Сергей Семанов - Русский клуб. Почему не победят евреи (сборник)
А вот он как раз не очень четко и последовательно прослеживается в данном издании. Есть вынужденные послереволюционные беженцы, начиная с Бунина, есть «перемещенные лица», бежавшие в обозе разбитой гитлеровской армии, есть множество бывших советских граждан, ускользнувших с израильским паспортом в самые разные страны, есть и перекати-поле, сновавшие, выгоды ради, туда-сюда и еще кое-куда. Словом, подбор имен представляет собой нечто вроде литературного Вавилона, пределы коего очерчены смутно. Никаких пояснений или оговорок не имеется, что вызывает дополнительные недоумения. Издания подобного рода неизбежно вызывают спор: почему упомянут тот, не упомянут этот. Однако степень таланта и авторитета многих писателей, даже популярных, – вещь исключительно тонкая, чрезвычайно зависимая от личных или групповых пристрастий, не станем уж об этом. Но словник должен безусловно иметь некоторые четкие понятия о пространстве текста для различных фигур, в том числе и приблизительно равновеликих, это всегда тщательно определяется еще на предварительных стадиях словарной работы. В данном случае не раз приходится удивляться. Один лишь пример, самый, так сказать, неполитичный. Георгий Адамович подробно описан на целых семи страницах, это много в масштабах словаря. Андрей Белый и Блок уместились на стольких же страницах, а Леонид Андреев всего лишь на пяти. Нет нужды толковать, что скромный Адамович явно уступает во многих отношениях своим соседям по времени и по алфавиту.
Примеров такого или подобного рода можно привести достаточно много, мы этого делать не станем. Следует прежде всего безусловно и безоговорочно поблагодарить Пушкинский дом, редакцию и авторов словаря за обстоятельную и очень полезную работу Оглянемся на наличный справочный фонд по филологии. Он очень скуден: Краткая литературная энциклопедия безнадежно устарела, справочник о писателях Москвы издан аж в 1987 году, переводной «Лексикон» немецкого филолога В. Казака очень пристрастен, весьма не полон, зато перенасыщен русскоязычными сочинителями, никому не ведомыми в российском фатерланде (впрочем, спасибо заботливому немцу и за это). Вот и все. А уж писатели, вступившие в литературу за последние 15–20 лет, вообще оказались за пределами каких-либо справочных сведений. Ясно, как пагубно все это сказывается на нынешней русской словесности. Так что еще раз – спасибо Пушкинскому дому.
Главный недостаток данного словаря очевиден. Можно ли представить себе полную картину классического века русской литературы – XIX без Белинского или Страхова с Аполлоном Григорьевым, без Писарева с Михайловским? Ответ очевиден, ибо все они и им подобные влияли на «литературный процесс» куда больше, чем многие популярные прозаики и поэты. А впечатляющий ряд от Чаадаева до Константина Леонтьева и Владимира Соловьева? Словом, тут все ясно.
Составители петербургского словаря вивисекцию в отношении критики и литературоведения предприняли, даже не сделав никакой оговорки! Нет В. Проппа и Б. Эйхенбаума, Л. Авербаха и В. Ермилова, нет и покойного уже В. Лакшина, а вместе с ними целой плеяды известных критиков, которые группировались вокруг таких памятных идейных центров, как «Новый мир», «Октябрь», «Молодая гвардия», «Наш современник» и других подобных изданий, имевших в разные годы повышенное общественное влияние.
Не станем оправдывать составителей или тем паче сочувствовать им. Тут явно видно не только провинциальное отсутствие размаха, которое, увы, столь отличает несчастный Ленинбург, но и простенькое хитрованство – «страха ради иудейского» обойти по возможности опасные сюжеты. Даже сегодня написать итоговый очерк о В. Ермилове или В. Лакшине, для этого требуется… ну, некоторая решительность в оценках, скажем так, осторожно. На эти оценки, естественно, последует ответ. Чтобы избежать, составители сократили словник. Упреков, разумеется, не избежали, в том числе и пристрастных. Вот об этих самых пристрастных упреках следует рассказать подробно – история поучительная. О ней и пойдет речь.
Русская литературная общественность встретила появление словаря питерских коллег с заинтересованным вниманием. Академически спокойное издание с отличной, самой полной к настоящему времени библиографией – о чем тут, казалось бы, спорить? Но неожиданный гвалт, поднятый в изданиях, весьма далеких от русско-патриотических настроений, заставил на все это действие и противодействие оглянуться и откликнуться.
