Джон Норвич - Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130–1194
Но пока Вильгельм и Майо готовили падение одной империи, они сами потеряли другую. Северная Африка ускользала из их рук. Процесс этот начался зимой 1155/56 г., когда дела Сицилии были плохи. В это время греки безостановочно продвигались вперед в Апулии, князь Капуанский и его сторонники отвоевывали свои старые владения в Кампании и других местах, а на самой Сицилии бунтовщики угрожали центральному правительству с высот Бутеры. А в столице жил себе спокойно старый шейх из Северной Африки по имени Абу аль-Хасан аль-Фурриани. Когда-то король Рожер назначил его своим управляющим в его собственном городе Сфаксе, но шейх, будучи уже в преклонных летах, вскоре передал власть своему сыну Омару, а сам в качестве гаранта его хорошего поведения добровольно отправился заложником в Палермо. И вот, видя, что королевству грозит опасность с трех сторон, и справедливо предположив, что невозможно бороться на четыре фронта, он отправил тайное послание сыну, предложив ему восстать против сицилийцев. Он полностью сознает, писал шейх, что ему, как заложнику, это может стоить жизни, но он старый человек и счастлив умереть за такое дело.
Омар поступил, как ему повелели. 25 февраля жители Сфакса восстали и вырезали всех христиан в городе. Вильгельм, услышав эту весть, сразу отправил посланца с требованием, чтобы Омар сдался; если он не сделает этого немедленно, его отец поплатится жизнью. Однако прибывшего гонца задержали у ворот; а на следующее утро он увидел длинную похоронную процессию, следующую за гробом. С ней прибыло послание от Омара. Оно гласило: «Тот, кто сегодня погребен, – мой отец. Я остаюсь во дворце оплакивать его смерть. Делайте с ним что хотите». Гонец вернулся в Палермо с докладом, и старый Абу аль-Хасан, славя Аллаха до последнего вздоха, взошел на виселицу на берегу Орето и был повешен[82].
Но развал Североафриканской империи Вильгельма начался. Острова Джерба и Кергенна последовали примеру Сфакса, в 1153 г. Хиджры – между 2 февраля 1158 г. – и 22 января 1159 г. начался мятеж в самом Триполи. К середине 1159 г. только Махдия со своим пригородом Завилой осталась в руках сицилийцев. Туда съехались все уцелевшие христианские подданные Вильгельма в Африке; их оказалось столько, что пришлось назначить нового архиепископа, дабы их всех наставлять. Но его служение оказалось кратким. Тремя годами ранее местные мусульмане предприняли попытку взять город, провалившуюся только из-за прибытия сицилийского флота; теперь Альмохады явились лично со всеми своими силами под предводительством Абд аль– Мумина, твердо решившего уничтожить последний бастион христианского владычества на Африканском континенте. Махдия была окружена с моря и суши, и 20 июля началась осада.
Первые несколько недель осажденные держались стойко. Гарнизон насчитывал три тысячи человек, провизии было достаточно, и никто не сомневался, что флот из Палермо вскоре придет им на помощь. Действительно, 8 сентября прибыли сто шестьдесят кораблей, срочно отозванных из похода к Балеарским островам, под командой – что не может не удивлять в данных обстоятельствах – главного евнуха короля Вильгельма, обращенного мусульманина с Джербы, крещенного под именем Петр. Город, казалось, был спасен. Абд аль-Мумин, устрашенный размерами флота, надвигавшегося на него, даже приказал вытащить на берег шестьдесят его собственных кораблей, чтобы в случае поражения он и его люди, по крайней мере, имели возможность спастись.
Но он напрасно беспокоился. Едва начался бой у входа в гавань, как флагманский корабль Петра неожиданно развернулся и со всей возможной скоростью устремился в открытое море; остальные последовали за ним. Альмохады пустились за ним вдогонку и, захватив семь или восемь сицилийских судов, торжественно вернулись в порт.
Что же произошло? Гуго Фальканд, который всегда все видит в самом черном свете, дает однозначный ответ. Петр, утверждает он, был, «как все дворцовые евнухи, христианином только по имени и по платью и сарацином в душе». Из этого следует, что его отступление было не результатом глупости или трусости, но чистой воды предательством. Другие хронисты более милосердны; они не подозревают Петра в измене, а ат-Тигани даже ссылается на свидетельство некоего Ибн Саддада, согласно которому сицилийские корабли разметал шторм и мусульмане атаковали их до того, как они успели выстроиться в боевой порядок. Это или подобное объяснение кажется наиболее правдоподобным, поскольку мы нигде не находим упоминаний о каком-либо наказании, постигшем Петра после его возвращения в Палермо. Напротив, его ждала длинная и успешная политическая карьера. Конечно, он не был Георгием Антиохийским, но, кроме голословного утверждения Фальканда, нет никаких указаний на то, что он действовал нечестно.
