Владимир Земцов - 1812 год. Пожар Москвы
18 сентября Дефевр отдал приказ по Старой гвардии: «Гвардия возвращается в Кремль на свои прежние квартиры…» Теперь порядок ее службы становится жестким. Открытыми должны были остаться, как полагаем, только двое ворот (Никольские и Троицкие); каждые ворота должны были теперь охраняться 100 солдатами гвардии, в самих воротах было поставлено по двое часовых. «Четверо других ворот» было приказано не только забаррикадировать, но и разместить рядом с ними пост в 8 человек с сержантом. Особо приказывалось «не позволять входить никакому русскому в Кремль под каким-либо предлогом, даже если он в сопровождении офицера или слуги [императорской] квартиры, за исключением случая, когда этого требует Его величество. Если же, вопреки инструкции, какой-либо русский попытается проникнуть в крепость, открывать по нему огонь». Сам Кремль должен был без перерыва патрулироваться. На всех углах и на крепостной стене было приказано разместить посты и караульные кордоны. Служба ночью и днем должна была производиться как на военном объекте (une place de guerre). Гвардейцам было строго запрещено покидать Кремль без письменного разрешения капитана своей роты или, в особых случаях, другого капитана. Огонь можно было теперь разводить только в месте, специально для этого отведенном в лощине или яме под кухню. Уборные предписывалось вычищать; «делать грязь в другом месте» запрещалось. Так как на территории Кремля накопилось огромное количество поломанных экипажей, ящиков и прочего, все это следовало убрать и «свалить в ямы». Предписывалось выделить 200 рабочих для выполнения совместно с ротой саперов генерала Ж.Б. Эбле (начальника понтонных экипажей Великой армии) первоочередных работ[665].
Сразу или вскоре после возвращения в Кремль Наполеон, под впечатлением поездки, пишет Марии-Луизе письмо: «Мой друг, я [пишу] тебе уже из Москвы. У меня не было представления об этом городе. В нем 500 дворцов столь же прекрасных, как Елисейский дворец Наполеона (l’Elise Napoleon), обставленных по-французски с невероятной роскошью, многочисленные императорские дворцы, казармы, восхитительные госпитали. Все исчезло, огонь пожрал в течение четырех дней. Так как все маленькие дома буржуа из дерева, все вспыхнуло как спичка. Это губернатор и русские, которые в ярости от того что побеждены, подожгли этот прекрасный город. 200000 добрых жителей в отчаянии и на улицах в нищете. Между тем для армии осталось довольно, и армия нашла много богатств разного рода, так как в этом беспорядке все занимаются грабежом. Эта потеря неизмерима для России, понятно, что ее торговля в состоянии великого потрясения. Эти мерзавцы приняли меры вплоть до того, чтобы вывезти или испортить насосы. Мой насморк закончился, мое здоровье в порядке. До свидания, мой друг. Всего тебе хорошего»[666].
Через несколько часов после того, как Наполеон закончил это письмо, он получил послание от Марии-Луизы от 2-го сентября. Император снова набросал жене несколько строк о своей недавней поездке по Москве: «Я посетил сегодня все кварталы. Город прекрасен. Россия в огне понесла неисчислимые потери, осталось не более трети домов. Солдат хорошо находит провизию и предметы торговли, у него есть съестные припасы и водка из Франции в большом количестве. Мое здоровье в порядке»[667].
Весь вечер Наполеон энергично работал. Он решил восполнить потери своей артиллерии за счет того, что было найдено в Москве. Командующему артиллерией Великой армии Ж.А. Ларибуасьеру было предписано увеличить резервную артиллерию гвардии на 16 орудий, обеспечив ими две роты гвардейских моряков, а резервную артиллерию корпуса Даву — на 8 орудий. По мнению императора, следовало использовать 200 малых зарядных ящиков, обнаруженных в московском арсенале, так как «они будут двигаться с большей скоростью по плохим дорогам и их можно перевозить коняками (cognats, то есть русскими крестьянскими лошадями — В.З.)». Ларибуасьер должен был представить общий рапорт по состоянию артиллерии и мерах по восполнению потерь, а также изучить возможность использования мельниц в Москве для производства пороха»[668].
В тот же день Наполеон написал министру иностранных дел Маре. Он одобрил требование, высказанное Маре к Пруссии, о выделении 3 тыс. человек для укрепления гарнизона Мемеля. О своих же делах написал, что «враг отступает к Волге», и что в Москве найдены значительные запасы. Завершалось письмо строчками: «Россия долго не восстановит потерю того, чего лишилась. Ее можно исчислить в миллиард»[669].
