Михаил Ишков - В рабстве у бога
— А как это, женилку вырастить? — задумчиво спросил скафандр.
— Попробуй только ещё раз заикнись об этом! — рассвирепел я, — с меня одной паршивой биокопии за глаза хватит!..
— А-а, — обрадовался койс. — Свербит сердечко-то. Не будешь грешить.
— Ладно, — прервал я его. — Хватит этого театра абсурда. Пора что-нибудь порубать.
Так, с разговорчиками мы добрались до Сатурна. Увидев его с расстояния в несколько миллионов километров — сразу, после долгого, провального сна я онемел от восторга. Уже шарообразная внушительная глыба Юпитера потрясла меня. Кровавым оком зрило в космос обширное красное пятно, по краям его лежало цветастое покрывало облаков, ясно различимые гигантские атмосферные вихри поражали мощью скованных в теле исполина сил.
Но Сатурн!.. Это было зрелище! Мы подплывали к нему под таким углом, под которым его царственный пояс был видим особенно отчетливо. Есть впечатления, которые навечно застревают в памяти — может, слой подобных зримых образов и составляют естественную биографию любого существа, самый заветный клад, который распахивается перед смертью и приносит облегчение измученной душе. Как бы там ни было, а мне повезло увидеть Сатурн во всем его блеске. Его щелястая корона-кольцо была чуть сдвинуто набекрень — сияла и перели — валась в солнечных лучах. Я невольно подумал, что мы с ним одной крови. Оба стоим на страже. Эта мысль наполнила меня гордостью. Компания у нас, в общем-то, подобралась неплохая — все было запросто. Койс и ковчег были свои ребята, без претензий. Да и синклит, казалось, в последнее время подобрел, уже менее дичился меня, представителя homo sapiens. Пусть в чем-то я не дотягивал до их уровня, пусть временами был своеволен, недоверчив, однако, общаясь с фламом и засевшими в его лоне придурковатыми богами, я никогда не испытывал того благоговения, которое испытал при виде неспешно разворачивающейся в пространстве исполинской планеты.
Конечно, такому коронованному созданию и свита была под стать. Особенно Титан — единственный в Солнечной системе спутник, обладавший атмосферой. Воздух там был цвета спелого апельсина, снег из аммиака ослепительно бел, а скалы отливали первобытной благородной охрой. Там я вновь услышал скрип шагов, похрустывание наста смерзшегося метана, перестук камней, медленно осыпавшихся со склона. Это был звучный, неспешный мир.
Работал я с воодушевлением. Когда прояснилась картина повреждений и поломок, стало понятно, что при свертывании в исходную форму, при острой нехватке времени, в интеллектуальных цепях, ответственных за обеспечение спецсвязи произошел сбой. Толком я в этом не очень-то разобрался — у меня даже сложилось впечатление, что интеллектуальные цепи стартового комплекса, ощущая резкий недостаток энергии, которая шла на создание защитного экрана, спасающего от обстрела архонтов, решили пожертвовать наименее важной своей составляющей — узлом связи. Важно было сохранить производственный потенциал — оборудование для удвоения и телепортации деталей, создания оболочек и энергетических машин, а также навигационный комплекс. Туда, к моему сожалению, меня не допустили, так что откуда прибыли гости и куда они направляются, я так и не смог определить.
Вся эта махина — или махины, не знаю! — ухитрились свернуться в три многотонных, размером в несколько десятков метров яйца. Или, как выражались ди, «оболочки».
