Иван Папанин - Лед и пламень
Льдина, на который мы живем, треснула еще в трех местах. По краям ее тоже обнаружились трещины, и мы думаем, что скоро останемся на малюсеньком обломке.
Целый день работали с Эрнстом, приводя все в порядок. После каждого путешествия на соседние льдины, где у нас еще осталось горючее, мы возвращались в палатку и заводили патефон. Эрнст напоминал мне об этом обычной фразой:
- Отведем душу, что ли?
Обедаем в палатке, но хозяйство все время держим наготове: после обеда выносим из палатки всю посуду и примусы.
Решили построить себе снежную хижину, как только стихнет ветер, пошли искать для нее место. Проблема площади приобрела особую остроту: мы "обеднели" и дорожим каждым метром.
Ветер ужасающей силы сотрясал нашу шелковую палатку, в которой мы не очень-то засиживались: нарты с грузами каждый час приходилось перетаскивать на новое место.
Температура воздуха - одиннадцать градусов холода.
Эрнст перехватил в эфире текст телеграммы, посланной из Главсевморпути капитану "Мурманца" Ульянову, и, когда у нас настала короткая передышка в борьбе со стихией, зачитал нам ее:
"Правительство поручило мне передать Вам задание обязательно дойти до лагеря Папанина, спасти героев - снять их со льдины. Вложите все силы в выполнение этого исторического задания. Доносите о продвижении каждые шесть часов. Шмидт".
12 февраля утром Теодорыч поднял всех криком:
- Огонь на горизонте!
Я не поверил, но все же вылез из мешка. Дело в том, что такие "огни на горизонте" смущали нас уже раза три, и всегда оказывалось, что это близкие к горизонту звезды, случайно выглянувшие из-за облаков.
- Не могут же звезды гореть полтора часа на одном месте! - убеждал меня Эрнст.- Я этот огонь давно уже вижу, но все сомневался, не хотел будить... Посмотри, Дмитрич: по-моему, это прожектор "Таймыра"...
Мы вылезли из палатки и увидели на востоке огонек. Женя навел на него теодолит и подтвердил:
- Это не звезда!
На "Таймыре" - а это был он - будто почувствовали наше волнение и начали водить прожектором по горизонту.
Эрнст сообщил по радио на ледокольный пароход, что мы видим его огонь. Там наше сообщение вызвало ликование...
- У нас очень хороший корабль, очень крепкий,- говорил нам по радиотелефону капитан "Таймыра".- Я надеюсь подойти к вам вобл-иже. До скорого свидания!..
Мы условились с "Таймыром", что вечером зажжем факел, о па корабле ответят нам прожектором.
"Ермак", как сообщили нам по радио, пробивается сквозь льды Финского залива.
За обедом согрелись и успокоились, а то от холода всех трясло.
Как было условлено с "Таймыром", я зажег огонь: привязал ракету к железной трубе; Петрович пошел на самый высокий торос наблюдать, когда "Таймыр" включит прожектор. Долго ждать не пришлось: на горизонте ярко вспыхнул огонь.
Ракета болталась на шнурке, привязанном к шесту; я крутил шест над головой, и яркое пламя, гудя, рассыпало потоки искр...
"Таймыр" видел наши сигналы хорошо.
Вечером слушали "Последние известия". Мой отец и братья собираются приехать в Москву встречать меня.
Только здесь, на льдине, мы оценили чай: пьем его по пять раз в, день. Лишь он дает нам тепло.
Подул слабый ветер, сгущается туман.
Мы зверски мерзнем. Решили: если "Таймыру" не удастся снять нас в конце этого месяца, обязательно утеплить жилье второй крышей. Кроме того, сделаем второе полотнище у входа.
Кренкель не сидит в палатке, а все время разгуливает по льдине: согревается.
"Таймыр" уже нашел площадку для взлета самолетов. Летчики собираются в лунную ночь сделать воздушную разведку.
Видимость улучшилась, мы снова увидели берега Гренландии. Очевидно, льдина еще приблизилась к ним.
Обсудили план нашего научного отчета после возвращения на материк.
День прошел в сильном волнении. Иван Иванович Черевичный, который вылетел на разведку, совершил где-то вынужденную посадку. Женя и Петрович просили разрешить им пойти на розыски Черевичного, но, так как туман сгущался, я категорически запретил.
Температура повышалась, и со стен все время текла вода.
С "Таймыра" снова передали, что Черевичного еще нет. В полдень немножко прояснилось, и я разрешил ребятам пойти на розыски самолета Черевичного. Федоров с Ширшовым отправились курсом на восток. Я стоял у палатки, когда неожиданно услышал шум мотора, и радостно закричал:
- Эрнст, самолет!..
Кренкель немедленно зажег факел.
Над лагерем появился маленький самолет. Я начал фотографировать его. Летчик Власов сделал два круга над лагерем и долетел к посадочной площадке.
