Лев Клейн - Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества
Атрибутами Перуна могли бы быть стрелы или боевые топоры, дуб или жертвенный бык (их связь с образом бога-громовика многократно засвидетельствована — Иванов и Топоров 1970; Эрман 1980: 77-78; Козак и Боровский 1990: 95-98). Почему же на стеле Перуну, если это он, придан конь, и притом вовсе не жертвенный? На стеле только у фигуры этого бога нет ног — это не замечено Рыбаковым, а в сводке В. В. Седова (1982: табл. LXXVI) «подправлен» даже рисунок идола: ноги дорисованы. Вместо отсутствующих ног на стеле изображен конь — таким приемом неумелый ваятель изобразил всадника. Для Китовраса (Кентавра) или Полкана (полуконя) еще слишком рано. Но у нас нет сведений, чтобы у восточных славян Перун, да еще безусый и безбородый, в своей основной ипостаси изображался всадником.
Итак, безусый бог, под которым изображены конь и меч, не Перун. Этому изображению ближе все-таки Святовит, которому были, по Саксону Грамматику, посвящены белый конь и меч и который изображался четырехглавым (Гуревич 1941; Leňczyk 1964). У Перуна же, по восточнославянским поверьям, в руках должны быть лук и стрелы (Афанасьев 1865, I: 247), на лице «ус злат» (летопись под 980 г.) и борода (белорусские поверья), а его животное — бык (об этом сообщает Прокопий Кесарийский), точно так, как у других громовержцев — Зевса и Индры, эстонского громовика.
Фигура без атрибутов объявлена солнечным Дажьбогом: «на одежде» этой фигуры недавно якобы обнаружено изображение колеса с шестью спицами — символа солнца (добавим: в других местах труда Рыбакова это символ грома, «Юпитерово колесо»). Суть однако, в том, что Рыбаков ошибочно прочел сообщение польского исследователя Г. Леньчика. Изображение колеса обнаружено тем не «на одежде» одной из верхних фигур (бога), а на той же грани стелы, но в нижнем ярусе, на пустой поверхности (Leňczyk 1964: 22, 57, пункт 3), где ожидался бы вид на коленопреклоненного атланта со спины. Оно никак не может относиться к верхней фигуре, а уж нижняя вряд ли может претендовать на имя Дажьбога или на имя Перуна. Божество преисподней, вероятно, носило у славян имя Велеса (но, кстати, не Волоса — нет ни лингвистических, ни содержательных доказательств, что это варианты одного имени!).
Во втором томе своего исследования Б. А. Рыбаков повторяет свое предположение, высказанное прежде, что «главной лицевой гранью збручского идола является грань с Макошью». Данные раскопок 1984 г. подтверждают эту гипотезу: лицевая грань обращена к входящим в это «святая святых» всего ритуального комплекса» (Рыбаков 1987: 250). Странная логика. Ведь в яме от стелы (напомню: предположительно от стелы) никаких следов ее ориентировки не сохранялось. Что стела стояла лицевой гранью к входу, т. е. к северу, — весьма вероятно, но гипотетично, а которая это была грань раскопками и вовсе не определено. Откуда же взялось положение о том, что лицевая грань — это грань с «Макошью»? Исключительно из анализа самой стелы. Ведь показательна позиция нижней фигуры — атланта: он один, так что его фас и определяет лицевую сторону всей композиций. Да, наверху на этой грани помещена женская фигура с рогом в руке, хотя это никакая не Мокошь, а в среднем ярусе здесь женщина с ребенком или духом.
Вопрос, однако, в том, славянский ли это памятник вообще или, по крайней мере, насколько славянский. Еще сомнительнее . принадлежность его восточным славянам. Многоголовые или многолицые идолы хорошо известны у западных славян (четырехголовый Святовит Арконский, пятиголовый Ругевит, Триглав). Мейсенская хроника сообщает, что еще в XVI в. в Германии сорбы (т. е. венды) поклонялись каменному идолу с тремя лицами под одной шапкой (Гуревич 1941: 265). Многоголовые боги известны и у других индоевропейских народов (кельтские боги, италийский двух- и четырехголовый Янус, индийский Тримурти и др.), но не у восточных славян.
Возможно, как и предполагают Розен-Пшеворская и Ламм (Rosen-Przeworska 1972; Lamm 1987), в многоголовости богов у западных славян сказалась итало-кельтская традиция (кельты были предшественниками славян на значительной территории Центральной и Восточной Европы). По мнению К. Шухардта (1926: 22—23) и Розен-Пшеворской, кельтское влияние шло с юго- запада, Ламм считал, что влияние могло идти через морские контакты (это ведь все приморские племена). Ст. Урбаньчик (Urbaňczyk 1991) полагает, что многоголовость пришла вообще из юго- восточной Европы — от даков и фракийцев. Росик же склонен считать, что повлияла христианская Троица: язычники захотели перещеголять своих врагов в количестве божьих ипостасей в одном субъекте, но поняли это очень конкретно (Rosik 1995). Так или иначе, интенсивно эта традиция задела только крайних северозападных славян — поморских и полабских.