Этого, увы, нельзя сказать о сицилийских правителях. Гарнизон Махдии храбро держался еще шесть месяцев, ожидая новой освободительной экспедиции, но никто не прибыл. Наконец, когда припасов осталось так мало, что люди стали есть своих лошадей, осажденные обратились к Абд аль-Мумину с предложением. Пусть он позволит одному или двоим из них отправиться в Палермо и выяснить, имеет ли смысл ждать помощи; если ответ будет отрицательным, командующий гарнизоном немедленно сдаст город. Условие было принято. Посланцы отбыли и вскоре вернулись с печальной для христианской общины и Махдии новостью. Как ни трудно было в это поверить, в Палермо Северную Африку уже считали потерянной. Ее просто списали со счетов. 11 января 1160 г. Махдия сдалась. Гарнизону сохранили жизнь и свободу, и он с оружием и имуществом отплыл на Сицилию.
Фальканд, разумеется, предполагает, что вождь Альмохадов находился в сговоре с дворцовыми евнухами в Палермо и заранее знал о решении Вильгельма. Эту версию, как многие другие откровения, вышедшие из-под пера того же автора, можно не принимать в расчет, но остается другой, более важный и интригующий вопрос. Почему Вильгельм и Майо позволили Северной Африке так легко от них ускользнуть? В своей европейской политике они действовали – как только король преодолел свою первоначальную инертность – отважно, решительно и изобретательно. Почему же они спокойно наблюдали за тем, как Североафриканская империя рассыпается у них на глазах? Они бездействовали не только при осаде Махдии; там они на самом деле попытались хоть что-то предпринять. Но что произошло в Сфаксе и на Джербе, на Киркенне и в Триполи? Во всех этих местах захватчики встречали в лучшем случае символическое сопротивление. В 1156 г. сицилийские силы были заняты на других, более важных фронтах; но к 1160 г. других врагов, с которыми требовалось сражаться, не осталось, но, тем не менее, сицилийцы не начали контрнаступления и сицилийские властители не приняли никаких мер, военных или дипломатических, чтобы вернуть прежние владения. Что им помешало?
Эти вопросы возникали и у подданных Вильгельма; многие из них, не теряя времени, обвинили Майо в потере заморских владений, и эмир эмиров стал еще более непопулярен. Но фактически, когда мы смотрим на происходящее в исторической перспективе, его поведение становится понятным. Майо играл по-крупному. Теперь расстановка сил в итальянской политике стала бесконечно более сложной, но и более многообещающей, нежели во времена Рожера II и Георгия Антиохийского, когда африканские территории были завоеваны. У Сицилии появился шанс обрести моральное главенство над всей Италией, поднявшейся на борьбу против германской имперской власти; а моральное главенство сегодня могло означать политическое главенство завтра.
Чтобы достичь этого, однако, Сицилия должна была иметь свободу действий. Вынужденная разбираться с двумя империями, папством и бесчисленным множеством независимых и полунезависимых городов-государств, не говоря об эндемическом внутреннем мятеже, она не могла позволить себе никаких авантюр вне логической сферы своего влияния. И Майо был достаточно умен, чтобы понять, что Северная Африка в эту сферу не входит. Возвращение североафриканских владений означало не только отправку экспедиционных сил, осаду и взятие нескольких городов. Оно повлекло бы за собой насильственное подчинение целого народа и войну с великой державой – поскольку Альмохады, чья империя к тому времени простиралась от Атлантики до границ Египта и от Андалусии до южных пределов Сахары, могли с успехом противостоять любой европейской армии или армиям, которые выступят против них.
Старый принцип сработал – экспедиционные войска могли осуществить завоевание, но не могли удержать захваченные земли. Этот факт подтверждался снова и снова; ему Сицилия была обязана существованием в качестве державы. Тот, кто об этом забывал, дорого платил за свою забывчивость. Майо Барийский не хотел сам совершать ту же ошибку.
Глава 12
УБИЙСТВО
Этот Майо был воистину чудовищем; невозможно найти паразита более отвратительного, более вредного или принесшего больший ущерб королевству. Его натура делала его способным к любой низости, а его красноречие было под стать характеру. Он мог безупречно притворяться и лицемерить, когда хотел. Он отличался вдобавок склонностью к разврату и старался затащить в свою постель благородных матрон и девиц; чем безупречней была их добродетель, тем более он стремился обладать ими.
