Иосиф Крашевский - Маслав
- Посмотри, что со мной сталось!
Но месяц, не отвечал ей, поплыл дальше; она презрительно махнула на него рукой, встала и побрела дальше.
На пригорке против господского дома стоял огромный высохший дуб. Это был только труп прежнего дерева. Кору с него содрали, весь он был опален снизу, ветер обломал ветви, и только несколько толстых сучьев отделялись от ствола, как обрезанные руки. Две вороны уселись на нем, продолжая ссору. На самом толстом суку висело что-то. Легкий ветер раскачивал этот груз, и он поворачивался, как живой. Это был труп человека с красноватыми волосами на поникшей голове, которые развевались по ветру. На лбу виднелась корона, сплетенная из соломы. Открытые глаза были пусты: их выклевали вороны. И тело его было страшно изуродовано людьми или зверями; мясо черными клочьями отставало от костей.
Внизу два бурых волка, сидя под деревом и задрав пасти к верху, поджидали, скоро ли ветер сбросит им добычу. Ждали терпеливо, высунув из пасти голодные языки. Иногда какой-нибудь из них поднимется, завоет, толкнет товарища и снова сядет спокойно, задрав голову кверху. Вверху вороны, а внизу волки спорили из-за трупа, который медленно крутился по воле ветра.
Старуха шла, и вдруг взгляд ее упал на повешенного. Она остановилась, вздрогнула, сильнее оперлась на посох и рассмеялась громким, страшным диким голосом, - и эхо из чащи леса повторило этот грохот. Волки бросились в сторону, вороны улетели. Уселись немного подальше. Старуха подошла ближе, приглядываясь к трупу.
Подошла к самому дереву, посох поставила, сама села и, оперев руки на коленях, опустила на них голову. И снова засмеялась. А слезы текли по извилинам морщинок и забирались ей в рот.
Сук, на котором висел труп, трещал и скрипел, словно жалуясь, что ему приходится держать такую тяжесть. Старуха мокрыми от слез глазами смотрела на мертвеца, и месяц присматривался к нему, не сводили с него глаз волки, а ночь все окутывала черным покровом.
Стемнело... Старуха снова раскачивала головой, а из уст ее лилось тихое, тихое пение, как поют матери над колыбелькой засыпающего ребенка.
Долго пела она, глядя вверх, и, устав, плакала до тех пор, пока в груди не стало дыхания, а на глазах - слез... Тогда, вперив в него неподвижный взор, она сидела молча, не двигаясь с места.
В это время в лесу послышался далекий шум - летел король-ветер! Черные тучки несли его по небу.
Старуха обрадовалась ему, глаза ее заблестели.
Зашумело и в долине, труп нагнулся и начал метаться по воздуху.
Ветер так закружил его, что корона упала, волосы развеялись, полы сермяги раздулись широко, - это был танец смерти повешенного! И старуха, глядя на него, взялась за полы своей сермяги и принялась кружиться вокруг дерева, распевая все громче и быстрее и прерывая себя смехом.
Волки завыли, подняв кверху пасти, - а ветер дул все сильнее.
И, казалось, все кружилось в этом танце смерти, принесенном ветром: труп, старуха, вороны в воздухе, волки, бегавшие кругом дерева, и даже тучи на небе, из-за которых то показывался побледневший месяц, то снова прятался за них. Свист ветра в ветвях деревьев и в сухих тростниках болот походил на звуки какой-то дикой музыки.
Старуха, напевая себе под нос, все кружилась с какой-то бешеной быстротой, - вдруг что-то затрещало наверху, - она остановилась:
Труп повешенного сорвался с сука и упал к ее ногам.
Старуха остановилась над ним... Месяц выглянул из-за туч...
Она медленно подошла, села под деревом и осторожно положила себе на колени голову с выклеванными глазами.
И в ту же минуту снова вспомнила колыбельную песенку, затянула ее и заплакала.
Вороны, сидя на дереве, каркали над ее головой, волки придвинулись ближе и стали обнюхивать труп. Теперь он вполне созрел для них - этот дубовый плод!
В темноте четыре разбойничьих глаза сверкнули перед старухой, отнимавшей у них добычу, - блеснули былые зубы. Взгляды их скрестились. Она взяла палку и погрозила им.
- Прочь, собаки от княжеского тела, вон ступайте, - хриплым голосом закричала она. - Не знаете разве, кто это? Это - плоцкий князь! Король Маслав! А! Он - мой сын! Мой сын! Прочь, проклятые собаки, вон убирайтесь!
Волки отступили, старуха была смелее их, защищая дорогое ей тело... Голову она положила к себе на колени и что-то бормотала про себя.
- Так ему суждено было погибнуть! Так! Все он имел, а захотел еще большего! Еще ребенком он так ко всему тянулся. Враги не смогли, - так друзья повесили! Ха, ха, - я-то знала, что так и случится!
