Андрей Михайлов - От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Страницы истории французской литературы Нового времени (XVI-XIX века). Том I
Ронсар-гуманист оплакивает беды народа; он зло издевается над моральной узостью и ограниченностью протестантов[325]. Ронсар – сторонник более мягкой, человечной морали, не чуждой языческих развлечений, сдобренных хорошей галльской шуткой. Этот галльский дух играет важную роль в политических построениях поэта. Ронсар хочет остаться сам и призывает других быть верным седым национальным традициям, вере своих предков. В данном случае могли сказаться отголоски старых рыцарских представлений о верности сюзерену, не изжитые еще в ту эпоху.
На первом месте в «Рассуждениях» – осуждение протестантизма, призыв к радикальным мерам борьбы с ним. Однако следует заметить, что при последующих переизданиях «Рассуждений» Ронсар коренным образом изменил соответствующие места своих политических произведений[326]. Гуманист оказался выше политического мыслителя, поддавшегося ненадолго католической пропаганде и во имя патриотических идеалов призывавшего к борьбе с протестантизмом.
После 1563 г. Ронсар почти совсем отходит от политической проблематики. Причин для этого было немало. Назовем хотя бы известную политическую стабилизацию в стране, когда состояние гражданской войны, временами прерываемой соглашениями, договорами и перемириями, входило в привычку; можно указать и на разочарование поэта, до этого наивно полагавшего, что его гуманистические призывы смогут положить конец кровопролитию. Сыграли свою роль и те жизненные блага, которые посыпались на Ронсара, ставшего придворным поэтом Карла IX. Именно близостью ко двору характеризуется творческая деятельность Ронсара в эти годы. Поэт был вынужден принимать участие в многочисленных празднествах в Лувре, Бар-ле-Дюк и других королевских резиденциях. Он писал сценарии для придворных балетов, девизы и мадригалы для маскарадов. Их значение в истории французской поэзии достаточно велико. Ронсар явился создателем новых жанров, он утвердил на французской почве античную эклогу – жанр, получивший в следующем веке большое распространение[327]. В этом «Плеяда» подготавливала классицизм: двенадцатисложники ронсаровских эклог обогатили французскую поэзию. В элегиях и эклогах раскрылись новые грани дарования Ронсара – пейзажного лирика, его глубоко личное, трепетное восприятие природы, умение скупо и точно описать все ее многообразие и красоту. Отметим еще одну, характерную для этого периода деталь: даже в повествование о галантных похождениях благородных пастушков и пастушек Ронсар умел вплетать страстные тирады, в которых отразились его тревоги и заботы патриота. Политическая проблематика властно врывалась на страницы его книг[328].
Новых произведений Ронсар пишет сравнительно мало. Он несколько раз (1560, 1567, 1571) переиздает собрания своих сочинений. Много сил уходит на подготовку и редактирование текстов. Но главное, чем он занимается теперь, – это «Франсиада», замысел которой возник еще в начале пятидесятых годов. В этом произведении Ронсар сделал неудачную попытку создать эпическую поэму, используя опыт как античных эпопей (прежде всего «Энеиды» Вергилия), так и национальных традиций. Ронсар скоро сам понял неудачу своего замысла: он выпустил лишь четыре песни «Франсиады» (1572). О том, сколь чуждо самому автору вскоре же стало его собственное произведение, говорит та легкость, с которой он отказался от продолжения своей эпопеи. «Франсиада» не вызвала у современников особых восторгов. Потомки же отнеслись к ней явно иронически[329]. Однако нам хотелось бы опровергнуть ходячее представление о «Франсиаде» как о произведении целиком неудачном, мертворожденном. При всей неудаче замысла в эпопее Ронсара есть много мест, отмеченных подлинным мастерством и оригинальностью, где чувствуется рука большого поэта. Тут опять-таки сказалось мастерство Ронсара-лирика, автора малых форм.
Отметим еще одну черту «Франсиады», заставившую нас рассматривать эпопею Ронсара в свете его политической лирики. «Франсиада» появилась как ответ на важнейшие политические события того времени. В ней с большой полнотой выявились политические позиции Ронсара как сторонника сильной королевской власти, сторонника абсолютизма.
Все произведения этого периода – «Рассуждения», «Франсиада», многочисленные элегии и эклоги – либо непосредственно трактуют те или иные политические проблемы, либо являются откликом на них. И не случайно конец периода окрашен заревом и обагрен кровью Варфоломеевской ночи. После этого кульминационного момента Религиозных войн начинается новый этап творчества Ронсара.
