Сергей Войтиков - Высшие кадры Красной Армии 1917-1921
Но он как-то сразу весь ожил, заискрился каким-то светлым, молодым чувством, когда я объяснил ему цель посещения — поговорить с ним о его революционной работе и, главное — о тов. ЛЬВОВЕ, с которым он вместе сидел в тюрьме в г. Николаеве.
— У меня на квартире, — начал А.С. Бабенко, — работал нелегальный кружок, входящий в «Южнорусский рабочий союз». В кружке участвовало нас, рабочих, до 30 человек.
Мы все, нутром, чувствовали гнёт капиталистического строя и видели несправедливости и обиды, причиняемые нам капиталистами, но совершенно не знали, где выход.
Тут на помощь явились молодые, образованные, знающие революционеры, как тов. Львов, Соколовский и др.
Представьте себе, я совершенно не знал, до самого последнего времени, что тот самый молодой, безусый юноша, с горящим революционным огнём и вдохновением глазами, который всегда так просто и задушевно говорил с нами и которого мы знали под именем Львова — это Вождь нашей Красной Армии тов. Троцкий…
Только недавно я случайно узнал об этом из письма моего сына, работающего на одном из заводов в Одессе. Сын также случайно узнал об этом из статьи, посвящённой умершему в Николаеве старому члену нашего союза И.А. Мухину, что Львов и Троцкий — одно и то же лицо («Изв[естия] Одесского губисполкома» от 19 февр[аля] [19]24 г. № 1263).
Да, хорошее то время было! В нашем кружке, собиравшемся на моей квартире большей частью по ночам, подобрались все серьёзные, хорошие ребята из передовых рабочих, которые стремились всё [о]сознать, до всего дойти своим умом, чтобы потом начать борьбу за торжество рабочего дела.
Было у нас 2 руководителя: один по экономическим вопросам, которого мы знали под именем ГИРА, а другой по общественно-политическим — тов. Львов. Последнего мы как-то сразу горячо полюбили…
— Удивительный человек был этот Львов, — говорит старик Бабенко. — Совсем юноша, без усов, ну совсем ещё молодой, а обо всём уже понимал, во всё вникал, прекрасно знал нашу жизнь, наш рабочий язык, на всё давал ясные, толковые ответы.
Поражал нас своим образованием: мог разъяснить всё по-научному, а не так чтобы зря болтать. Мы считали его за студента.
Держался тов. Львов очень просто, так что мы, рабочие, в то время очень тёмные и дичившиеся образованных людей, его как-то сразу перестали стесняться.
Бывало, обступим мы его кружком и про нашу жизнь всё равно как на духу рассказываем. И когда заговорит, бывало, тов. Львов, как-то особенно верилось, что наше рабочее дело не погибнет, что наша рабочая правда победит. Как-то особенно радостно бывало…
Тов. Львов приходил к нам большей частью ночью и занимался по несколько часов. Наш кружок, как и остальные два, работал благополучно около года.
21 января 1898 года в 2 часа ночи я был арестован и препровождён в Николаевскую тюрьму[38]. Я сидел с И.А. Мухиным, а напротив, в камере № 1 — тов. Львов вместе с Гиром[39]. В тюрьме мы узнали, что были выданы провокатором Ананием Нестеренко[40].
Обращались с нами тюремщики очень грубо, и у многих из нас упало настроение. Но в это время мы сумели войти в связь с тов. Львовым посредством ручной азбуки, показываемой в волчок. Тов. Львов ободрил нас, призывая стойко держаться и верить в торжество рабочего дела.
Такие беседы, урывками, показали нам, что тов. Львов и в тюрьме больше помнит и заботится о нас, чем о себе, а сам-то он, как я уже сказал, был совсем молодым человеком, которому, казалось бы, жить, да жить беззаботно…
На прогулке с ним нам не удавалось встречаться: за ним всегда зорко следили. Только несколько раз видел в волчек, как проводили Львова мимо нас… Как сейчас помню я картину: молодой, стройный, бледный юноша, с гордо поднятой головой, с сурово сжатыми губами, шагающий так свободно и смело… Точно и там, в царском застенке, он знал, что будущее принадлежит рабочему классу и что он сам будет стоять во главе его Красной Армии — на одном из самых ответственных постов в Рабоче-крестьянской Республике…
— Ну, простите, товарищ, устал я — больше не могу… — Старик устало поник на постели.
Оглядываюсь кругом: убогая, бедная обстановка: не комната, а какая-то клетушка — и в ней 6 душ.
— А кто вас кормит?
— Да когда старику немного лучше бывает, чинит он часы, замки и исполняет мелкие слесарные работы… Зарабатывает гроши, потому что работу дают соседи — все беднота больше. А ещё дочь бубликами торгует — вот и все заработки. Живём впроголодь, — ответила старуха, нахмурившись. И отвернулась.
«С тяжёлым чувством ушёл я из этой маленькой комнатушки, где на постели, покрытой какими-то грязными лохмотьями, лежал старик Бабенко — один из ветеранов русского рабочего движения» — так закончил наш сотрудник тов. Крапивин своё описание посещения тов. Бабенко.