Я занялся ремонтом и подготовкой станции к развертыванию. К моменту прибытия спасательной капсулы, схоронившейся на Земле, весь комплекс должен был развернуться и в считанные часы составить межзвездный корабль. По моему мнению, подозрительность фламатера и синклита не знали границ. Кто бы мог усидеть в засаде в течение шести с половиной миллионов лет? А если даже так, то вблизи базы обязательно обнаружились следы их пребывания. Ничего подобного следящие системы комплекса за этот срок не зафиксировали. «Вблизи» понималось как объем, в пределах которого ощущалось тяготение Сатурна. Естественно, до пороговой величины…
Вот и койс, облетавший планету по очень вытянутой орбите, не отметил никаких следов враждебной деятельности. На окраинах Солнечной системы царили покой и тишина. Понятно, засечь стартовый комплекс, место приземления фламатера, приводную станцию на Луне можно было только по всплеску активности, поэтому все эти части сидели тише воды, ниже травы. Но их противники?! Они должны были обмениваться информацией. Как там, возле желтой звезды, все тихо? Разве можно, не имея связи, организовать облаву, успеть развернуться из скрытого состояния? Одним словом, я не верил в существование врага, наша бригада могла работать спокойно, без оглядки на события миллионолетней давности. И все равно мысль о том, что в этих краях когда-то произошло космическое сражение, не давала мне покоя. Следы битвы должны были сохраниться на Гиперионе, седьмом спутнике Сатурна. Вот где стоило поискать! Тогда сразу бы многое стало понятно, и легенды, рассказываемые фламатером обрели весомость действительного события. Манила меня и поверхность Сатурна или то, что приблизительно можно было считать твердью. Как хотелось погрузиться в его атмосферу, глянуть изнутри на, вероятно, ослепительное зрелище — его кольца. Я тайно поговорил на эту тему с ковчегом, мы решили, что можем рискнуть. Жаль, что мне было запрещено даже мечтать об этом. Такой крюк — на Гиперион ли, к поверхности планеты ли, — как бы нарушал соразмерность моего задания, где четные «туда» и «обратно» иерархически согласовывались с работой внутри стартового комплекса. Правда, у меня была лазейка — в плане предусматривалось окно, точнее, два окна, для окончательной калибровки систем скафандра, однако заняться этим мне было позволено только в Поясе астероидов. Там, в скопище небесных камней легче и цель подобрать для окончательной доводки систем наведения и скрыть следы испытания оружия. Так что посещение Сатурна и любого его спутника, кроме Титана, исключалось.
Жаль! При моих теперешних возможностях я бы за несколько часов обернулся. Тем более нельзя же сутками сидеть в аппаратной и общаться с бездушным автоматом. Я замучился посекционно сличать характеристики, ковыряться в какой-то тухлой, дурно пахнущей слизи, которую ведрами заливал в особый автоклав-удвоитель — в нем по образцам воспроизводились твердые, по большей части, металлокерамические детали. Это было удивительное зрелище — предметы удваивались на глазах. Жесткие конструкции ди использовали куда реже, чем особые, всевозможных размеров полости, заполненные вязкой средой. Взвесь, в которой плавали крупные узлы, была чуточку пожиже. Под воздействием особых полей эта похлебка совершенно преображалась. Из подобной субстанции можно было лепить все, что угодно. Любая заложенная схема могла измениться в мгновение ока. В результате получалось изделие, совершенно непохожее на первоначальный предмет. Другими словами, подобный технический уровень позволял, например, на наших глазах превратить бульдозер в экскаватор. В буквальном смысле слова!.. Со всем его техническим оснащением, готовый к работе… Понятие «ремонт» относилось только к искусственным интеллектуальным цепям. Сами по себе взвесь и плавающие в ней узлы принципиально не могли выйти из строя. Всякий находящийся на грани поломки узел заменялся мгновенно. Удивительный материал!..
По окончанию работ на стартовом комплексе мне было предоставлено двое земных суток для отдыха. Даже было позволено в темное время побродить по поверхности Титана. Через несколько часов «Быстролетный» должен был закончить обследование прилегающего к Сатурну пространства. И я рискнул. Скафандр не посмел возражать…
Из песни слова не выкинешь! Нагулявшись между глыбами кольца, осмотрев щель Кассини, я по пологой параболе устремился к поверхности планеты. Намеревался пролететь по касательной… Прежде всего меня поразил удивительный серебристый блеск наиболее высоких перистых облаков. Чем ниже, тем гуще и слоистей залегала облачность. Ни радиолокационный, ни телепатический луч не мог её пробить. Скоро я потерялся в жуткой, буроватого оттенка, призрачной взвеси, мчавшейся с огромной скоростью. Только изредка в тучах появлялись широкие разрывы — так случилось, что меня вынесло в одно из таких окон, позволявших заглянуть вниз на десятки километров. Странные, причудливые, ячеистые шестигранники открылись передо мной. Немногочисленным стадом они проплывали далеко внизу. В следующее мгновение плотная аммиачная муть закрыла видимость. Ковчег напомнил, что давление нарастает, и я тут же с ускорением рванулся вверх. Промчался сквозь щель Кассини и за несколько десятков минут достиг орбиты Гипериона. Отступать было поздно, и на километровой высоте я облетел этот угловатый, скальный, неправильный шарик. Ничего примечательного не обнаружил, на это было глупо надеяться. Я едва удержался от искушения, чтобы не приземлиться на его поверхность и не расписаться где-нибудь лазерным лучиком: «Здесь были Вовик и Ковик, февраль 199… года». То-то будет потеха, когда полвека спустя сюда доберутся первые исследователи.
