Юрий Баранов - Обитель подводных мореходов
- И всегда срабатывает этот ваш метод?
- Фирма гарантирует, - и для убедительности оттопырил ладонями широкие лопухи ушей, пояснив: - Имеющий уши да услышит.
- А имеющий глаза да увидит. Как вы думаете, во сколько же оценивается ваш почин?
- Смотря в каком выражении,
- Не в денежном, в дисциплинарном.
- Тогда понятно, - с притворным вздохом признался акустик. - Если без особой фантазии, то до трёх нарядов.
- Мало себя цените. От щедрот душевных можно и побольше.
- А как у вас, товарищ лейтенант, с юмором?..
- В порядке. Только на всякий случай прошу учесть: со мной такие штучки не проходят. Я на флоте с десяти лет от роду и, как "осаживать" кнехты кувалдой, знаю.
- Тогда сработаемся, товарищ лейтенант.
- Срабатываются на гражданке, а на флоте просто понимают друг друга.
- Тогда как же насчёт нарядов?
- Пока примите их как юмор. И начнём, как говорится, с чистого листа. Прежние ваши "грехи" я никогда вам не вспомню, если вы только не наделаете новых, - и протянул матросу руку. Тот пожал её, как показалось, не только с хитрецой в глазах, но и с некоторым смущением, оттого что лейтенант "раскусил" его, столь необычно отреагировав на подначку.
Егор успел убедиться, что Хуторнов в команде далеко не подарочек, как и предупреждал его об этом помощник, когда характеризовал Егоровых подчинённых. По словам Теняева, акустик нарядам вне очереди счёт потерял, сидел даже на "губе", но только едва ли во всей бригаде можно было сыскать более толкового специалиста, настоящего мастера в своём деле.
- Цены б Хуторнову не было, - говорил помощник,- если бы не его характер с претензией на исключительность.
Но Егор попытался убедить себя, что и не таких видывал за годы собственной флотской службы. Ему ли отступать: характер на характер, чья возьмёт. Всё ж не салага он, Егор Непрядов, сын военного моряка и рыбацкий внук, если взять по материнской линии. Так вот запросто на испуг не возьмёшь, пузыри в луже пускать не заставишь!..
К вечеру лодка прибыла в район, где предполагалась встреча с "противником". Откуда и когда именно появится плавбаза и следовавший за ней торпедолов, не знал даже командир. Можно было лишь гадать о времени этой встречи и возможных курсах, которыми корабль-цель могла пересекать намеченный квадрат.
В сумерках волны стали ещё тяжелей и круче. Ни о какой атаке в штормовой обстановке и помышлять было нельзя. Дубко принял решение уйти на глубину, избрав единственно разумный в таком случае вариант долгого подводного ожидания.
Стихли дизеля, перестав засасывать воздух через шахту верхнего рубочного люка. Всем надоевший сквозняк в центральном отсеке прекратился. Какое-то время лодка лежала в дрейфе, послушно раскачиваясь бортами на волне. Порой через незадраенный люк холодным душем ниспадали тяжёлые брызги. Верхняя вахта спустилась в центральный, но командир зачем-то всё ещё оставался на мостике - то ли о чём-то размышлял, то ли курил в рукав напоследок...
Наконец глухой стук задраиваемой крышки рубочного люка явил в Егоровой душе ощущение замкнутости от внешнего мира, ещё большей отсечной стеснённости - то самое состояние, которое дед называл "затворничеством в обители подводных мореходов". И в самом деле, в подводной жизни что-то есть от монашества с его добровольным воздержанием и аскетизмом. Начинается иная жизнь, щедрая на тревоги подводного бытия и предельно скупая на обыкновенные земные радости. Будто разом отсекло прежние заботы и волнения, которые совсем ещё недавно казались на берегу неотложными и значительными, занимавшими все Егоровы мысли. Это было нечто вроде собственной самогерметизации, когда человеческий мозг, вбирая в себя всю сумму личных желаний, страстей и возможностей, начинает выдавать лишь единственно разумные импульсы поведения и мыслей. В такие мгновенья наивысшей собранности Непрядов с особой отчётливостью понимал, почему человеческий разум способен противостоять глубине сильнее металла прочного корпуса. Прочность каждого загерметизированного отсека стократ множилась на прочность людей, шедших вмести с ним на погружение. В этом была истина постигаемой им глубины.
Лодка никак не могла расстаться с цепко державшими её волнами. Боцман старательно перекладывал рули, но стрелка глубиномера упорно держалась на нуле. Чертыхнувшись, Дубко приказал механику Симакову дать ход электромоторами. Звякнули машинные телеграфы, и моторы неслышно заработали на винт, загоняя лодку под волны. Перестав упорствовать, дрогнула и поползла по кругу стрелка глубиномера.
