Джон Мэн - Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы
Результат (или какую-то часть его) можно наблюдать даже сегодня, его кусочки образуют несколько туристических аттракционов: Гэнко Боруи, Оборонительная стена от Юаньского вторжения. Береговые бухточки здесь и там заполнила Фукуока, но если стоять на берегу в стороне от порта, можно легко представить себя в седле Суэнаги. Все тот же песок под ногами, все те же горы по обе стороны, схожие дюны и сосны. Конечно, за много веков стену занесло песком, а камни растаскали на строительство зданий, но вдоль одного 50-метрового отрезка песок раскопали, а другие секторы отстроили вновь, поэтому можно видеть, как не имевшие опыта местные жители откликнулись на вызов, брошенный вторжением. По крайней мере, если, подобно мне, смотреть опытным взглядом археолога Сумитаки Янагиды — маленького, жилистого японского Индианы Джонса с развевающимися белоснежно-седыми волосами и выступающей вперед челюстью. Сорок лет занимаясь стеной, он наблюдал за тем, как она постепенно обретает славу символа японской независимости и смелости.
Да, символически она велика; но это отнюдь не Великая Китайская Стена. Ее главная цель заключалась в том, чтобы приковать конницу к берегу, поэтому ей не требовалась высота более двух метров. Кроме того, имелась проблема техники строительства. Для создания каменных стен нужны хорошие каменщики, специалисты по сухой кладке и кладке с цементным раствором. У японцев не было ни того, ни другого, ни третьего, и они так и не договорились о типовой схеме строительства. Камней хватало: гранит с одного конца, песчаник с другого, некоторые вырублены из скал, другие собраны по берегам на обеих сторонах, где иссякает песок. Каждому клану выделили для строительства отрезок стены в зависимости от богатства — кому три метра, кому десять. Похоже, что каждый клан сам собирал камни, обтесывал их и укладывал на место — каждый сектор внезапно заканчивается камнями, уложенными вертикально друг на друга, а не как при надлежащей кирпичной кладке, над стыками. Можно чуть ли не услышать, как предводитель клана пренебрежительно фыркает: «И позаботьтесь, чтобы не отстроить ни кусочка их участка!» Такая стена развалилась бы от одного выстрела из «мусульманской катапульты». В одной точке стена сделана двойной, поскольку при первой попытке не выдержали фундаменты; не желая начинать все сначала, ответственный за постройку клан попросту навалил еще камней. Здесь стена подкреплялась платформой для стоящих за ней защитников; в другом месте на ней есть дорожка, защищенная второй стеной; в третьем месте она не сплошная, а полая, с землей между двумя фасами. Представьте себе, как эти вариации повторяются на всем двадцатикилометровом протяжении, представьте себе споры о планировке, технике строительства и материалах — но также представьте довлеющее чувство неотложности, вынудившее соперников проглотить разногласия и за шесть месяцев построить нечто такое, чего не сможет взять кавалерия при фронтальной атаке.
К концу 1276 года они были готовы к тому, чего по воле случая понадобится ждать еще пять лет.
Глава 11
ВЫЗОВ, БРОШЕННЫЙ ИЗ СЕРДЦА МОНГОЛИИ
Как видно даже при беглом взгляде на карту, Китай сегодня простирается на половину Азии. Его западные границы находятся почти на одной долготе с западным краем Индии. Это удивительно, поскольку далеко выходит за рамки традиционного коренного Китая, определяемого по его старым северным пределам, первой Великой Китайской Стене, установленной «Первым Императором» Цинь Ши Хуан-ди в III веке до н. э. Та стена заканчивалась глубоко в Центральной Азии, но современная граница проходит намного дальше и ее тоже. Как же вышло, что Китай столь велик?
Причина крупных размеров Китая — главная тема данной книги — в том, что таким его сделали Чингис и Хубилай. Но это приводит к еще одной сложности: империя Хубилая простиралась далеко за пределы современных границ Китая. И это предполагает несколько иную постановку вопроса: как вышло, что Китай не столь велик? Почему он не тянется еще дальше в Центральную Азию?
А ответ таков: возможности Хубилая ограничивались тем объемом сил, которые он мог обрушить на свою независимо настроенную родню. Одной из причин этого являлся легкий доступ этой родни к лошадям, из-за чего поймать ее делалось не легче, чем раскатившиеся по полу шарики ртути. Хубилай практически ничего не мог поделать с более отдаленными частями империи — Персией и Золотой Ордой в южной России, — но Средняя Азия, хотя и далекая от коренных земель Китая, находилась на пороге Монголии, следовательно, была частью владений Хубилая и поэтому вполне могла остаться в сфере китайских владений. Но в этом направлении Хубилай достиг своего предела. Он пришел в застенный Китай из-за Стены, и теперь его внешние устремления сдерживались его же неспособностью (или, скорее, неспособностью его войск) прижать своих подвижных как ртуть противников.
