Леонард Гендлин - Исповедь любовницы Сталина
На многих слушателей волнующее впечатление производят романсы русских композиторов. В их сценическом воплощении мне хотелось выразить печаль, одиночество, страх, потерю любимого человека. Заметила, что Ежов украдкой вытирает слезы. Он отвел меня в самый дальний угол:
— Я для вас сделал все, что мог, вашего друга перевели на облегченный режим в полусанаторное отделение, мне удалось изъять вашу фамилию из уголовного дела. Вы можете навещать Пильняка один раз в неделю по воскресным дням.
— Спасибо, Николай Иванович!
— Я приеду к вам в субботу.
— Разве в этом есть необходимость?
— Конечно.
— Меня замотали репетиции двух новых спектаклей.
— Ничего, размотаем вашу усталость, для меня вы всегда самая желанная.
Подошел подозрительный Маленков:
— В. А., у вас имеются книги и письма Пильняка?
— Я очень люблю его рассказы, повести, романы. У меня хранятся его книги с дарственными надписями.
— Сегодня же все уничтожьте! Сожгите! Иначе вас ждет большая неприятность.
— А если спрячу?
— Найдут и привлекут к ответственности за хранение и распространение запрещенной литературы.
— Г. М., неужели вы не в состоянии приказать, чтобы меня, наконец, оставили в покое?
— В нашей стране это может сделать только товарищ Сталин, и то я не уверен.
Утром поехала кататься на лыжах в Сокольнический парк. Нетронутый пушистый снег. Елки торжественно одеты в сказочный белый наряд. На лыжне столкнулась с высоким, стройным человеком, он галантно уступил дорогу.
— Дальше ехать не советую, — промычал он, — там крутой обрыв, лыжник вы не ахти какой, будьте осторожны.
— Спасибо за предупреждение.
Взглядываюсь в необычное лицо высокого незнакомца. Мне показалось, что я однажды его уже где-то видела.
— Что вы на меня так пристально смотрите? — спросил он.
— Я, кажется, вас знаю!
— Вполне возможно, мир так тесен. Вы любите поэзию?
— Русскую больше, чем современную.
Мы пошли рядом по сдвоенной лыжне.
— Кто вам нравится из современных поэтов?
— Сергей Есенин, Анна Ахматова, сохранилось несколько книжек Николая Гумилева, которого боготворю.
— Марину Цветаеву читали?
— К стыду своему, нет, я впервые слышу это имя.
— Бориса Пастернака знаете?
— Мне не очень понятны его стихи.
— Хотите послушать одно его стихотворение?
— С удовольствием. — Мы присели на лавочку. — Стихотворение называется «Никого не будет в доме».
Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проеме.
Незадернутых гардин.
Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк маховой.
Только крыши, снег и, кроме
Крыши снега, — никого.
И опять зачертит иней,
И опять завертят мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной.
И опять кольнут доныне
Неотпущенной виной,
И окно на крестовине
Сдавит город дровяной.
Но нежданно по портьере
Пробежит вторженья дрожь,
Тишину шагами меря,
Ты, как будущность, войдешь,
Ты появишься у двери
В чем-то белом, без причуд,
В чем-то впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.
— Замечательное стихотворение, я хотела бы его иметь!
— Прекрасная незнакомка, напишите свой адрес, обещаю вам прислать один из поэтических сборников поэта Пастернака. Назовите свое имя!
Покорно ответила, как будто находилась на уроке в школе:
— Вера Александровна Давыдова.
— Чем вы занимаетесь, очаровательная В. А.?
— Пою в Большом театре.
— Я имею некоторое отношение к поэзии. Позвоните, если окажется телефон под рукой.
— Женщина первая не должна о себе напоминать, это неприлично.
— Согласен, исключение составляют тенора и поэты.
— Настала ваша очередь назвать свое имя! Возможно, я слышала?
— Пастернак.
Моему удивлению не было границ.
— Так вы Борис Пастернак?
— Представьте себе, что это я и есть — Б. Л. Пастернак. Очаровательная В. А., у вас замерзли ноги, идемте в раздевалку, выпьем чаю, согреемся.
В буфете громоздились пирамиды рыбных консервов, кольца черствых баранок, мятные пряники, конфеты-подушечки, слипшийся от времени шоколад.
— Что будем делать? Я страшно голоден, — сказал Пастернак. Сильными, гибкими руками он стал растирать мои озябшие пальцы и продолжал говорить — Поблизости здесь нет ни одного приличного ресторана. Вы когда-нибудь ели фаршированную рыбу, которую умеют готовить только евреи?
