Эдвард Гиббон - Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)
I. Ужасный обычай подкидывать или убивать новорожденных детей, весьма распространенный у древних, с каждым днем все чаще применялся в провинциях, особенно в Италии. Причиной этого было отчаяние, а отчаяние было вызвано в основном невыносимым налоговым бременем и вместе с ним – обидами и преследованиями, которые неплатежеспособные должники терпели от сборщиков налогов. Менее состоятельные или менее изобретательные, вместо того чтобы радоваться прибавлению семейства, считали, что проявляют родительскую заботу, избавляя своих детей от несчастий той жизни, которую сами они были не в силах выносить. Человеколюбие подсказало Константину – которого, может быть, незадолго перед этим растрогали какие-то особо печальные примеры этого отчаяния – постановление для всех городов Италии, а затем и Африки, согласно которому родители, показавшие местным представителям власти детей, которых не могли вырастить из-за бедности, должны были немедленно получать помощь в достаточном размере. Но обещание было слишком щедрым, а его формулировка слишком расплывчатой, поэтому польза от него была не для многих и не надолго. Хотя этот закон в какой-то степени и заслуживает похвалы, он был скорее открытым признанием народного бедствия, чем избавлением от него. Он до сих пор остается подлинным свидетельством, которое опровергает и заставляет смутиться подкупленных ораторов, настолько довольных своим собственным положением, что они не видят ни порока, ни нищеты там, где правит великодушный государь.
II. Законы Константина против насилия над женщинами были составлены почти без снисхождения к самым нежным слабостям человеческой природы, поскольку под описание этого преступления попадали не только грубое принуждение с помощью силы, но даже ласковое обольщение, которое могло убедить незамужнюю особу женского пола моложе двадцати пяти лет покинуть дом ее родителей. «Удачливого похитителя приговаривали к смерти; а поскольку просто смерть была слишком малым наказанием за его огромное преступление, его полагалось либо сжечь заживо, либо отдать на растерзание диким зверям в амфитеатре. Заявление девицы, что она была увезена с ее собственного согласия, вместо того чтобы спасти ее любовника, становилось приговором для нее, и она разделяла его судьбу. Обязанность преследовать виновного по суду возлагалась на родителей виновной или несчастной девушки; если же голос природы оказывался сильнее и заставлял их скрыть позор и позднее загладить его браком, их самих наказывали изгнанием и конфискацией имущества. Рабов и рабынь, обвиненных в том, что были сообщниками в изнасиловании или обольщении, полагалось сжечь заживо или казнить изощренной пыткой – влить в глотки расплавленный свинец. Поскольку это преступление относилось к разряду государственных, обвинителями разрешалось быть даже иностранцам. Судебное преследование могло быть начато через любое число лет, и приговор распространялся также на невинных отпрысков такого незаконного союза». Но во всех случаях, когда обида менее страшна, чем наказание, строгий карающий закон вынужден уступить место естественным человеческим чувствам. Самые отвратительные положения этого закона были смягчены или отменены последующими государями, и даже сам Константин очень часто уменьшал отдельными постановлениями о помиловании суровость общих положений закона. Таков был странный нрав этого императора, который был настолько же снисходителен и даже небрежен при исполнении своих законов, насколько был суров и даже жесток, вводя их в действие. Едва ли можно указать более явный признак слабости либо характера государя, либо устройства государства.
В 323 году между Лицинием и Константином началась гражданская война. После сражений при Адрианополе и Хризополе и смерти Лициния Константин стал единственным повелителем империи.
ЗАРОЖДЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА
Глава 15
ПЯТЬ ПРИЧИН РОСТА ХРИСТИАНСКОЙ РЕЛИГИИ, УСЛОВИЯ, БЛАГОПРИЯТНЫЕ ДЛЯ ЕЕ РАЗВИТИЯ. ЧИСЛЕННОСТЬ И ОБЩЕСТВЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ПЕРВЫХ ХРИСТИАН
Беспристрастное, но руководимое разумом исследование того, как развивалась и окончательно сформировалась христианская религия, может считаться одной из важнейших частей истории Римской империи. Пока огромный государственный организм терпел откровенное насилие от захватчиков или разрушался от медленно подтачивавшего его силы гниения, чистая и смиренная религия тихо проникла в умы людей, окрепла в тишине и безвестности, стала лишь сильнее от противодействия и наконец подняла победоносное знамя Креста над руинами Капитолия. Влияние христианства пережило Римскую империю и вышло за ее границы. И сейчас, по прошествии тринадцати или четырнадцати веков, эту религию исповедуют народы Европы, лучшая часть человечества как в искусствах и науках, так и на войне. Благодаря изобретательности и усердию европейцев эта религия широко распространилась по миру и достигла самых отдаленных берегов Азии и Африки, а благодаря их колониям прочно обосновалась в мире, который не был известен древним, – от Канады до Чили.
