Культурные истоки французской революции - Шартье Роже
Кроме того — и это еще один повод продолжить сравнение между Англией й Францией в области религии, — дехристианизация не означает десакрализации. Многие черты, ассоциирующиеся с пуританством, — уверенность в правоте своей позиции, примат независимого морального суждения над распоряжениями властей, стремление к духовному возрождению — сродни тем, которые отличают перемены в сознании, происшедшие еще до 1789 года и перенесшие сердечные и духовные привязанности, которые традиционно связывались с христианской верой, на новые ценности (семейные, патриотические, гражданские). Лексику и эстетику этот перенос сакральности черпает в обращении к греческой и римской античности, которая заменила библейскую историю. Новый тип живописи — примеры его мы видим на полотнах Давида, представленных на выставках в Салоне: «Велизарий» в 1781 году, «Клятва Горациев» в 1784-м, «Смерть Сократа» в 1787-м и «Брут» в 1789-м, — свидетельствует о торжестве позиции, которую занимал Дидро («Если художник пишет картину, думая о зрителях, все пропало») и которая служит прославлению гражданской доблести {280}. Выбором античных сюжетов, патриотических и политических, но в первую очередь манерой, которая расшатывает академические правила и условности, живопись Давида последнего десятилетия Старого порядка старается взволновать зрителя, привести его в экстаз, в самозабвение, что сообщает эстетическому переживанию нечто от религиозного чувства. В отличие от академических критиков, сдержанно встретивших новации Давида и старательно выискивавших просчеты художника, посетители Салонов оказали ему теплый прием, — это говорит о том, что теперь переживание священного чаще всего не связано с церковными обрядами {281}. Революционному перелому, несомненно, предшествовал порыв, который если не содержанием своим, то силой сродни стремлениям пуританства.
Юридический язык
Второй фактор английской революции XVII века — юридические институты, традиции common law, или обычного права.
Они не только лежат в основе требований оппозиции (таких, как ограничение королевской власти во имя английских конституционных традиций или защита прав личности, попираемых государством), — их язык и критерии используются для того, чтобы сформулировать политические цели. «Этот чрезмерный юридический формализм распространился так же широко и проник в сознание людей начала XVII века так же глубоко, как пуританство» {282}. Замечание Лоуренса Стоуна возвращает нас к ситуации во Франции в XVIII столетии: там тоже юридический язык и судебные процессы позволили превратить отдельные, местные конфликты, относящиеся к разряду частных дел, в общезначимые дела и сделать их достоянием гласности. Вспомним процессы, возбужденные сельскими общинами против сеньоров, или тяжбы, затеянные городскими ремесленниками против хозяев, вспомним общие идеи, которые были изложены в судебных записках, одновременно апеллирующих к общественному мнению и создающих его.
Самым ярким проявлением этого влияния юриспруденции в конце Старого порядка являются первичные собрания для избрания депутатов в Генеральные Штаты и способы составления наказов {283}. Главную роль там играет одна и та же социальная группа: королевские чиновники и доверенные лица сеньоров, а также правоведы: адвокаты, нотариусы, прокуроры. Прежде всего, как правило, именно они председательствуют на собраниях сельских общин: статья 25 закона о выборах от 24 января 1789 года гласит, что всякое первичное собрание должно проходить под председательством местного судьи, а если такового нет, то под председательством должностного лица, имеющего право удостоверять юридические акты. Бывает, что общины отступают от этого правила и назначают своего синдика или уполномоченного, но обычно закон о выборах соблюдается и собрание проходит под руководством доверенного лица сеньора или блюстителя закона. Часто ему приходится приезжать для этого из города, потому что должности сеньорального судьи, налогового прокурора или бальи нередко занимают городские адвокаты или нотариусы. Председатель имеет возможность оказывать давление на выработку наказов первичными собраниями, тем более что во многих случаях один и тот же чиновник председательствует в нескольких местах подведомственного ему сеньорального округа. Поэтому в изложении жалоб важную роль играют некоторые «сельские интеллектуалы» (как называет их Жорж Лефевр), а в распространении сборников наказов, предлагаемых в качестве образца, — председатели собраний, правоведы и блюстители закона.
Засилье законоведов в собраниях бальяжей приводит к тому, что им принадлежит решающий голос на выборах. Сельские общины часто выбирают их своими представителями в собрание третьего сословия: в бальяже Труа судейские чиновники, блюстители закона и люди свободных профессий составляют 7% от всех жителей, присутствовавших на первичных собраниях, доля же их среди сельских депутатов составляет 28%; в Драгиньянском округе, находящемся в ведении сенешаля, чиновники, блюстители закона и люди свободных профессий составляют 4% населения, а среди сельских депутатов их доля 45%. На собрании бальяжа эти сельские депутаты встречаются с городскими депутатами, многие из которых принадлежат к тому же кругу: 40% городских депутатов в Руане, 42% в Труа, 67% в Нанси — судейские чиновники, блюстители закона и люди свободных профессий.
Так что нет ничего удивительного в том, что комиссии, которым поручено составлять наказы первичных бальяжей, находятся под контролем судейских чиновников: в Орлеане к ним принадлежат 12 редакторов из 20, в Труа — 15 из 24, в Драгиньяне — 13 из 14. Судейские чиновники преобладают и в комиссиях, которым поручено редактировать наказы больших бальяжей, образованных путем объединения первичного бальяжа со вторичными. В Орлеане 11 членов комиссии из 16 — судейские чиновники или адвокаты; в Труа из 10 членов комиссии 3 — чиновники сеньорального суда, 2 — адвокаты, 4 — мэры или городские советники. Кроме того, наказы бальяжа часто повторяют наказы его главного города, изложенные комиссией, где судейские чиновники и правоведы составляли либо большинство (так было в Орлеане, Тулузе и Безансоне), либо половину, наравне с купцами (так было в Руане и в Труа).
Мы хорошо видим, что юристы крепко держали в руках выборы на всех уровнях. Их засилье отразилось и на результатах выборов: среди 648 депутатов Генеральных Штатов от третьего сословия 151 адвокат (т.е. 23% от общего числа) и 218 судейских чиновников (т.е. 34%), к ним следует прибавить 14 нотариусов и 33 городских советника {284}. В общем и целом почти две трети будущих членов Учредительного Собрания принадлежит к этим кругам, сильнее всего повлиявшим на процедуру выборов и на составление наказов.
Наказы отмечены печатью юридической и административной культуры. Во-первых, она заметна в самой их форме: наказы первичных собраний по большей части перечислены по пунктам, реже — разбиты на рубрики. Возьмем, к примеру первичный бальяж Монбризона. В 60% сборников наказы упорядочены. Но упорядочение их в основном сводится к простой нумерации, причем в самой примитивной форме [первое, или primo, и дальше — 2, 3 и так далее), иногда на перечислении делается упор (первый наказ, второй наказ, третий наказ и т.д.); в меньшей части сборников наказы изложены по пунктам, причем каждый пункт чаще всего обозначен в сокращенной форме (п. 1-й, п. 2-й, п. 3-й). Такой способ оформления мы встречаем в 150 сборниках жалоб из 154 в первичном бальяже Руана и в 116 сборниках из 133 в первичном бальяже Семюр-ан-Оксуа. Сборники наказов, составленные по другому принципу, разделяются на два совершенно разных типа: в одних наказы крестьян воспроизведены почти дословно — так, как те их высказывали, без сокращений и без разделения на главное и второстепенное; в других, составленных местными интеллектуалами, торжествует реформаторская риторика, а перечисление по пунктам отходит на второй план.