6
Последний период творчества Ронсара приходится на 1573 – 1585 годы. Прежде всего следует отметить, что протекал он совсем в иных политических и литературных условиях. Религиозные войны давно уже превратились в типичную гражданскую войну, когда вопросы веры совершенно отошли на задний план. На политической арене столкнулись уже не две, как прежде, а три силы: гугеноты, возглавляемые Генрихом Наваррским, католическая Лига, во главе которой стоял герцог Генрих де Гиз, и, наконец, сторонники абсолютизма во главе с королем Генрихом III. Партия Гизов была проводником испанского влияния не только в области политики, но и в литературе. Из Испании должно было прийти то художественное направление, которое развилось на рубеже XVII в. и получило отклик в большинстве европейских стран. Мы имеем в виду барокко. Хотя этот термин и не определяет всех разнообразных художественных фактов европейской культуры XVII в., а его применение к литературе вообще оспаривается, проблема барокко, думается, имеет право на существование; она чрезвычайно важна как раз для рубежа XVI и XVII веков. В то же время следует иметь в виду, что во Франции конца XVI в. возникало другое литературное направление, возникал, борясь с барокко, – классицизм. В творчестве Ронсара 1573 – 1585 годов очень ярко выявилась борьба этих двух направлений[330].
Применительно к семидесятым годам XVI в. во Франции еще, конечно, рано говорить о развитом искусстве барокко. Появлялись лишь некоторые черты его. В те годы сильно влияние неопетраркизма, развившегося в середине века в Италии и перенесенного затем во Францию. Неопетраркисты – последователи Бембо, – стараясь держаться намеченных им строгих канонов, стремились следовать лишь Петрарке. Но такая замкнутость и камерность неизбежно приводили к вычурности и манерности – к маньеризму. Во Франции на это еще наслаивались идущие из Испании напыщенность и приподнятость. Французский маньеризм был предшественником прециозной литературы, одной из разновидностей барокко. Наиболее характерным представителем этого направления во Франции был Филипп Депорт. У Депорта уже намечались характерные черты барокко – стремление к чрезмерной изощренности, зашифрованности стиля, перенасыщенности образами, к беспорядочности, определенная религиозная тенденция, интерес к трагическому в судьбе человека[331]. Однако усложнение образа еще не вело у Депорта к усложненности языка. Общая классицистическая тенденция очищения языка начинает чувствоваться уже в эти годы. После своей первой книги (1573) Депорт быстро завоевывает исключительное положение при дворе; оттеснив Ронсара, он становится любимым поэтом молодого короля Генриха III.
В эти годы стареющий поэт пишет свой последний сонетный цикл – «Сонеты к Елене». Этот сборник Ронсара интересно было бы сопоставить с циклом Депорта «Любовь к Ипполите», создававшемся в те же годы. Ронсар воспел в своих сонетах Елену де Сюржер, придворную даму королевы Екатерины. Как полагают некоторые исследователи, ее же воспевал и Депорт[332]. Однако характер сборников был различным: Ронсар писал о своих мыслях и чувствах, Депорт создавал свои стихи на заказ, по просьбе знатных молодых людей, искавших благосклонности неприступной красавицы. Это придало искренность и теплоту сборнику Ронсара, холодную изощренность – книге Депорта. Сонеты Ронсара – скорее зарисовки, размышления, записи своих переживаний, чем выражения любовных восторгов. Поэтому в цикле мало, почти нет петраркистских перечислений красот возлюбленной. Но ее зрительный образ, причем переданный с большим мастерством, постоянно возникает на страницах книги. Елена танцует, читает, смотрит из окна, греется у камина:
Le mois d’aoust bouillonnoit d’une chaleur esprise,
Quand j’allay voir ma Dame assise auprès du feu;
Son habit estoit gris, duquel je me despleu,
La voyant toute palle en une robbe grise[333].
Молодой Ронсар писал о любви, о весне. Теперь в сонетах настойчиво звучит тема осени, увядания – осени природы и осени жизни. Осени и зимы:
Ces longues nuicts d’hyver, où la Lune ocieuse
Tourne si lentement son char tout à l’entour,
Où le coq si tardif nous annonce le jour,
Ou la nuict semble un an à l’ame soucieuse[334].
У Депорта много говорится о смерти, о гибели, но они нереальны – все это типичная петраркистская «смерть» от любви, от одного испепеляющего взгляда возлюбленной. Решение темы смерти у Депорта заставляет предчувствовать барокко. Оно призвано щекотать нервы, но не больше. У Депорта нет горацианского призыва наслаждаться всеми благами бытия, столь характерного для эпохи Возрождения. Ронсар же пишет о смерти спокойно, как о неизбежном конце жизненных радостей и тревог, но он далек от эстетизации смерти, равно как и от страха перед ней. Ощущение усталости, но не пресыщенности, – вот что возникает при чтении «Сонетов к Елене». Ронсар против условностей в поэзии, в чувствах людей. Он продолжает, как и в былые годы, воспевать естественную, чувственную любовь, ее земные радости. Он против платоновской концепции любви:
