Борис Горбачевский - Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов
Шла война, и всякий, от кого что-либо, даже самое малое, зависело, должен был в считаные дни, а скорее, в считаные часы принимать решения, находить выход в самой сложной ситуации. На следующий день секретарь разыскал Леню и объявил ему: «Мы нашли помещение — старые конюшни бывшего конного завода. Другого ничего нет. Приводите их в порядок. Надеюсь, вы справитесь. Остальное, что вы просите, получите. Успеха вам. Всякий не го что день, а час дорог. Отечество в опасности!»
«Отечество в опасности!» — эта фраза, в те дни впервые публично произнесенная Сталиным, стала своеобразным магическим заклинанием, паролем, выражением веры в победу не только на фронте, но и в тылу. С ней просыпались и ложились спать, с ней провожали мужей и сыновей на фронт, с ней пробирались партизанскими тропами в тыл врага, с нею шли в бой.
За два месяца двадцать восемь киевских евреев, их жены, сыновья-подростки и шестнадцать русских уральцев очистили конюшни, построенные, как тогда шутили, при царе Горохе, от затвердевших, как сталь, громадных куч кизяка, починили прохудившиеся кое-где крыши, перестроили действительно просторные помещения, утеплили их, забетонировали пол, установили станки, провели электросеть и водопровод. Сложностей оказалось много. Помогли челябинцы.
Через короткое время заместитель Лени — Семен Тонковер — построил столовую, роскошные по тому времени туалеты, душевую, крольчатник. Он поехал в пригородный совхоз и договорился о прямом обмене товара на товар. Завод чинил трактора, сеялки, а совхоз подбрасывал за это картошку, лук, морковь. В день выдачи первой оборонной продукции совхозники привезли в подарок заводчанам свинью весом килограммов на восемьдесят.
В ноябре прибыли в Кыштым военпреды для приема готовой продукции — болванок снарядных головок для танковых пушек. В первый месяц их изготовили всего сто штук. Когда в конце 41-го я покидал завод, он выдавал за две смены — каждая по двенадцать часов 1200 снарядных головок. Умножьте приведенную цифру на 30 рабочих дней в месяц — работали без выходных, — и получится тридцать шесть тысяч. В 42-м, как писала мама мне на фронт, их выпускали втрое больше. Чудо!
Несмотря на скудное питание, скверные фронтовые новости, вечный страх за воевавших детей и родных, люди молча, порой стиснув зубы, выполняли свои обязанности, искали в себе и в других все новые и новые резервы и — что уж совсем удивительно — находили их. И никто, ни один человек, не считал то, что удавалось сделать, подвигом. Вот почему, пока союзники не открыли второй фронт, так народ называл свой тыл. Благородная цель, как свидетельствует история, способна на многое. Она готова пробудить в человеке сверхчеловеческую энергию, наделить его титаническими силами. Так было!..
О моих братьях
Пришло время поведать читателю еще об одной истории. На примере двух моих братьев я хотел бы показать — какова роль судьбы в жизни человека. За неделю до войны я получил последнее письмо от моего двоюродного брата Марка. Уже больше года он служил в Красной Армии. Мать Марка, моя любимая тетя Берта, родная сестра папы, жила тогда в Киеве. Она уговорила знакомого военкома оставить сына служить в Киевском военном округе. Часто приезжала к сыну в часть. Марка несколько раз отпускали на несколько дней домой «погостить». Вдруг приказ — дивизию, где он служил, срочно перебросили поближе к границе.
Второй двоюродный брат, Игорь, жил в Харькове у тетки. Мать его умерла, когда мальчику исполнилось семь лет, а отец, ленинградский писатель Владимирский, узнав в 1937 году, что в «большом доме», то есть в НКВД, на него заведено «дело», испугался ареста и повесился. За «бедного» призывника некому было замолвить слово. Его призвали в армию в 1940 году и отправили служить на Дальний Восток, где он благополучно провел всю войну, дослужился до старшего лейтенанта, в августе 1945 года участвовал в Маньчжурском походе против японцев и остался жив. После войны окончил в Москве Академию бронетанковых войск и, до выхода в отставку, в чине полковника командовал на Украине танковым полком.
Иначе сложилась судьба Марка. До войны военная цензура не так жестко следила за солдатскими письмами. В последнем письме Марк рассказывал мне о своей части, которая стояла недалеко от границы. Он и его товарищи почти круглые сутки возводили новую линию обороны. На границе чувствовалась «напряженка». Солдаты видели, как немцы подводят к ней все новые и новые части.
