Александр Вдовин - Подлинная история русских. XX век
Проявление черт новой исторической общности в сталинскую эпоху
Общим результатом всех вынужденных отступлений от принципов «истинного интернационализма» (отрицание наций и значимости национального фактора в общественной жизни) стало то, что формирующаяся в СССР новая историческая общность людей, благодаря гигантскому весу русской национальной составляющей, начиная с середины 1930-х годов все более и более окрашивалась в явно русские национальные тона (язык межнационального общения, общесоветская русскоязычная культура). В этой связи представляются не во всем верными суждения политолога Б.П. Курашвили, полагающего, что лишь «в своих далеких прогнозах, через десяток-другой поколений, лет через пятьсот Сталин видел единый субконтинентальный суперэтнос, сложившийся преимущественно на русской основе. Для него это была грядущая объективная реальность, теоретическая неизбежность». Российский суперэтнос (метаэтническая общность, своего рода новая нация), как свидетельствуют исторические факты, складывался издавна. Н.И. Бухарин, как уже отмечалось, в середине 1930-х годов пытался зафиксировать черты этого суперэтноса («героического советского народа»). Суперэтнос («зональная общность») не был лишь теоретической конструкцией и для Сталина. Вопрос заключается, скорее всего, в степени оформленности этого явления и адекватности отражения его в общественном сознании и науке, в целесообразности (или нецелесообразности) ускорения его формирования. Направленность национальной политики в СССР со второй половины 1930-х годов не оставляет больших сомнений в том, что делалось все возможное для ускоренного формирования российского суперэтноса. И вряд ли на процесс завершения становления новой общности отводилось пять веков.
Сталин по своему личному опыту и опыту соратников, гордящихся своим истинным интернационализмом, видел, что отрешиться от национальных пристрастий и антипатий можно и за гораздо меньшие сроки. Выше уже приводились суждения на этот счет Л.Д. Троцкого, Л.М. Кагановича и других. Сам Сталин сказал о себе на знаменитом приеме в Кремле 24 мая 1945 года: «Я не грузин. Я русский грузинского происхождения». Некоторое время спустя на приеме по случаю присуждения Сталинской премии он же мог удивлять и грузин и русских обмолвками: «Вот у вас, грузин…», а потом: «А вот у них, русских…» Спрашивается, кем же ощущал себя в конце 1940-х годов Сталин? Ю.Б. Борев пишет: «Скорее всего, богом, у которого нет и не может быть национальности». Можно предложить и другой ответ: не богом, а просто «настоящим интернационалистом», каких в России было немало во все времена и в которых большевистская партия пыталась превратить все население страны. На это, ввиду масштабности задачи, требовалось много времени. Но не надо забывать, что большевики не зря славились умением заставить народы СССР за десяток лет проходить исторические пути, равные столетиям. Это позволяет с большой долей вероятности допустить, что время, потребное на окончательное решение национального вопроса и завершение формирования новой исторической общности интернационалистов, большевики могли пытаться свести к минимуму.
Переход к коммунизму (а он, по марксистской доктрине, безнационален) планировалось начать уже в 1939 году. Н.С. Хрущев намеревался построить основы коммунизма к 1980 году. Сталин, пробудь он на своем посту лишних 10–15 лет, вероятнее всего, сроки строительства стремился бы сжать. Не исключено, что о завершении формирования общности интернационалистов в СССР страна могла узнать в один из этих годов из заявления Сталина, так же как в декабре 1935 года вдруг узнала о наступлении эпохи вечной дружбы советских народов. Принцип «национальность — коммунист», порожденный Марксовым тезисом «у пролетариата нет отечества» и революционным лозунгом о пролетарской классовой солидарности, мог быть реализован и в политической практике. КПСС, как известно, была организацией, насчитывающей почти два десятка миллионов человек, массовыми коммунистическими организациями были комсомол и пионерия. В сознании же известных представителей партии быть настоящим коммунистом — значило быть интернационалистом, полностью лишенным какой бы то ни было привязанности к прежним историческим национальностям. Таким образом, оснований для провозглашения появления особой общности интернационалистов, на наш взгляд, было достаточно.