Я побежал туда - два километра пути через трещины и торосы. Не успел я пробежать и километра, как Власов уже совершил посадку.
Мы встретились на полдороге, бросились друг другу на шею, расцеловались. Оба от волнения не могли говорить. Я положил голову к нему на плечо, чтобы отдышаться, а он думал, что я заплакал. Власов поднял мою голову и сказал!
- Ну, чего ты? Ну, успокойся. Я говорю:
- Ничего, ничего... А ты чего волнуешься? Потом мы пошли к самолету. Там оставался штурман Дорофеев.
Власов вынул из самолета ящик с мандаринами и пивом.
- Это подарок таймырцев,- сказал он.
Власов рассказал, что он искал самолет Черевичного и случайно наткнулся на наш лагерь.
Власов предложил мне начать погрузку имущества лагеря и переброску на самолете к судам. Я категорически отказался:
- Пока не найдете Черевичного, в наш лагерь больше прилетать не нужно!
Он засмеялся и ответил:
- Обещаю тебе, Дмитрич, что Черевичного найду. Твердо тебе обещаю!
Вскоре самолет был уже в воздухе...
Мы условились с Кренкелем не говорить ребятам о том, что нам привезли подарок, а после обеда неожиданно подать пиво и мандарины.
Я, как бы между прочим, завел разговор о том, что хорошо бы сейчас к обеду кружечку пива и на сладкое - мандарины. Петр Петрович рассмеялся и ответил:
- Да, было бы неплохо...
Женя почему-то сразу почувствовал нечто подозрительное в моих разговорах и испортил всю затею: начал ощупывать наши спальные мешки и, конечно, нашел лежавшие там пивные бутылки...
Вечером командование "Таймыра" предложило снимать наш лагерь с помощью самолетов. Я категорически отказался и повторил:
- Надо искать Черевичного. До тех пор пока не найдете, к нам прилетать не нужно!
Женя воспользовался появлением звезд и взялся за вычисления. Наши новые координаты - 70 градусов 54 минуты северной широты и 19 градусов 50 минут западной долготы.
В ночь на 18 февраля все мы плохо спали: сказывается нервное напряжение и усталость. Выйдя из палатки, я вооружился биноклем и начал оглядывать горизонт. Неожиданно увидел дым, а спустя некоторое время пароход: мачты, трубы. Позвал ребят, закричал:
- Идите сюда, виден пароход!
Наступают решающие часы: надо расставаться со льдиной, которая была нашим пристанищем девять месяцев. Хотя в последние дни ледяное поле и сломалось, но даже обломок льдины честно служил нам.
Мне очень не хотелось, чтобы нас снимали со льдины самолетами: на самолете много не перебросишь. А мы решили взять с собой все оборудование и снаряжение, даже оставшиеся продукты.
Настали ночь и день 19 февраля 1938 года, я их никогда не забуду.
В час ночи на вахту вступил Петя: он дежурил по лагерю. Я был выходным, но мне не спалось. Сел с ним играть в шахматы. Каждые полчаса выходили из палатки и смотрели, не оторвался ли еще кусок льдины.
Ширина нашей льдины была уже только тридцать метров. Кроме того, она еще лопнула в четырех местах. Мы регулярно осматривали трещины, чтобы в случае подвижки льда успеть вывезти груз, уложенный на нарты.
Все шло, как обычно: Женя провел метеорологические наблюдения, Эрнст передал сводку на "Таймыр", я проиграл Пете четыре партии в шахматы.
Выйдя из палатки, мы увидели упершийся в небо луч прожектора. Потом прожектор начал бродить по горизонту: нас нащупывали, но не могли найти.
Мы побежали на торос. Я схватил по пути бидон с бензино!,:. Дважды разводил костер, сложенный из тряпок, старых мехов и валенок, облитых керосином. Горело великолепно: пламя поднималось высоко.
Веселый вел себя ночью очень плохо. Как только в нашу сторону проникал серебристый луч прожектора, пес начинал неистово лаять.
В полдень получили по радио - от "Мурмана" и подошедшего "Таймыра" требование: "Давайте огни, факелы".
Я возмутился: целую ночь мы жгли бензин, керосин, а они все еще требуют огня.
- Что им здесь - Баку, что ли? - проговорил я с досадой. Все-таки огни мы зажгли.
В час дня пароходы задымили вовсю; они были уже совсем близко.
В два часа дня корабли достигли кромки льда, пришвартовались к ней. Было видно, как люди спешат спуститься на лед...
И радостно, и в то же время немного грустно расставаться со льдиной, обжитой нами.
К нам шли люди со знаменами. Я бросился вперед, навстречу им. С двух сторон подходили таймырцы и мурманцы. Среди них много товарищей по прежней совместной работе на полярных станциях. Нас начали обнимать и качать. На мне чуть не разорвали меховую рубашку.
