страдавший, вероятно, сифилисом, а также туберкулезом, он вместе с супругой перебрался на свежий деревенский воздух, ожидая рождения первенца[5]. К тому времени, когда Мадлен настало время возвращаться в город для родов, ее супруг был уже при смерти.
Роды прошли благополучно, и вскоре малютку принесли показать угасающему отцу. Новость о том, что ее мать также тяжело больна, скрывали от герцога, боясь ухудшить его состояние. Рождение дочери не особенно его порадовало, ведь больше детей у блистательной четы быть не могло. Пытаясь примириться с грустным фактом рождения младенца женского пола, супруги, как пишет хронист, объявили, что «довольны так же, как если бы родился мальчик». Ввиду болезни обоих родителей дитя немедленно окрестили в субботу 16 апреля в фамильной церкви в Сан-Лоренцо, в присутствии четверых высших клириков и двоих знатных родственников. Дитя получило имена Екатерина (фамильное имя Медичи), Мария (ибо это был день Святой Девы) и Ромула, в честь основательницы Фьезоле. Но я все же буду далее называть ее одним именем — Екатерина.
28 апреля герцогиня Мадлен Медичи испустила последний вздох, герцог Лоренцо последовал за ней всего шесть дней спустя, 4 мая. Чету похоронили в красивом семейном склепе в церкви, где их дитя так недавно получило крещение; таков был печальный конец их недолгого брака.
В день смерти герцога его навестил друг, известный поэт Ариосто, надеявшийся утешить Лоренцо в связи с кончиной его супруги. Когда же он узнал, что осиротевшее дитя — единственный плод брака, обещавшего возрождение процветавшего прежде рода Медичи, то написал короткую оду, посвятив ее последней надежде угасающей династии:
