Екатерина Монусова - История Крестовых походов
Император Алексей Комнин (мозаика)
Петр горел желанием немедленно продолжить поход. Император возражал: разумнее дождаться остальных войск. О том, что такое конница сельджуков, он знал не понаслышке. Плохо вооруженная разрозненная толпа вряд ли могла противостоять ее мощи. Однако Петр стоял на своем и единственно из своего нетерпения повел людей навстречу гибели – во всяком случае, так утверждает Анна: «Племя кельтов – вообще, как можно догадаться, очень горячее и быстрое – становится совершенно необузданным, когда к чему-то стремится». Однако «незаинтересованные» историки намекают на то, что именно император ускорил выступление – поскольку, как пишет Аноним, «христиане повели себя скверно, захватывая даже свинец, которым были покрыты церкви…» Тем не менее Алексей приказал, чтобы купцы «подводили корабли, полные пищи, зерна, вина, масла, ячменя и сыра, и продавали все эти продукты паломникам по справедливой и доброй цене». 5 августа императорский флот переправил крестоносцев через Босфор. Под резиденцию им отвели крепость Цивитот на берегу Никомедийского залива, расположенную недалеко от города Еленополя (нынешний Херсек). Там «кельты» и стояли лагерем – совершая хаотичные набеги то на турок, а то и на христианские деревушки.
В конце концов Петр решил атаковать Никею – столицу сельджукского султана Килиджи Арслана. На пути к столице отряд германцев захватил небольшую крепость Ксеригорд. Турки, узнав об этом, окружили город и полностью отрезали его от воды. После четырех дней невыносимых страданий – многие тогда отреклись от Создателя и обратились к врагу с воплями о помощи – крестоносцам пришлось капитулировать. Тех же, кто не предал своей веры, превратили в живые мишени для тренировок турецких лучников, оставшихся в живых угнали в рабство…
Разумеется, Петр загорелся жаждой мщения. Шесть грозных колонн, вооружившись всем, что еще осталось, двинулись на Никею – и попали в засаду. Турки выпустили на них тысячи стрел. Из узкой теснины не было выхода, и крестоносцы погибали сотнями. Тем, кто все же убежал и добрался до Еленополя, спастись тоже не удалось. Сельджуки преследовали их по пятам, ворвались даже в храм, заколов прямо на алтаре священника, который только-только начал служить утреннюю мессу. Прямо на лошадях турки заскакивали в палатки и убивали спящих. В живых оставляли одних детей – и то лишь для того, чтобы продать в рабство. Вальтер Неимущий пал, подобно святому Себастьяну, пронзенный без малого десятком стрел…
Лишь благодаря византийскому флоту турки отступили. Уцелевших – около трех тысяч человек – доставили в Константинополь, где несколько лет спустя византийская принцесса и описала все произошедшее на восточном берегу Босфора.
«…Узнав про все, что Петр вытерпел раньше от турок, император посоветовал ему дождаться прихода остальных графов, но тот не послушался, полагаясь на большое количество сопровождавших его людей, переправился через пролив и разбил свой лагерь под городком, называвшимся Еленополь. За ним последовало около десяти тысяч норманнов. Отделившись от остального войска, они стали грабить окрестности Никеи, обращаясь со всеми с крайней жестокостью. Даже грудных детей они резали на куски или нанизывали на вертела и жарили в огне, а людей пожилых подвергали всем видам мучений.
Жители города, узнав о происходящем, открыли ворота и вышли сразиться с норманнами. Но, так как норманны сражались с большим упорством, они после жестокого боя вернулись назад в крепость. Норманны же, забрав всю добычу, возвратились в Еленополь. Там между ними и теми, кто оставался в городе, началась ссора; зависть, как обычно в таких случаях, стала жечь души оставшимся, и между ними и норманнами произошла драка. Своевольные норманны снова отделились и с ходу взяли Ксеригорд.
Султан, узнав о случившемся, послал против них Илхана с крупными силами. Илхан, подступив к Ксеригорду, сразу взял его, норманнов же частью сделал добычей мечей, частью увел в плен. Не забыл Илхан и об оставшихся с Кукупетром. Он устроил в удобных местах засады, чтобы на них неожиданно наткнулись и погибли те, которые будут двигаться в сторону Никеи. Кроме того, зная жадность кельтов, он послал двоих предприимчивых людей в лагерь Кукупетра и поручил им возвестить там, что норманны, взяв Никею, занялись разделом добра.
Слух дошел до лагеря Петра и привел всех в большое смятение. Услышав о дележе и богатстве, они тотчас же, забыв и свой воинский опыт, и боевое построение, бросились в беспорядке по дороге к Никее. Ведь племя латинян, вообще, как сказано выше, очень жадное на богатство, теряет рассудок и становится совершенно неукротимым, если задумает набег на какую-нибудь землю. Двигаясь неправильным строем, они наткнулись на турок, устроивших засаду около Дракона, и были убиты самым жалким образом…
Итак, все они стали добычей мечей, и только Петр с немногими другими вернулся в Еленополь. Турки снова устроили засаду, чтобы схватить их. Самодержец, получив точные сведения об этом избиении, не мог допустить, чтобы и Петр был пленен. Поэтому он немедленно послал за Константином Евфорвином Катакалоном, о котором я уже много раз упоминала, погрузил на военные корабли большое войско и отправил его через пролив на помощь Петру. Турки, завидев приближение Катакалона, обратились в бегство. Катакалон же, нисколько не медля, взял Петра и его людей, а их было наперечет, и доставил невредимыми к императору.
