Дэвид Пристланд - Красный флаг: история коммунизма
Сталинская революция не ограничивалась сельским хозяйством. Это была широкая идеологическая кампания, возможность покончить с «отступлением» 1921 года и «совершить скачок» к социализму на всех фронтах, как и предлагала радикальная объединенная оппозиция. Рынок должен был быть ликвидирован, а вместе с ним все виды неравенства между интеллигенцией и рабочими, а также внутри самого рабочего класса[329]. В то же время СССР необходимо было превратить из «отсталой» страны в передовое социалистическое государство. Этот период считается одной из самых радикальных «культурных революций». Религию и крестьянские «предрассудки» также необходимо было преодолеть, а «отсталые» этнические культуры подтянуть к уровню русской. Партия должна была поддерживать мессианское рвение и вдохновить массы на достижение героических подвигов.
Сталин столкнулся с жестким сопротивлением Бухарина и его союзников. Он обвинил их в «правом уклоне» и натолкнулся на жесткую критику большинства членов Политбюро[330].
Он начал то, что впоследствии назвал «Великим переломом»[331]. Модернизатор и жестокий революционер, Прометей вновь освободился от своих оков.
IV
В своих мемуарах «Я избрал свободу» (написаны в 1947 году после побега в США) Виктор Кравченко вспоминает 1929 год, когда он, 23-летний комсомольский активист, работал начальником цеха одного из украинских металлургических заводов: «Я был… одним из молодых энтузиастов, взбудораженных высокими идеями и планами того времени… Рабочий пыл целиком охватывал нас и иногда доводил до исступления… Самой благородной из достижимых целей для нас была индустриализация любой ценой, которая вывела бы нашу страну из отсталости. Вот почему я сопротивляюсь искушению судить о событиях тех лет в свете моих сегодняшних чувств… Ужасно раздражала ворчливость “старомодных либералов”, которые только и могли, что критиковать, а сами находились в стороне от борьбы и работы»{373}. Кравченко понимал, что он в меньшинстве. Он был типичным активистом при новом сталинском порядке. Происходивший из семьи рабочего (его отец принимал участие в революции 1905 года) и получивший образование при новом режиме, он стремился способствовать модернизации своего государства. Он был как раз из тех людей, из которых Сталин хотел создать авангард новой революции. Сталин предполагал, что социализм будет распространяться от «продвинутых элементов» к «отсталым» с помощью квазимилитаристской силы. Однако послевоенный социализм был тесно связан с индустриализацией. Под лозунгом «Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся, большевики», он намеренно перенес радикальный коммунизм революции на фронт индустриализации{374}. Индустриализация была квазимилитаристской кампанией, призванной защитить СССР от агрессивных империалистов. В 1931 году Сталин с некоторым предвидением заявил: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»{375}.
Первый пятилетний план был принят в 1928 году[332]. Он обозначил начало конца рыночной экономики. Однако термин «план» вводит в заблуждение своими научными коннотациями. Хотя он изобиловал цифрами и целями, они зачастую брались «из воздуха» самим Сталиным и были недостижимы[333].{376} Их нужно расценивать как призыв к героическому подвигу. Амбиции Сталина подпитывали марксистские экономисты, применявшие к экономике двусмысленные понятия Энгельса. Они утверждали, что осуществление утопических планов реально, так как марксизм доказал, что революционные «скачки» вперед были естественным явлением, возможным в экономике[334].{377} Они настаивали на том, что старая «буржуазная» наука дискредитировала себя. Заменить ее была призвана новая «пролетарская» наука, учитывающая волю масс. Таким образом, это была милитаризованная «командная» экономика, основанная не на тщательно проработанном планировании, а только на теоретических измышлениях.
Первоочередной сталинской задачей являлось превращение партии и государства в действенные инструменты борьбы с врагами социализма. Чиновниками должны были быть только истинные приверженцы партии. Требовалось искоренять любой «правый» скептицизм. На практике это означало проведение чисток, в основном разбиравших классовое происхождение. «Шахтинский процесс» над инженерами-саботажниками в 1928 году был призван продемонстрировать, насколько опасны буржуазные специалисты. Многих уволили и арестовали.