Можно уже подвести предварительные итоги. Дюжина откликов в печати! Нечто невиданное в наше время, когда литературная критика стала малозаметной. Большинство откликов помещено в именитых изданиях и пространны по объему. Перечислим их: «Независимая газета», 27 августа 1998; «Новая газета», 25 января 1999; «Невское время», 10 февраля; «СПб ведомости», 12 февраля; «Общая газета», 4 марта; «Час пик», 24 марта; «Независимая газета», 1 апреля; «Звезда», № 3 и 9, 1999; «Новый мир», № 7; «Новое литературное обозрение», № 37; «Знамя», № 9; «Нева», № 10.
Возможно, мы что-то упустили, но и этот перечень впечатляет. Поневоле вспомнишь вслед за поэтом про «виденье, непостижное уму». В разрушенной стране, в пору истинного застоя литературного вдруг такая пальба и такие клики на реках Москве и Неве. С чего бы? А суть выражена в заголовке нашего материала. Не подлинные заботы о полноте справочника волнуют без малого всех авторов рецензий, а хлопоты о «своей», точнее, групповой идеологии, хотя высокое то понятие сводится, к сожалению, до местечкового, до лавочного даже уровня: «Как, моего соседа, такого хваткого шорника (скорняка, шинкаря), даже не упомянули, какая наглость?!» Трудно тут возразить, право. Ну, забыли бедолагу, напишите же о нем сами. При ваших-то печатных возможностях…
Однако пафос ревнителей справочника отнюдь не оборонительный (сколько добрых соседей в нашем местечке позабыто!), а сугубо наступательный. Это четко выражено в заголовках статей, а они очень крутые, словно взяты напрокат из предвыборных мордобоев нашего еврейского телика: «Партийность, народность, православие»; «Между совестью и наукой»; «Словарь, подпорченный партийной идеологией и халтурой» и даже «На заре каменной эры», то есть не палеолит даже, а его «заря», имеются в виду, надо полагать, времена австралопитеков и синантропов…
Гвалт местечковой барахолки, отраженный в заголовках, точно соответствует содержанию статей. Почему-то рецензенты злоупотребляют образом малого ребенка. Помните, как Эйзенштейн гонял коляску с младенцем по одесской лестнице, слезу у зрителя вышибал? Так и тут. Справочник, мол, предназначен для малолетних школьников, как же можно… Цитируем из статьи про эпоху палеолита: «Учителя посещает изумительная мысль: взять да и высечь в камне – эдак на века – короткие познавательные статеечки. Чтобы детишки всякий раз, когда их обуяет неудержимый приступ любви к знаниям, не отвлекали взрослых от свежевания мамонта, а находили нужные сведения сами. И мамонтятина на обед будет обеспечена, и детишки без образования не останутся». В этом фальшиво-безвкусном пассаже отметим только неологизм – «мамонтятина».
Придирки к словарю идут с самых разных направлений. Иногда они невинны и даже забавны. Один автор начал так: «Стихи Цветаевой и Чуева… Оборот невозможный». Не совсем понятно тут употребление слова «оборот», но суть недовольства ясна, не можно соединять таких во всех отношениях разных поэтов, как они, да еще в близком сопоставлении. Позвольте, а как же алфавит? Ведь он представляет нам еще не такие случаи. Вот в 8-м томе Краткой литературной энциклопедии соседствуют Шолом-Алейхем и Шолохов. И ничего. Четверть века прошло после издания тома, но никто не возмутился. Ну, теперь-то, наверно, тоже разгорячатся…
Хулители словаря очень недовольны, как изображен там популярный в свое время, а ныне напрочь забытый поэт и критик В. Буренин. Раздались возмущенные голоса по поводу включения его в словник. Аргумент: он, мол, написал основное в прошлом веке… Странно. Буренин деятельно печатался и в веке XX, скончался в 1926 году. Блок умер раньше, а Леонид Андреев еще ранее. Тут есть некое лукавство, ибо статья о Буренине превосходна по полноте, новизне и объективности материала, не нравится обличителям сам Буренин, о чем и говорится с нескрываемым раздражением.
Что ж, он был действительно лих и задирист, обидел многих, порой несправедливо (это очень часто случалось в истории литературы). Например, уже перед Первой мировой войной напечатал, и не раз, басню «Ворона и Мейерхольд»: «Ворону как-то раз увидел Мейерхольд», стал рассказывать ей про свое «искусство новое», где он намерен актеров и актрис «к содомским приохотить позам», Ворона отнеслась к этим намерениям неодобрительно, Мейерхольд рассердился, заперся в театральной уборной «и долго по-жидовски там ругался». Ясно, что поклонникам Мейерхольда Буренин должен не нравиться. По-своему они правы, но разве это повод для изъятия популярного сатирика из словаря?