Пишу Вам, тов. Троцкий, полагая, что Вам не безынтересно знать кое-что о судьбе одного из Ваших сподвижников.
А судьба А.С. Бабенко — далеко не завидная! Сегодня тов. Бабенко навестят, очевидно, предисполкома тов. Толмачев, секретарь обкома тов. Аболин и редактор «Красного знамени» тов. Письменный. Несомненно, вопрос о поддержке тов. Бабенко будет разрешён сегодня же.
Прилагая фотографию А.С. Бабенко, тюремную и единственную у него, которую он очень охотно отдал для отсылки «тов. ЛЬВОВУ», т.е. Вам.
С коммунистическим приветом, М. Донецкий
Редакция «Красного знамени».
P.S. Сегодня был у тов. Бабкова (так в постскриптуме именуется А.С. Бабенко) вместе с зав. Истпартом[41]. Редакцией, впредь до назначения пенсии, оказана тов. Бабкову матер[иальная] поддержка.
Фотография, о которой я говорю в конце письма, взята в Истпарт для переснятия, после чего, во исполнение желания старика, я пришлю её Вам вместе с другой — в теперешней обстановке т. Бабкова.
М. Донецкий
РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 19. Л. 16–17.
Подлинник — машинописный текст с автографом.
Раздел I
Бесславный «триумвират» наркомов
Глава 1
«Долой не понимающую дела коллегию военных комиссаров»: конфликты в руководстве Наркомата по военным делам РСФСР в первые месяцы «диктатуры пролетариата»
Захватившие власть большевики сразу попытались представить переворот как нечто законное. 1 ноября 1917 года Ленин прямо заявил на заседании ЦК РСДРП(б): «переговоры должны были быть, как дипломатическое прикрытие военных действий. Единственное решение, которое правильно — это было бы уничтожить колебание колеблющихся и стать самыми решительными»[42]. Формально власть передал большевикам нелегитимный по своей сути II Всероссийский съезд Советов. Народные комиссары (ужасно пахнущие революцией, перефразируя товарища Ленина, революционные министры) формально не были назначены председателем Совнаркома — их избрал съезд, и по логике именно съезд Советов мог их этой власти лишить. Когда создатель советского правительства начал кадровые перестановки, это обусловило появление ряда проблем. Не будет преувеличением заявление, что наиболее острый конфликт произошёл на этой почве у Владимира Ильича с руководством военного ведомства.
С 1920-х годов партия талдычила о «ленинской когорте» революционеров, спаянной и единой. Причём даже большевики-эмигранты и невозвращенцы не имели обыкновения оспаривать этот тезис. Сам Лев Троцкий 8 октября 1923 года заявил: «Совершенно очевидно, что кадры старых, подпольных большевиков представляют собою революционную закваску партии и её организационный хребет»[43]. В действительности всё с точностью до наоборот: совсем не когорта, не всегда большевиков, лишь иногда ленинцев. И никак не спаянная. Если театр определяют как «террариум единомышленников», но у руководства военным ведомством оказался просто террариум, с одобрения съезда Совета ошибочно прозванный триумвиратом.
Декретом II Всероссийского съезда Советов от 26 октября 1917 года управление делами «военными и морскими» поручалось возглавить Комитету в составе трёх наркомов: Владимира Александровича Антонова-Овсеенко, Павла Ефимовича Дыбенко и Николая Васильевича Крыленко. В чём-то формирование первого состава Совнаркома носило случайный характер: профессиональных управленцев в рядах РСДРП(б) было мало и, по словам левого эсера Б.Д. Камкова, захватившие власть большевики «в панике искали людей», создавая свой Совнарком и назначая «комиссаров почти безграмотных (не имеющих организационного опыта. — С.В.), в частности, так стал наркомом П.Е. Дыбенко, назначенный «не только потому, что он матрос, но [т.к.] действительно никого [больше] не было»[44]. Постепенно Комитет трансформировался в коллегию Наркомвоена (в том числе, к концу 1917 года ушли 2 наркома — 10 ноября Дыбенко, 5 декабря Антонов-Овсеенко, а Крыленко 20 ноября фактически передал всю полноту прав наркома своему заместителю Николаю Ильичу Подвойскому). В итоге к марту 1918 года Наркомвоен возглавляла коллегия в следующем составе: Верховный главнокомандующий и формальный нарком Н.В. Крыленко; фактический нарком Н.И. Подвойский; члены коллегии Борис Васильевич Легран, Игнатий Людвигович Дзевялтовский, Константин Степанович Еремеев, Михаил Сергеевич Кедров, Павел Евгеньевич Лазимир (от партии левых социалистов-революционеров — ПЛСР), Константин Александрович Мехоношин, Эфраим Маркович Склянский, Валентин Андреевич Трифонов и Илья Ильич Юренев (партийный псевдоним Константина Константиновича Кротовского); Владимир Николаевич Васильевский и Александр Фёдорович Ильин-Женевский (секретари коллегии)[45].