Между тем, как мы теперь знаем, после июньского сообщения ТАСС, чтобы придать этому обманному заявлению достоверность, «полководец» приказал: все части, придвинутые к границе, привести в небоеспособное состояние, снять моторы с самолетов, танков, якобы на профилактику, личный состав отправить в лагеря на учения неподалеку от границы. Буквально за несколько часов до начала войны Кремль приказал: «На провокации не отвечать!» Такая «мудрость» товарища Сталина обошлась Красной Армии дорого. Марку оставалось служить один год. Сразу же, как демобилизуется, он собирался приехать ко мне. В детские годы и позже мы очень дружили. Часто встречались в Киеве, в Харькове. Марк мечтал поступить в Киевский политехнический институт. Вышло все по-другому. Началась война, и Марк пропал.
Ненадолго прерву повествование о брате и расскажу еще одну историю. Беда пришла в нашу семью после занятия немцами осенью 1941-го Киева. Берта, старшая сестра папы Лея, их дети и внуки еле-еле выбрались из города. Там остались дядя Арл, муж Леи, их дочь с мужем и трехлетним Вовочкой, а также другие родственники. Дядя Арл, немолодой, очень уважаемый всеми человек, сумел убедить семейное окружение не покидать Киев. Он видел армию кайзера в 1918 году. «Немцы — интеллигентные люди, приличные и аккуратные, — говорил он. — Все обойдется». Дядины родственники были простые, скромные, честные евреи-ремесленники. Они набивали пустые папиросные гильзы табаком, изготовляли или продавали скобяные изделия, занимались парикмахерским или портняжным делом. Дочь дяди Арла, Ривка, трудилась на швейной фабрике мастерицей по вышивкам. Религиозные заветы они выполняли с душой, в точности. Газет не читали, радио не слушали. Впрочем, если бы они читали газеты или слушали радио, разве прочли бы или услышали хоть одно слово о зверствах немецкой армии над еврейским населением? Разве не дошел бы до них хоть намек, обращенный к евреям: «Уходите, спасайтесь!» Многие украинцы, с которыми работала Ривка, призывали не верить слухам об убийстве евреев в Житомире, Виннице, Бердичеве. Она уговаривала себя: «Может, действительно что-то преувеличено в слухах о немецких зверствах?»
В качестве примера приведу маленькую историю, рассказанную мне моим товарищем. После войны он посетил родное местечко в Белоруссии, где он родился и прожил детские годы. За несколько дней до вступления оккупантов в местечко местный булочник Янкель обошел еврейские семьи и попросил у них муку, мак, масло. Он решил спасти евреев, для чего собирался угостить немцев необыкновенно вкусными маковыми булочками.
Немецкие танки и мотоциклы появились скоро. На главной улице танкистов и мотоциклистов встретили Янкель и самые уважаемые евреи. Он вручил им на огромном блюде груду булочек. Колонна на несколько минут остановилась, и, уплетая аппетитные булочки, солдаты двинулись дальше. О «спасибо» не могло быть и речи.
— Вот видите, видите! — не унывая, радостно воскликнул Янкель. — Какой я молодец! Я вас спас! Вы видели, как аппетитно ели господа танкисты мои булочки?
Украинцы, ушедшие на главную улицу для встречи победителей, гоготали: «Що придумали жиды!»
На следующий день в местечко вошла зондеркоманда. Она сожгла всех евреев и Янкеля в молельном доме. Сколько сохранилось аналогичных историй… Много!
Как стало известно после войны, лишь десять процентов еврейского населения сумели эвакуироваться. А вообще, при стремительном наступлении немцев в 1941 году не была организована эвакуация населения из городов и сел Украины, Белоруссии, Молдавии, Прибалтики, Ленинградской области и др. В первую очередь бежали партийные и советские работники, сотрудники НКВД, предварительно перебив всех заключенных. История со смоленским партийным архивом, в полном виде попавшим в руки немцев, наглядный тому пример.
Судьба дяди Арла, Ривки, ее мужа и Вовочки оказалась трагичной. В сентябре 1941-го, они, в числе тринадцати моих киевских родственников, погибли в Бабьем Яре.
Меня не покидает мысль: Сталин в тот жуткий 1941-й, хотя ему самому в то время было не до спасения своих «братьев и сестер», особенно евреев, прежде всего спасал собственную власть. Он знал об истреблении немцами еврейского населения. За годы войны на оккупированной немецкой армией советской территории было убито 2,5 миллиона евреев, и он отнюдь не собирался их спасать.
