Евгений Толмачев - Александр III и его время
5. «КОНСТИТУЦИЯ» ЛОРИС-МЕЛИКОВА
Верховная распорядительная комиссия просуществовала всего шесть месяцев и была ликвидирована указом 6 августа 1880 г. (2 ПСЗ, т. LV № 61279).
Последовала некоторая реорганизация центральных государственных органов: упразднялось ненавистное III Отделение собственной Его Величества канцелярии с передачей его дел Министерству внутренних дел. Министром внутренних дел и шефом жандармов назначается граф М. Т. Лорис-Меликов, удостоенный получить 30 августа того же года всемилостивейший рескрипт и самый высокий знак отличия — орден Андрея Первозванного. Александр II писал графу: «Прискорбные события последних лет, выразившиеся целым рядом злодейских покушений, вынудили меня учредить под главным Вашим начальством верховную распорядительную комиссию и облечь Вас чрезвычайными полномочиями для борьбы с преступною пропагандою, пытавшеюся путём насилия поколебать спокойствие дорогого нам отечества…
Последствия вполне оправдали мои ожидания. Настойчиво и разумно следуя в течение шести месяцев указанным мною путём к умиротворению и спокойствию общества, взволнованного дерзостью злоумышленников, Вы достигли таких успешных результатов, что оказалось возможным, если не вовсе отменить, то значительно смягчить действие принятых временно чрезвычайных мер, и ныне Россия может спокойно вступить на путь мирного развития» (5, оп. 1, ед. хр. 113, л. 3 об.). К сожалению, дальнейший ход событий не оправдал этих надежд. Государственная работа на Руси — бремя крайне тяжёлое, потому что принимающий его несёт ответ не только за дело своих рук, но и за многих своих предшественников. Лорис-Меликов принял портфель министра внутренних дел именно при таких неблагоприятных условиях и в короткое время своего служения на этом посту не успел, конечно, изменить их существенно.
Хотя народовольцы время от времени напоминали о себе подпольными изданиями и, хотя Лорис-Меликов знал, что главные деятели этой организации, названные арестованным в 1879 г. Г. Д. Гольденбергом за убийство в Харькове князя Д. Н. Кропоткина, ещё на свободе, однако, обманутый временным прекращением террористических актов, он стал думать, что этот враг почти уничтожен или, по крайней мере, сильно ослаблен, не подозревая насколько глубоко эта организация пустила корни.
Успокаивая и смягчая нетерпение более горячих либералов в личных беседах и переговорах, широко им практиковавшихся, Лорис-Меликов предпринял в то же время сенаторские ревизии в разных губерниях Российской империи.
Сенаторские ревизии имели вообще хорошие последствия, но в целом они как административные ревизии были недостаточны тогда, когда радикально изменившийся социальный и экономический строй требовал полного переустройства форм местного быта.
При назначении Лорис-Меликова министром внутренних дел вся иностранная печать возликовала и предсказывала «новую», «счастливую» и «спокойную» эру всей России… безопасность… и очищение страны от «революционно-социалистической-анархической филоксеры!» (там же, л. 6 об.). Многие ожидали, что он займётся столь необходимым преобразованием губернской администрации, поможет вызвать к жизни земские элементы, свяжет в одно целое разрозненные земские силы и даст волости и уезду ту самостоятельную и разумную жизнь, которая послужила бы краеугольным камнем развития народного благосостояния и залогом будущей правильной связи народной массы с царём-самодержцем.
Печать после первого знакомства с графом Лорис-Меликовым ожидала для себя широкой будущности и значительной свободы. Литературные кружки всех оттенков чувствовали себя как бы поощрёнными. Образовался комитет для пересмотра Положения о печати (там же, л. 4). Но мало-помалу всё вернулось к прежнему неопределённому и туманному положению дел.
28 января 1881 г. Лорис-Меликов представил царю свою программу (3, 1918, кн. А-5, с. 162). В первой её части предлагались: расширение прав земств и печати, частичная децентрализация административного управления, определённые финансовые и экономические меры, в том числе завершение крестьянской реформы и понижение крестьянских платежей. Разработку этих мероприятий предполагалось осуществить во временных подготовительных комиссиях, учреждённых в Петербурге, с широким участием в них представителей от земств и городских дум.
Подготовленные материалы должны были поступить в Общую комиссию, а затем в Государственный совет, куда также включались выборные от губерний. Эта программа получила наименование «конституции Лорис-Меликова». Проект её обсуждался в Особом совещании и в основном был одобрен. 17 февраля 1881 г. Александр II утвердил журнал Особого совещания (там же, с. 172). В конце февраля на основе его был подготовлен проект правительственного сообщения о созыве представителей земств.
