Владимир Слободин - Белое движение в годы гражданской войны в России (1917-1922 гг)
Был ли М. В. Алексеев монархистом? Очевидно, нет. Тот факт, что он не донес о заговоре царю обнаруживает степень его недоверия к старой власти. В конце концов, вопрос ставился ребром: что выше — верность престолу или родине? Очевидно его дальнейшие поступки, связанные с отречением Николая II от престола, противодействием разрушительным реформам Временного правительства в армии и участием в белом движении, доказывают то обстоятельство, что М.В.Алексеев служил не той или иной форме правления, а прежде всего — Родине.
Если под приоритетом национальных интересов в межгосударственных отношениях различных наций понимать стремление общества в максимальной степени защитить себя и свою среду обитания от ущемления в пользу других обществ, то генерал М. В. Алексеев сознавал, что ход исторического развития человечества диктует давать первенство национальным интересам перед наднациональными. Свой долг он видел в служении России, не какой-то группе населения в противовес другой, а всему народу. Собираясь, по его словам, возглавить борьбу с антигосударственной партией большевиков, рассматривавших Россию как полигон для экспериментов и приносивших ее в жертву Германии во имя своих узкопартийных интересов, он говорит своим близким, что это его «последнее дело на земле».[52] В написанном 13 августа 1918 г. письме генералу Д. Г. Щербачеву,[53] содержавшем законченное выражение взглядов М. В. Алексеева на «задачи и цели существования Добровольческой армии», идеология белого дела определялась следующим образом: «Главная идея, — писал генерал, — это возрождение единой неделимой России, восстановление ее территории, ее самостоятельности, насаждение порядка и безопасности всех граждан, возможности приступить к труду, дабы воскресить преступно разрушенные государственность, народное хозяйство и сохранить еще уцелевшие национальные богатства от дальнейшего расхищения. Без осуществления этой центральной идеи теряется смысл существования Добровольческой армии».[54]
Средство осуществления «центральной идеи» М. В. Алексеев видел в установлении «переходного управления в виде военной диктатуры одного лица, а не комбинации трех лиц, как этого хотят… левые центры и группы».[55]
В письме Верховный руководитель Добровольческой армии заострил внимание на вопросе об определении политической позиции армии в начавшейся борьбе. Считая невозможным «теперь же принять определенный политический лозунг» в силу того, что он мог бы затруднить «выполнение государственных задач», он особо остановился на вероятности восстановления в стране в будущем монархии. Как уже говорилось выше, М. В. Алексеев был сложной натурой, и, как представляется, именно отсутствие в ней цельности являлось причиной его колебаний. Сыграв одну из ключевых ролей в принятии царем решения отречься от престола, заслужив признание своих заслуг со стороны Временного правительства, которое назначило его Верховным главнокомандующим, впоследствии, под влиянием наступившего «развала», генерал несколько сместил оценку происходивших событий и пришел к убеждению полезности для России конституционной монархии, так как никакая другая форма правления, по его мнению, не могла «обеспечить целость, единство, величие государства и объединить в одно целое различные народы, населяющие его территорию».[56] На последнем следует остановиться особо. В отечественной, да и в зарубежной литературе установилась практика рассматривать белое движение как реакционное и монархическое. Подтверждением тому, на первый взгляд, служит содержавшееся в письме генералу Д. Г. Щербачеву признание вождя белого движения в приверженности конституционной монархии, а также упоминание о том, что его точку зрения разделяло большинство офицерского корпуса Добровольческой армии.
Однако если не вся, то большая часть практической деятельности М. В. Алексеева как руководителя и главного идеолога белого дела убедительно свидетельствует об отсутствии у него реставрационных вожделений, его широком демократизме, стремлении привлечь под свои знамена все слои русского общества, независимо от партийной принадлежности, во имя общего национального дела — возрождения свободной демократической России. Не скрывая своих убеждений, правда, как замечено выше, имевших тенденцию меняться, но в то же время самоотверженно служа Отечеству, генерал М. В. Алексеев своим примером ярко демонстрировал, что сам он сумел подняться над своими идейными пристрастиями во имя общегосударственного дела.
Практика белых правительств также свидетельствует не о стремлении белых к реставрации старого порядка, а об усилиях по созданию нормальных экономических отношений на территориях под их контролем между субъектами общества. Ленин по этому поводу заметил в речи 30 июля 1919 г. о продовольственном и военном положении, что источник, откуда «Колчак и Деникин берут себе подкрепление… есть сила капитализма, основанная на свободной торговле хлебом и товарами»,[57] а в речи перед слушателями Свердловского университета 24 октября 1919 г. он прямо назвал колчаковское правительство буржуазным.[58]
Изучение манифестов и деклараций, изданных от имени движения, а также речей и выступлений его вождей перед различными собраниями общественности, впрочем, как и вся деятельность белых правительств на окраинах страны, не дают никаких оснований к утверждению, что белое движение стремилось к реставрации монархического режима.
Уже в так называемой «корниловской программе», написанной для распространения по всей России, говорилось, что вновь созванное Учредительное собрание на основе всеобщего избирательного права установит основные законы русской конституции и окончательно сконструирует государственный строй.[59] В первом же манифесте Добровольческой армии от 27 декабря 1917 г. подчеркивалось, что она будет уважать волю только что избранного Учредительного собрания.[60] В то же время генерал А. И. Деникин в своих выступлениях заострял внимание общественности на том, что цель Добровольческой армии не в «возвращении к старым порядкам, не в защите сословных и классовых интересов, а в создании новой светлой жизни всем, и правым, и левым, и казаку, и крестьянину, и рабочему».[61]
В первом же своем обращении к населению Сибири Верховный Правитель адмирал А. В. Колчак также заявлял, что он не пойдет «ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности» и главной своей целью ставит «создание боеспособной армии, победу над большевиками и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные всему миру».[62]
Во время встречи 12 марта 1919 г. с делегацией офицеров, отправлявшихся в Москву «для осведомления тамошних кругов о положении в Сибири», Верховный Правитель следующим образом обрисовал свою программу: после «очищения» европейской России от большевиков следовало бы ввести твердую военную власть с задачей недопущения анархии и водворения порядка, после чего немедленно «приступить к выборам в Учредительное собрание, которое и установит образ правления в государстве». При открытии собрания он и возглавляемое им правительство заявили бы о сложении своих полномочий.[63]
В ответе адмирала на заявление Клемансо от 27 мая 1919 г. «от имени союзных и примыкающих к ним держав», составленном 4 июня того же года, однозначно проводилась мысль о том, что Россия в настоящее время и в будущем может быть только государством демократическим, причем не могло быть «возврата к режиму, существовавшему в России до февраля 1917 г.»[64] Показательны в этом отношении ответы А. В. Колчака на вопросы следственной комиссии. Последняя была учреждена для подготовки суда над ним после того, как с благословения генерала Жанена, главнокомандующего союзными войсками на территории Сибири, адмирал был предательски выдан чехословаками иркутскому Политическому центру в начале января 1920 г. в обмен на беспрепятственный проход их эшелонов через город.
На прямой вопрос председателя комиссии, был ли он монархистом, Колчак откровенно и честно ответил: «Я был монархистом и нисколько от этого не уклоняюсь… я… не мог считать себя республиканцем, потому что тогда такого не существовало в природе. До революции 1917 г. я считал себя монархистом». Затем адмирал заявил, что тем не менее, перемену правительства в результате Февральской революции он приветствовал, добровольно принял присягу на верность Временному правительству и со вершенной революции «по совести» и с этого момента стал рассматривать себя «совершенно свободным от всяких обязательств по отношению к монархии».[65]