Польские археологи Ловмяньский и Шафраньский (Lowmianski 1979: 158-159, 232; Szafranski 1987: 398) категорически отвергают принадлежность Збручского идола Святовиту (не говоря уж о «Святовиде») из-за несовпадения в подробностях с записью датского хрониста XII-XIII вв. Саксона Грамматика. В этой записи у Святовита были четыре головы на четырех шеях: две спереди, две — сзади, а туловище одно. Передние головы повернуты одна вправо, другая влево, задние точно так же. В правой руке идол держал рог для питья, который жрец ежегодно наполнял вином, а в левой — огромный богато украшенный меч.
В качестве отдаленных прообразов (или боковых ответвлений некой общей традиции) особо примечательны античные изображения Гекаты —двух- и трехфигурные, разнополые, под одним общим головным убором. Это андрогинные образы: в одну сторону глядит мужское божество, а в противоположную — женское (Hadaczek 1904; Leňczyk 1964: 47; Rosen-Przeworska 1972: 122). Андрогинность свойственна и Збручскому идолу — его мужские фигуры как бы соединены с женскими попарно спина к спине: женщине с рогом пару составляет мужчина без функциональных атрибутов, а женщине с кольцом — мужчина с конем и оружием. Быть может, вообще неправомерно видеть в изображениях на гранях Збручской стелы разных и разноименных богов — это могло быть одно божество, имеющее несколько ипостасей. Все это чуждо славянам в пору язычества.
Колоколовидная шляпа (колпак с оттопыренными полями), действительно, очень напоминает древнерусскую княжескую шапку с меховым околышем, но такую же примерно шапку носила и знать Центральной Европы (Rosen-Przeworska 1972: 127).
Оружие, свисающее с пояса фигуры, объявленной в труде Рыбакова Перуном, многократно именуется у Рыбакова «мечом», но на деле там не меч, а сабля: лезвие прогнуто, рукоять искривлена в противоположную сторону. На прориси у Рыбакова (1981: 461), правда, изображен прямой меч, но на фото рядом хорошо видна искривленность. Кое-где Рыбаков поправляется, признавая, что правильнее было бы называть это оружие «саблей, точнее палашом». К чему такие терминологические изыски? Этот тип оружия именуется в археологии «саблей аварского типа», а у венгерских ученых — «саблей Карла Великого», датировка этого типа оружия IX-XI вв. (Zakharov 1934; Гуревич 1941: 283, 286).
Итак, божественный всадник вооружен саблей. Сабля проникла из степи в состав княжеского вооружения славян (она есть в Черной Могиле). Но она долго считалась чужеродным оружием: в русских летописях IX—XIII вв. меч как оружие славян упоминается 52 раза, а сабля — всего 3 (с XI в.), зато она часто называется оружием степных кочевников, врагов (Арциховский 1948: 429). Под 968 г. Ипатьевская летопись сообщает, что в знак примирения русские меняли свои мечи на печенежские сабли (Гуревич 1941: 286). Когда же для славян сабля стала столь традиционным оружием, что и бога ею не погнушались бы вооружить? Для этого должно было пройти немало времени. Теснить меч из вооружения славянских всадников сабля начала лишь в XI в. И тем не менее она изображена на идоле! Значит, либо это не славянский бог, либо он изваян не раньше XI в. Но в XI в. во всех русских княжествах уже стояли христианские церкви!
Решающим для этнической атрибуции Збручского идола должны были стать исследования К. П. Русановой и Б. А. Тимощука: В 1984 г. в местности Медоборы они раскопали то святилище на горе (укр. Богит, польск. Bohót), где в древности, по всем данным, стоял Збручский идол, и в 1986 г. поместили в «Советской Археологии» предварительную публикацию (Русанова и Тимощук 1986). Святилище, в километре от реки, содержало разные сооружения, в том числе жилые, со славянской керамикой, стало быть, принадлежало славянам. Рыбаков (1981: 250) так перелагает сообщение Русановой и Тимощука: «Святилище начало функционировать еще в скифо-сколотское время и прекратило существование в XI в. н. э. Основные конструкции относятся к рубежу IX-X вв.». В завершение описывается выложенный из камней круг 9 м в диаметре, а в центре его квадратная яма от «Збручского идола, сброшенного отсюда после победы христианства». Все великолепно укладывается в рамки традиционной картины гибели славянского язычества: языческий идол изваян в конце IX в., а уже в X в., после победы христианства, низвергнут подобно киевскому и новгородскому Перунам, пережившим ту же судьбу в конце X в.