Утром 1 марта 1881 г. Александр II одобрил этот проект и передал его Валуеву. На 4 марта было назначено слушание этого вопроса в Совете министров (35, д. 21, л. 1). Однако смертельное ранение Александра II изменило ход дальнейших событий, прервало реформаторскую деятельность царя.
6. ЦАРЕУБИЙСТВО 1 МАРТА 1881 Г.
В воскресенье 1 марта 1881 г. по заведённой ещё со времён Павла I давней традиции император присутствовал на разводе караулов. В третьем часу дня Александр II выехал в карете в сопровождении обычного конвоя из Михайловского дворца по Инженерной улице. Выехав на набережную Екатерининского канала, карета повернула к Театральному мосту.
Примерно в 100 метрах от угла Инженерной улицы, в 14 часов 15 минут под каретой раздался страшный взрыв. Два казака и мальчуган, тащивший салазки, лежали на земле. Александр II, оставшийся целым и невредимым, подошёл к раненым, затем направился к задержанному преступнику Рысакову, назвавшемуся мещанином Глазовым. Один из офицеров в сбежавшейся толпе, не узнав сразу царя, спросил: «Что с государем?» На что тот, оглянувшись и не доходя шагов десяти до Рысакова, сказал: «Слава Богу, я уцелел, но вот…», указывая при этом на лежавшего около кареты раненого казака и кричавшего от боли раненого мальчика. Услышав слова царя, Рысаков, злорадно ухмыльнувшись, крикнул: «Ещё слава ли Богу?» Как только Александр II сделал несколько шагов в направлении к экипажу, Гриневицкий (как это стало известно позже) бросил бомбу к самым ногам монарха. Раздался второй оглушительный взрыв. Когда дым рассеялся, поражённым взорам присутствующих открылось ужасающее зрелище. В числе поверженных и раненных взрывом находился и государь. Прислонившись спиною к решётке канала, упёршись руками в панель, без шинели и без фуражки полусидел Александр II, окровавленный и тяжело дышавший. Ноги его были раздроблены, кровь ручьём струилась с них, мышцы висели кусками, лицо было окровавлено.
Истекающий кровью монарх был доставлен в Зимний дворец. Картина, которую представлял его кабинет, производила потрясающее впечатление. Окровавленный император лежал с раздробленными ногами на походной кровати в бессознательном состоянии, окружённый врачами и многочисленным августейшим семейством. Он едва дышал, лицо его вспрыскивали водой. Для поддержания дыхания государю вдували кислород. Пока хирурги бинтовали раздробленные члены, обезумевшая от горя княгиня Юрьевская и заливающийся слезами престолонаследник держали голову страдальца. Несмотря на все усилия лейб-медика С. П. Боткина продлить его жизнь, Александр II, не приходя в сознание, скончался в 3 часа 35 минут дня вследствие большой потери крови. Бажанов причастил умирающего и прочёл отходную. Все присутствующие стали на колени вокруг смертного одра и затем перенесли тело в другую комнату — в парадный кабинет.
Трагическая смерть Александра II произвела потрясающее впечатление на родственников и близких к императору людей.
Мария Фёдоровна, ставшая императрицей, 4 марта писала своей матери, датской королеве Луизе: «Какое горе и несчастье, что наш император ушёл от нас, да ещё при таких ужасных обстоятельствах. Нет, кто видел эту страшную картину, никогда не сможет забыть её! Я вижу перед собой это постоянно — день и ночь! Бедный безвинный император, видеть его в этом жутком состоянии было душераздирающе! Лицо, голова и верхняя часть тела были невредимы, но ноги абсолютно размозжены и вплоть до колен разорваны в клочья, так что я сначала не могла понять, что собственно я вижу окровавленную массу и половину сапога на правой ноге и половину ступни — на левой. Никогда в жизни я не видела ничего подобного. Нет, это было ужасно!» (168, с. 25). Последние минуты жизни своего деда зафиксировал и будущий царь Николай II: «Когда мы поднимались по лестнице, я видел, что у всех встречных были бледные лица. На коврах были большие пятна крови. Мой дед истекал кровью от страшных ран, полученных от взрыва, когда его несли по лестнице. В кабинете уже были мои родители. Около окна стояли мои дяди и тёти. Никто не говорил. Мой дед лежал на узкой походной постели, на которой он всегда спал. Он был покрыт военной шинелью, служившей ему халатом. Его лицо было смертельно бледным. Оно было покрыто маленькими ранками. Его глаза были закрыты. Мой отец подвёл меня к постели. «Папа, — сказал он, повышая голос, — Ваш «луч солнца» здесь». Я увидел дрожание ресниц, голубые глаза моего деда открылись, он старался улыбнуться. Он двинул пальцем, но он не мог поднять рук, ни сказать то, что он хотел, но он несомненно узнал меня…» (там же).