Вспомнил Наполеон и о московских иностранцах, пострадавших во время пожара. Правда, в письме к Бертье он пишет почему-то только о «французах»: «Всех французов, которые живут в Москве, — мужчин, женщин и детей, и которые остались без крова, разместить в доме возле Кремля. Три синдика назначаются для исполнения и контроля; обеспечить рационами. Обеспечить работой тех, кто в состоянии работать, и уход за всеми остальными»[670].
И все же главным событием в тот вечер (либо утром следующего дня) было решение вступить через главного надзирателя Воспитательного дома Тутолмина в переговоры с русским императором Александром[671]. Проезжая возле сохранившегося от пожара Воспитательного дома около 2-х часов дня, Наполеон отправил туда генерал-интенданта Дюма. Дюма, подскакав к дому, осведомился, где находится его начальник. Тутолмин, оказавшийся рядом, как он о себе написал, «в бессменной страже», сразу узнал Дюма, поскольку последний уже приезжал в Воспитательный дом, по-видимому, 15 сентября и распорядился тогда строить возле лабазов «печи для печения хлебов»[672]. Когда Тутолмин осведомился о цели визита генерал-интенданта, Дюма сказал, что он прислан «от императора и короля», который «приказал благодарить за труд и за спасение дома». Здесь же добавил, что «его величеству угодно с вами лично познакомиться». На этом разговор закончился.
На следующий день, 19-го сентября, состоялась встреча Тутолмина с Наполеоном, в ходе которой император предложил главному надзирателю отправить Александру I рапорт с описанием произошедшего в Москве за последние дни. Иван Акинфиевич на это согласился.
Эта первая попытка Наполеона начать мирные переговоры с Петербургом достаточно примечательна. Французский император пока искал косвенные пути для вступления в переговоры, полагая, что Александр, возможно, только ждет повода, и любой миролюбивый знак со стороны Наполеона даст ему возможность это сделать. Наполеон явно исходил из убеждения о непричастности Александра к московским пожарам и пытался использовать случай, чтобы открыть русскому императору глаза на преступления, совершенные сторонниками «партии войны». Наконец, очевидно, что все эти расчеты Наполеона строились на полной уверенности в том, что он абсолютно постиг характер русского императора, а тот, ужаснувшись трагедии, обрушившейся на страну, желает скорейшего окончания затянувшейся войны.
Второй демарш, предпринятый Наполеоном в поисках мира, оказался более решительным. И сделан он был практически сразу после первой попытки, осуществленной через Тутолмина. Как и в большинстве случаев применительно к московским событиям, датировка встречи (или двух встреч, о чем писал А.И. Герцен, или даже трех, как писала Т.П. Пассек) Наполеона с отставным гвардии капитаном Иваном Алексеевичем Яковлевым совершенно запутана. А.И. Михайловский-Данилевский отнес эту встречу на 20 сентября, возможно, на том основании, что письмо Наполеона Александру I, которое автор здесь же, на французском языке, поместил, было помечено 20-м числом[673]. Однако уже М.И. Богданович, основываясь на записке Яковлева, перенес встречу на 21-е сентября[674]. При этом письмо Наполеона было воспроизведено Богдановичем в переводе на русский язык и без указания даты. То же число — 21-е сентября — предлагал А.Н. Попов[675], воспроизводя события по изданному варианту записки Яковлева, опубликованной в «Русском архиве»[676]. Письмо Наполеона давалось так же, как у Богдановича, на русском языке и без даты. Все последующие отечественные авторы в течение 130 лет уже просто не считали нужным перепроверять приведенные их предшественниками сведения. В зарубежной историографии миссии Яковлева уделили должное внимание только двое авторов — Д. Оливье и П.Б. Остин[677]. Они полагали, что Наполеон встречался с отставным капитаном дважды!
Сколько же реально могло быть встреч у Наполеона с Яковлевым и когда они были? Впервые рассказал подробно о истории с Яковлевым все тот же Фэн, который, как мы уже знаем, не только сам был хорошо информированным лицом, будучи секретарем-архивистом императора, но и мог получить самые точные сведения от своего родственника и сослуживца секретаря-переводчика Наполеона Лелорнь д’Идевиля. Именно последний «курировал» «дело» Тутолмина и «дело» Яковлева. Фэн, опубликовавший свой «Манускрипт» в 1827 г., утверждал, что в ночь после первого визита Яковлева Наполеон написал письмо Александру, и на следующий день, в 3 часа утра, он отправил это письмо к русскому капитану, который тотчас же выехал. Это было, как пишет Фэн, 24 сентября[678]. Однако тремя страницами ранее из его же текста следует, что беседа Наполеона с Яковлевым состоялась 20-го или же 21-го сентября![679]