Она опять закачала головой и заплакала. Взглянула в лицо месяцу, словно спрашивая у него совета.
- Правда ведь? Мы не дадим его на съедение волкам? Мать вырастила, мать похоронила... А кто мать похоронит?
Волки съедят... - она засмеялась, - ну, и на здоровье!
И положив голову мертвеца на землю, она встала, отряхивая седые волосы... Взяла посох и пошла прямо на волков, отгоняя их, как собак...
- Не можете подождать, паршивые собаки! - говорила она им. - Отдам вам за него свои кости. Его - не отдам!
И подняла палку; волки, попятившись назад, прилегли на земле. Она с улыбкой взглянула на месяц.
- Ну, помогай! - сказала она ему.
Стала на колени подле трупа, запустила в песок костлявые руки, отбросила мох и сухую траву и начала копать землю.
Сначала работа шла медленно; песок сыпался обратно в яму, тогда она стала отбрасывать его далеко в сторону. Рыла поспешно, обеими руками, разравнивала землю, выбрасывала ее далеко от себя.
Иногда бросала взгляд на труп и тихонько шептала:
- Не бойся, я устрою тебе гладкую постельку, найду и камень под голову и обверну его полотном, засыплю тебе глаза сухим песком, чтобы не болели... Будешь спать спокойно, как в колыбельке!
Задохнувшись от усталости, она отдыхала немного, стоя на коленях, потом снова принималась за работу. Яма увеличивалась, расширялась и углублялась.
Месяц заглядывал в нее одним боком, другой закрывала тень от дуба. Старуха все спрашивала у месяца совета.
- Князь мой, брат мой, - достаточно ли глубоко? Может быть, надо еще глубже? Волки тоже умеют глубоко рыть землю, но подождите же! Вместо камня я лягу сама, а как меня съедят, так уж его не захотят есть...
Еле дыша от усталости, она снова села отдохнуть, уронив на колени окровавленные руки. Роя яму, она наткнулась пальцами на корни, и пока вырывала их, поранила себе пальцы, а когда и пальцы не могли справиться, стала рвать зубами.
- Что это была за жизнь! - говорила она, продолжая рыть могилу. - Ох, какая жизнь! Ребенок бегал босиком, а потом ходил весь в золоте, командовал тысячами, а некому было вырыть ему могилу! Вот тебе корона... корона...
На земле лежала сделанная в насмешку соломенная корона, старуха отбросила ее подальше. Яма была уже достаточно глубока, она влезла в нее, разгребая кругом осыпавшуюся землю; песок был мягкий, и рыть было легко.
Когда голова ее едва выделялась над землей, она высунула ее и зашептала, обращаясь к мертвецу.
- Подожди! Еще не готово! Мать стара, руки у нее закостенели.
Месяц все плыл по небу и постепенно опускался, Старуха все еще рыла, напрягая последние усилия, - потом начала утаптывать ногами дно ямы.
Поздно ночью, когда ветер стих, и месяц куда-то скрылся, она вылезла из могилы, задыхаясь от усталости.
- Князь мой, господин мой! Постель твоя готова. Есть в ней и камень, завернутый в полотно, а на дне - моя сермяга. Иди...
Говоря это, она обеими руками охватила труп и, почувствовав его около своей груди, которая когда-то кормила его, прижала его к ней и долго не могла опустить, лаская, как ребенка, и сама плача над ним, как ребенок...
А над могилой стояли два волка, и четыре волчьих глаза блестели во тьме.
Месяц спрятался, наступила темнота; старуха вскочила и потащила труп в могилу. Он скатился с края ямы и упал на дно лицом к земле... Старуха влезла за них, чтобы уложить его на вечный отдых, и с огромными усилиями повернула лицом кверху. Закрыла ноги, поцеловала в лоб.
- Спи, спи! - тихонько шепнула она. - Здесь хорошо, никто тебе не изменит...
Она взялась руками за края ямы, - мягкий песок осыпался вниз; волки щелкали зубами.
- Ну, подождите! - сказала она. - Что обещала вам, то и сделаю. Ведь до утра еще далеко.
Бросила последний взгляд на сына и начала засыпать его песком, сыпала поспешно, с нетерпением, почти с яростью, работала руками и ногами... И все поглядывала вниз.
Лицо еще виднелось, ей жаль было засыпать его; но наконец закрылось и оно.
- Спи спокойно!
Песок, как живой, выскальзывал из-под ее ног и из ладоней, падая вниз и заполняя яму, - остался только след вскопанной земли и утоптанное место под дубом...
Старуха, окончив работу, тяжело вздохнула и оглянулась вокруг.
Над лесами уже светлело, и среди разорванных облаков любопытно выглянула бледная звездочка утренней зари.
Старушка шепнула.
- Кому вставать, а мне надо ложиться... Прощай и ты!