Когда император напомнил Петру о его прежнем неблагоразумии и о том, что он снова попал в беду, оттого что не послушался его предостережений, Петр с заносчивостью латинянина сказал, что не он виновник этих бедствий, а тех, которые не подчинились ему и следовали собственным прихотям, он назвал их разбойниками и грабителями, потому-де Спасителю и было неугодно, чтобы они поклонились Гробу Господню…»
Как, видимо, уже понял проницательный читатель, сам Петр остался жив. Позже он возглавит отряды милиции, патрулировавшей улицы Иерусалима, – но это произойдет уже после того, как закованные в броню боевые кони настоящих рыцарей-крестоносцев проторят дорогу к Земле обетованной. Проходя вместе с ними по берегу Никомедийского залива, Фульхерий Шартрский на протяжении всего пути будет видеть груды белых костей, иссушенных солнцем. Это из них, как писала Анна, возведут потом крепостную стену – зловещий памятник неизвестным солдатам бесславного крестового похода.
«Наши гнали и убивали сарацин до самого Храма Соломонова…»
Первый крестовый поход
1095–1099
Начало
«Не было подобного… варвара или эллина во всей ромейской земле – вид его вызывал восхищение, а слухи о нем – ужас. Но опишу детально вид варвара. Он был такого большого роста, что почти на локоть возвышался над самыми высокими людьми, живот подтянут, бока и плечи широкие, грудь обширная, руки сильные. Его тело не было тощим, но и не имело лишней плоти, а обладало совершенными пропорциями и, можно сказать, было изваяно по канону Поликлета. У него были могучие руки, твердая походка, крепкая шея и спина. По всему телу его кожа была молочно-белой, но на лице белизна окрашивалась румянцем. Волосы у него были светлые и не ниспадали, как у других варваров, на спину – его голова не поросла буйно волосами, а была острижена до ушей. Была его борода рыжей или другого цвета, я сказать не могу, ибо бритва прошлась по подбородку… лучше любой извести. Все-таки, кажется, она была рыжей. Его голубые глаза выражали волю и достоинство. Нос и ноздри… свободно выдыхали воздух: его ноздри соответствовали объему груди, а широкая грудь – ноздрям. Через нос природа дала выход его дыханию, с клокотанием вырывавшемуся из сердца. В этом муже было что-то приятное, но оно перебивалось общим впечатлением чего-то страшного. Весь облик… был суров и звероподобен – таким он казался благодаря своей величине и взору, и, думается мне, его смех был для других рычанием зверя. Таковы были душа и тело… гнев и любовь поднимались в его сердце, и обе страсти влекли его к битве…»
О, сладкие девичьи грезы! Слух о том, что доблестный рыцарь Боэмунд появился под стенами Константинополя, византийские красавицы передавали друг другу таинственным полушепотом. Среди тех, чье сердечко трепетало, словно птичка, попавшая в силки, была и юная византийская принцесса. Романтический образ защитника Гроба Господня столь крепко запечатлелся в ее душе, что спустя многие года, описывая его в своей книге, она не упустит ни единой детали…
Впрочем, этот замечательный персонаж был всегда любим романистами и историками. Нормандец Боэмунд Тарентский, сын Роберта Гвискара, в одночасье захватившего когда-то Сицилию, потомок викингов, чьи дерзкие налеты двумя веками раньше повергали в трепет всю Европу, он был под стать своим пращурам. Искатель приключений, отважный и жестокий, хитрый и непоколебимый духом; многие полагали и полагают, что он отправился в священный поход отнюдь не из-за природного благочестия. Впрочем, как бы то ни было, его противоречивые качества не раз окажут крестоносцам неоценимую службу. Так произошло и здесь, в Константинополе. Забыв о том, как его неустрашимый отец совсем недавно враждовал с Византией, Боэмунд без тени сомнения согласился принести императору Алексею вассальную клятву. Его товарищи по походу колебались в принятии этого решения – ведь давший клятву верности навсегда становится «человеком» своего сеньора, а это вовсе не входило в планы честолюбивых французов. Кроме того, каждый из предводителей похода уже давал клятву своему сюзерену, позже подкрепленную обетом крестоносца. Но Боэмунду подобные «высокие отношения» никогда не казались существенным препятствием. В конце концов, худой мир всегда лучше доброй ссоры – а император, как ни крути, был весьма могущественным союзником. Кроме того, Алексей располагал весьма надежным средством воздействия – в любой момент он мог сомкнуть на шее крестоносного войска «железную руку голода», прекратив поставки провизии…