Намерением форсировать сближение и слияние наций можно, на наш взгляд, в какой-то мере объяснить и беспрецедентное выселение в годы войны ряда народов с Кавказа и из Крыма. Депортация этих народов из мест своего исконного проживания и расселение их вперемежку с другими «братскими» народами могла рассматриваться Сталиным не только наказанием, но и своего рода «наименьшим злом», обращающимся в конце концов во благо, ибо могла способствовать приближению того самого будущего, в котором «все народы нашей страны все равно сольются в одной евразийской суперэтнической общности». Подобное соображение позднее было положено в основу объяснения историком М.Г. Вахабовым правомерности выселения отдельных народов, вытекающей из «общего интереса», «интересов судьбы системы социализма» (A.M. Некрич).
Во всяком случае, тенденция к ускорению складывания новой общности народов СССР и окрашивания ее в русские национальные тона в послевоенные годы получила свое развитие. И процесс этот в полной мере нашел отражение в научной литературе. Работы о национальных отношениях в СССР, изданные в послевоенный сталинский период, содержали все более и более развернутые положения о процессах консолидации наций в условиях советского строя, об усилении их взаимосвязи и взаимозависимости, перераставших в «подлинную многонациональную экономическую и культурную социалистическую общность» (ЕА Дунаева). Уже в 1951 году И.Е. Кравцевым было введено в научный оборот положение о том, что «в нашей стране сложилась невиданная в истории общность людей — советский народ». Он трактовался как содружество классов и национальностей, имеющих единую систему хозяйства, единую систему государственной жизни, единые же идеологию, цель, партию, отечество. Н.И. Матюшкин писал в 1953 году, что появившаяся в СССР «новая, никогда прежде не виданная общность людей — общность межнациональная, международная», знаменует подготовку предпосылок для слияния наций в высшем интернациональном единстве.
Характерно, что и в вопросах о судьбах национальных языков позиция И.В. Сталина нередко воспринималась, скажем, левее той, которая заявлялась им в публикуемых текстах. В.М. Молотов, например, уверял на склоне лет: Сталин «считал, что когда победит мировая коммунистическая система, а он все дела к этому вел, — главным языком на земном шаре, языком межнационального общения, станет язык Пушкина и Ленина». Ведущий советский ученый-нациолог 1950-х годах М.Д. Каммари интерпретировал известный сталинский труд о языкознании также с «уклоном влево». Русский язык, «обогащенный достижениями великой ленинско-сталинской эпохи, — писал он в 1951 году, — будет, безусловно, одним из наиболее богатых и выдающихся зональных языков, мощных средств межнационального общения и сыграет большую роль в создании будущего единого мирового языка, в создании его основного словарного фонда и грамматического строя». Стремление всемерно расширить влияние русского языка как одного из мировых языков стало заметным сразу же после окончания Второй мировой войны. Например, были закрыты научные журналы, издававшиеся в нашей стране на иностранных языках и пропагандировавшие достижения советской науки за рубежом. В оправдание этой акции выдвигался следующий аргумент: «Печатая свои работы на русском языке, мы заставляем иностранных ученых уважать Великий русский язык — международный язык эпохи социализма». В общественное сознание настойчиво внедрялась мысль о том, что русский язык «стал в полном смысле этого слова вторым родным языком для каждого из народов Советского Союза», что он «становится вторым родным языком для освобожденных народов стран новой демократии, Китайской Народной Республики» (Вопросы философии. 1950. № 3).
Советские евреи в системе межнациональных отношений
Новый поворот на пути решения национального вопроса в СССР, явственно обозначившийся уже в середине 1930-х годах, по представлениям советского руководства, никак не мог означать снижения темпов социалистической перестройки общества (а значит и решения задач сближения и слияния наций). Он означал лишь, что был принят новый ориентир, по которому направлялись эти процессы. Были уяснены представления о «новой исторической общности», которая «строилась». Многие авторы, оценивающие этот поворот, склонны объяснять его отречением И.В. Сталина от интернационализма и переходом на позиции великорусского шовинизма, в результате чего русские якобы получили преимущества за счет ущемления прав и возможностей развития других народов. В числе пострадавших при этом часто фигурируют советские евреи.