Однако сталинисты надеялись на то, что их «революция» будет народной. Следующей стадией после чистки и реорганизации партии должна была стать мобилизация рабочего класса и бедного крестьянства под крылом партии. Принципы здравой буржуазной дисциплины, которые Ленин так стремился навязать во время НЭПа, были уничтожены. Произошло возвращение к народной воинственности времен Гражданской войны. На смену размеренному труду пришла штурмовщина — авральная работа по выполнению плана, часто достигаемого в самый последний момент. Партия образовывала ударные бригады, рабочие которых давали «революционные клятвы» достичь производственных рекордов. Деньги не являлись стимулом, отчасти потому, что их было мало, отчасти потому, что стимулирование деньгами противоречило идеологическим принципам. На многих предприятиях создаваясь производственные коммуны, напоминавшие былые артели, где деньги распределялись поровну. Достаточной наградой было самопожертвование и достижение социализма{378}.
Тем не менее у рабочих имелись стимулы, пусть и не материальные: более высокий статус, продвижение по карьерной Лестнице и возможность выражать недовольство начальством, открыто заявил, что проводимый им «Великий перелом» бует не только экономической революцией, но и социальной, партией инициировалось разоблачение буржуазных специалистов, а на заводах организовывались группы благонадежных рабочих, призванные искоренить буржуазные и бюрократические принципы в руководстве. Эти преданные и послушные рабочие (поскольку они были «рабочие») многое получили от чисток, так как режим стремился заменить буржуазию новой пролетарской «красной» интеллигенцией. В самом деле, это была эпоха социальной мобильности{379}. Многие коммунисты, пришедшие к власти в СССР в годы его дряхления, так называемое брежневское поколение, сохранили стойкую преданность режиму, давшему им образование и продвижение по службе с 1930-х годов.
Режим тем не менее не довольствовался разоблачениями буржуазных специалистов. Он направил свой взгляд на предполагаемых «бюрократов» в среде коммунистического руководства — заводских Шраммов, которые, как казалось лидерам режима, приблизились к специалистам. Сталин развернул общенародную кампанию «самокритики» и «демократии». Руководителей вызывали на собрания, где они подвергались народной критике. Отчасти кампания была призвана надавить на скептически настроенных специалистов и управленцев и заставить их работать ради достижения высоких государственных целей. Однако был еще один мотив: если рабочие станут «настоящими и полноправными хозяевами» страны, как говорил Сталин, они будут всецело преданы революционному режиму и, следовательно, своему труду{380}. Это был возврат к рабочему контролю 1917 года[335]. Однако при этом некоторые рабочие, организованные в местные партийные ячейки, оказывали большое влияние на производственный процесс, а руководители и специалисты были мишенями для критики: в любой момент они могли стать жертвами обвинения в саботаже. В. Кравченко, бывший в то время редактором заводской газеты, вспоминает, что «самокритика» была управляемым процессом, а не просто риторическим: «В рамках партийной линии мы имели полнейшую свободу слова в заводской газете… Ничего, что могло бы бросить тень на индустриализацию, на политику партии, не могло быть напечатано. Были разрешены нападки на администрацию завода, профсоюзных функционеров и партийных чиновников, на тех, кто совершал ошибки в производстве или управлении. Это создало иллюзию того, что газета является выразителем общественного мнения»{381}.
Эти мобилизационные стратегии имели смешанный успех. Некоторые рабочие, кажется, в самом деле были вдохновленными ударниками. Они одобряли революционную риторику партии, ненавидели старых управленцев и специалистов и могли ожидать привилегий и благ от режима. Джон Скотт, 20-летний американец, работавший на стройке огромного металлургического комплекса на Урале (Магнитогорск, 1931 год), вспоминал атмосферу надвигающейся войны и дух самопожертвования, вызываемый этой атмосферой: «В 1940 году Уинстон Черчилль заявил британскому народу, что они не должны ожидать ничего, кроме крови, пота и слез. Страна вела войну. Британскому народу это не нравилось, однако большинство принимало войну. СССР же вел войну примерно с 1931 года… В Магнитогорске я был брошен в битву… Десятки тысяч людей терпели самые тяжелые испытания, чтобы построить домны. Многие делали это Добровольно, с необузданным рвением, которым я заразился с первого дня пребывания там»{382}. Многие видели в таких кампаниях силу, которая способна заставить людей работать усерднее за Меньшую плату{383}. Сталин надеялся финансировать индустриализацию, забирая средства у крестьян. В действительности индустриализацию «оплатили» рабочие, а крестьян ждала полная катастрофа — вторая часть «Великого перелома», коллективизация. Рабочие же выполняли все более тяжелую работу за все меньшие деньги: с 1928 по 1933 год зарплата сократилась в два раза{384}.