— Очень давно, когда была девочкой, у мамы в Благовещенске.
— Мы пойдем с вами в один частный дом и отведаем там чудо кулинарного искусства. Ева Абрамовна Мауз-нер — знаменитый кулинар, поэт-кудесник. В старые времена она держала на Покровке закусочную, теперь «нелегально» готовит дома. У нее ежедневно столуется человек 15, в основном одни и те же. Посторонних она не принимает. Мадам Маузнер как огня боится финансовых инспекторов.
Рядом с Сокольническим парком, в конце Преображенской улицы, стоял покосившийся от ветхости домик. По бесперильной лестнице мы поднялись на второй этаж. Постучались, долго никто не открывал. Наконец послышались шаги. Надтреснутый голос спросил:
— Говорите, кто нас спрашивает?
— Ева Абрамовна, откройте, пожалуйста, это я, Борис Леонидович Пастернак.
— Вы один?
— С дамой, которая, надеюсь, вам понравится.
— Боренька, дама еврейская?
— Русская.
— В Москве мало еврейских барышень? Зачем вам, такому представительному мужчине, ходить с гойкой? У вас, кажется, есть жена? Почему вы ей изменяете?
Весь этот диалог происходил через закрытую дверь.
— Ева Абрамовна, нам уйти?
— Что значит уйти? Ко мне в дом постучался голодный человек, хочет покушать, и вместо задушевной беседы он нас пугает? Как вам это нравится? Не я же в конце концов пришла учинять допрос, не я стучусь в чужие двери!
Заскрипели ржавые засовы. Крошечная, щупленькая старушка впустила нас в квартиру, состоящую из двух перегороженных комнат и маленькой кухоньки.
— Боря, идите с дамой мыть руки!
— Они у нас чистые.
— Я что сказала! Вы же знаете, товарищ Пастернак, что я два раза не повторяю! Вот вам чистое полотенце, берите, не бойтесь, микробы имеются в других местах. Может быть, дамочке нужно в туалет? Перед обедом это полагается делать всем людям!
Чистенькая столовая, ни единой пылинки. Комод и буфет накрыты кружевными салфеточками. Диван, мягкое кресло, обеденный стол. Ева Абрамовна постелила белоснежную накрахмаленную скатерть, подала два прибора. Она повела сутулыми, покосившимися от времени плечиками, наморщив маленький лобик, сказала:
— Даже не знаю, чем вас кормить? Как раз сегодня у меня ничего нет вкусного. Но раз пришли, люди, голодными они не уйдут. Я приготовила фаршированную рыбу с соленым огурчиком, бульон с пирожками, отварила курочку, есть зовере кройт с луком и подсолнечным маслом. По-русски, барышня, это называется кислая капуста. Сделала мясные котлетки с жареной картошечкой, сварила компот, потом будете пить чай с клубничным вареньем. Я испекла струдель, который так любит Боренька. Возможно, такое меню вас не устроит? Конечно, нам еще далеко до ресторана «Метрополь», но, если бы его величество барон Ротшильд изъявил желание у нас пообедать, поверьте, у него не было бы сил встать со стула.
После паузы хозяйка дома спросила:
— Милая дамочка, разрешите вас спросить, вы случайно не инспектор районного финотдела?
— Я артистка, работаю в Большом театре, пою в опере. Буду рада пригласить вас на свой спектакль!
— Спасибочки, сейчас придет Муня, мой муж. Бедный, сколько он работает. Целый день, в жару и в холод, в морозы и в слякоть, с высунутым языком Муня бегает по городу. Ох, пришло времечко! Представьте себе, в наш революционный век никто не хочет жениться. Все чего-то боятся. Разведенных — тьма! А кто из молодых людей успел один раз скушать тухлое яйцо, вторично не женится. — В квартиру вошел маленький благообразный человечек. — Муня, иди, детка, мой руки и без разговоров садись к столу. Твои майнсес я слушаю 50 лет. Наперед знаю все, что ты мне скажешь. Жилет и пиджак повесь в гардероб. Надень пижамную куртку, в квартире прохладно.
Муня покорно отправился мыть руки.
— Ты слышишь, что я сказала? Сними туфли. Курить не надо, дамочка — певица из Большого театра, ты можешь напортить ей горло. Они пригласили нас на постановку. Помнишь, как мы с тобой были там в 1920 г., слушали биографию князя Игоря?
Прочитав молитву, благообразный Муня сел за стол. Видно было, ему не терпелось что-то рассказать.
— Потом, деточка, потом, маленький, скажешь, после обеда, — проговорила ласково Ева А.