Непрядов сделал запись о погружении в ходовом журнале и повёл отсчёт подводным милям. Погружение продолжалось. Где-то на тридцати метрах глубины качка прекратилась, и люди, перестав испытывать её тошнотворный гнёт, облегчённо вздохнули, оживились.
На рабочей глубине корабль удифферентовали, приведя его в послушное рулям состояние. И потянулись долгие часы поиска и ожидания, надежды на встречу с кораблём-целью и, наконец, на удачную торпедную атаку, венчающую все штормовые мытарства экипажа.
После вечернего чая Христофор Петрович отправил Непрядова отдыхать. Егор начал устраиваться во втором отсеке на кожаном диване, как только вестовой прибрал стол, за которым чаевничали офицеры. Он лёг поверх одеяла, не раздеваясь, набросив на ноги тяжёлую меховую куртку, ещё не просохшую, пахнущую кислятиной.
Заснул Непрядов не сразу. Перегруженный впечатлениями прожитого дня, он перебирал в памяти события и всё больше приятно убеждался, что с назначением на "малютку" ему всё-таки повезло. Не таким уж нелюдимым и мрачным оказался командир лодки, этот "рыжий тролль", каким он представился поначалу. Помощник и того лучше: интеллигентный, доброжелательный, спокойный, совсем не похожий на бытовавший стереотип, согласно которому в этой должности непременно теряешь на лодке друзей. Что же касается торпедиста, любившего напустить тумана для пущей важности, так и с ним вполне ужиться можно, тем более что оба они в экипаже, как лейтенанты, на равных. Оставался ещё механик Дима Симаков, с которым Егору пока что не удалось по службе сойтись. Выглядел он предельно занятым и серьёзным, каким и полагается быть человеку, обременённому сложным электромеханическим хозяйством.
Сложилось кое-какое представление и о подчиненных моряках. "В общем-то, - решил Егор, - все ребята как ребята, не хуже и не лучше других - на первую прикидку. Даже Хуторнов, будто тугая форточка - хоть с трудом, но всё же открывается". Теперь же Непрядова больше всего интересовало совсем другое: каким он сам предстал в глазах экипажа... Егор припомнил едва ли не каждое сказанное им слово, заново повторил в мыслях почти каждый сделанный им шаг и всё-таки не смог остаться довольным собой. Что-то можно было бы сказать иначе, более продуманно, да и поступить по-другому, чуточку вернее и лучше.
В голове неотвязно прокручивались варианты предстоящей торпедной атаки. Исход её должен был окончательно всё поставить на свои места. Пока же во всём, что он переживал в себе, чувствовалась какая-то незавершённость. И оттого пристальней чувствовался чей-то взгляд, нацеленный на Егора даже в полумраке ночного освещения.
Уже засыпая, в какое то мгновенье подумалось об Укромовке... Хорошо, что она всегда есть, была и будет. Что-то сейчас поделывает дед, где-то Катя... Промелькнуло с фотографической ясностью бесконечно дорогое, милое лицо, и с именем её намаявшийся за день Егор незаметно заснул.
Транспорт объявился на горизонте около семи часов утра, когда над морем только ещё занимался слабый рассвет. Ветер поутих, волна присмирела. Но гидрология - хуже не придумаешь. Шторм, будто в стиральном барабане, перемешал огромную массу воды. На экране гидролокатара вместо чётких всплесков - сплошные засветки, в наушниках сильный треск. И непонятно, каким чудом ушастому Хуторнову удаётся из всей этой какофонии извлекать пеленга. Непрядов старательно наносил ах на карту, сидя за столиком в своём закутке. Лодка тем временен полным ходом шла наперерез плавбазе, стараясь занять выгодную позицию для залпа.
- Товарищ командир, пеленг не прослушивается, - вдруг сказал Хуторнов, высунув из рубки узколобую, стриженную ёжиком голову.
- Искать, - глухо бросил командир и вдавился в штурманскую выгородку.
Егор потеснился, уступая место Христофору Петровичу у карты.
- Какие соображения, штурман? - спросил Дубко, не отрывая взгляда от прочерченных Непрядовым ломаных курсовых линий.
- Цель отвернула вправо, - не задумываясь, выдал Егор.
- А может, ход застопорили? - предположил Дубко. Немного подумав, командир отдал команду всплывать под перескоп.
Симаков надавил на кнопку привода. Густо смазанная тавотом труба со змеиным шипением скользнула через отверстие в подволоке наружу. Из шахты всплыла тумба перископа.
Откинув рукоятки, могучий Дубко обхватил тумбу и прильнул глазом к окуляру. Он медленно задвигался, затанцевал, с трудом поворачивая свою неподатливую партнёршу.