Размышления об этом увлекают нас в мутные застойные воды истории, к теме вражды между Хубилаем и его дальним родственником; тема эта важна, поскольку исход этой вражды многое объясняет в очертаниях границ сегодняшнего Китая. На сей раз пределы того, сколь далеко мог продвинуться хан-император, диктовал неприятель, с которым столкнулся Хубилай. То, что он продвинулся до этих пределов и не дальше, и сформировало представление о западной границе Китая. Это представление пережило время отката при последующей династии Мин, когда теми отдаленными регионами снова стали править монголы, и возродилось вновь в XVIII веке с созданием «Нового царства» — Синьцзяна, — когда сменившие династию Мин манчжуры восстановили власть в западном крае, вновь раздвинув границы владений до пределов, определенных Хубилаем.
Этот огромный и разнообразный регион, тянущийся от пустынь Узбекистана и степей южного Казахстана до пиков Тянь-Шаня и пустошей западного Китая, не обладает никаким историческим единством, но наделен странной способностью доставлять неприятности. Частично это было вызвано тем, что уже во времена Хубилая он все больше и больше исламизировался, а частично тем, что и Китаю, и исламским государствам было сложно добиться постоянного контроля над краем. По тем же причинам сегодня там снова зарождаются неприятности из-за недовольных исламистов, желающих выкроить себе новое государство, которое всосет в себя исламский дальний запад Китая. Поэтому стоит приглядеться поближе к прототипу этой идеи и к тому, как Хубилай не смог разобраться с ней должным образом.
Настоящая угроза Хубилаю таилась в Средней Азии — настоящая потому, что исходила от его же родных, со стороны потомков избранного Чингисом наследника Угэдэя, род которого во благо своих детей отодвинула в сторону могущественная вдова Толуя и мать Хубилая Соргахтани-беки; настоящая потому, что исходила с первоначальной родины Хубилая, и потому, что противодействие здесь преграждало путь потоку товаров из Китая на запад в Индию, исламский мир и Европу. Если дать этой ранке загноиться, Хубилай будет отрезан от западных богатств, что подорвет его власть, и тогда он будет столь же уязвим перед накатывающимися из-за Гоби варварскими ордами, как любой прежний император. И может быть, однажды монгольский император падет под ударом монгольского варвара, какого-нибудь отдаленного родственника с такими же — нет, еще более вескими — претензиями на трон, как и у самого Хубилая.
Родственником, о котором идет речь, был Хайду, внук Угэдэя. История эта своеобразна в том плане, что разыгрывалась на протяжении всей довольно долгой жизни Хайду и изрядной части жизни Хубилая. Примерно 40 лет эти двое соперников совершенно разных весовых категорий вели своего рода боксерский матч на дальней дистанции. Хайду, как боксер в весе пера, наносил быстрые удары с северной и западной границы, иной раз привлекая к себе взгляд своего противника-тяжеловеса, на внимание которого всегда притязало что-нибудь другое.
Хайду никогда не надеялся действительно победить, но его успехи наводят еще на одну мысль, важную для многих великодержавных правителей: завоевание, если его в принципе удалось осуществить — дело простое, как бы тяжело ни далась победа в боях, а вот управление завоеванными странами — сложное. Завоевание объединяет подчиненных в великом приключении; управление же дает простор проявлению любых сторон характера, амбициям, образованию соперничающих групп. Структуры распадаются, особенно по краям, которые в данном случае были районом в 3000 км от ставки. Чиновнику требовалось добираться до Хайду столько же времени, сколько английскому чиновнику в 1780-х годах — до Америки. Кто знает, что могло произойти за тот срок, за который он попадал на место?
Родившийся примерно в 1235 году, Хайду был слишком юн, чтобы попасть в жернова чисток, устроенных в 1251 году Мункэ для сторонников рода Угэдэя, но не слишком юн для получения собственного удела, когда на следующий год Мункэ помирился с уцелевшими потомками этого рода. В 16 лет Хайду сделался хозяином территории примерно в 2000 км от Каракорума, земли, тянущейся от Тянь-Шаня в пустыню, но разделенной заросшей буйной растительностью долиной реки Хи, одним из главных путей, связывающих Китай с западом. Эта местность, географически — самый центр Азии, и стала его базой, где он возмужал вдали от мира Хубилая, становящегося все более китайским. Здесь он и начал строительство своей собственной империи, словно новый подросток в квартале, который расталкивает всех локтями, устремляясь в драку.