Но это исследование, каким бы полезным и поучительным оно ни было, имеет две трудности особого рода. Скудные и недостоверные сведения по истории церкви редко дают нам возможность рассеять тьму, которая окутывает первые годы существования христианства. Великий закон беспристрастности слишком часто обязывает нас показывать миру недостатки не вдохновленных Богом учителей и верующих, следовавших Евангелию, и невнимательному наблюдателю может показаться, что их недостатки бросают тень на религию, которую они исповедовали. Но злословие благочестивого христианина и обманчивое торжество иноверца тут же прекратятся, если они вспомнят не только того, кто послал Божественное откровение, но и того, кому оно было послано. Богослов может позволить себе взяться за приятную задачу описать религию такой, какой она спустилась с Небес в своей изначальной чистоте. На историка же возложен более печальный долг: он должен исследовать неизбежную смесь ошибок и искажений, которыми она обросла за свое долгое существование на земле среди нашего слабого и выродившегося племени.
Любопытство, естественно, вызывает у нас желание выяснить, каким образом христианская вера одержала такую выдающуюся победу над общепризнанными религиями мира. На этот вопрос можно дать очевидный, но удовлетворительный ответ: одержала благодаря убедительности самого своего учения и направляющему все в мире промыслу своего великого Творца. Но поскольку истине редко оказывают в мире такой хороший прием, а мудрое Провидение часто снисходит до того, что для достижения своих целей использует в качестве орудий страсти человеческой души и обстоятельства жизни всего человечества, мы, хотя и с должным почтением, все-таки можем задать вопрос: какими были пусть не главные, но второстепенные причины быстрого роста христианской церкви? Пожалуй, самое благоприятное влияние оказывали и больше всего помогали этому росту следующие пять причин: I. Несгибаемая и, если можно применить это выражение, нетерпимая твердость христиан в вере, правда, взятая ими из иудейской религии, но очищенная от узости и необщительности, которые отпугивали неевреев от закона Моисея вместо того, чтобы побуждать к его принятию. II. Более совершенное учение о загробной жизни, дополненное всеми подробностями, которые могли сделать эту важную истину более убедительной и действенной. III. Дар творить чудеса, который приписывают ранней церкви. IV. Строгая и суровая мораль христиан. V. Сплоченность и дисциплина внутри демократичной христианской общины, которая постепенно стала набирающим силу, своего рода независимым республиканским государством внутри Римской империи.
Унаследованная от евреев несгибаемая твердость христиан в вереI. Мы уже описали религиозную гармонию, царившую в античном мире, и то, с какой легкостью совершенно непохожие и даже враждующие народы перенимали или по меньшей мере уважали чужие верования. Лишь одна народность отказывалась включиться в этот всеобщий диалог. Евреи, которые много столетий томились под властью ассирийской и персидской монархий на положении самых презренных из рабов, поднялись из безвестности при наследниках Александра. Когда же их стало на удивление много сперва на Востоке, а потом и на Западе, они быстро стали вызывать любопытство и удивление у других народов. Мрачное упорство, с которым они придерживались своих национальных обрядов и сохраняли свою необщительность, словно делало их людьми иной породы, которые либо дерзко заявляли о своей неугасимой ненависти ко всему остальному человечеству, либо с трудом скрывали эту ненависть. Ни насилие Антиоха, ни хитрость Ирода, ни пример соседних народов не могли убедить евреев соединить с законом Моисея изящную мифологию греков. Соблюдая свое правило быть терпимыми в делах веры ко всем, римляне защищали и эту веру, которую сами же презирали. Вежливый Август снизошел до того, что приказал приносить жертвы за свое процветание в Иерусалимском храме; тот же презреннейший среди потомков Авраама, кто оказал бы такой же почет Юпитеру Капитолийскому, стал бы отвратителен и ненавистен себе самому и своим соплеменникам. Но умеренность завоевателей была еще недостаточно велика для того, чтобы удовлетворить их ревниво оберегавших свои религии подданных: евреев тревожили и возмущали языческие символы, по необходимости ввезенные в их страну как в римскую провинцию. Безумная попытка Калигулы поставить свою статую в Иерусалимском храме потерпела неудачу, столкнувшись с единодушной решимостью народа, который боялся смерти меньше, чем такого кощунственного идолопоклонства. Верность евреев закону Моисея была равна их ненависти к иноземным религиям. Поток усердия и благочестия, стиснутый узким руслом, мчался с бешеной силой бурной реки, а иногда и с ее яростью.
